Еще через неделю, когда, разорвав оболочки, махонькие, с сантиметр, стрелки мальков засуетились в аквариуме, сдержанно-радостный профессор отправился к мелкому, почти пересыхающему к осени пруду в сквере за церковью Параскевы-Пятницы и выплеснул туда содержимое аквариума.
Стоял светлый ветреный весенний день. Молодые листочки лишь распускались на березках, лягушечья икра виноградными гроздьями покачивалась у берега. Лягушечью икру Минц из пруда выгреб, потом, прижимая аквариум к груди, вышел на дорогу и остановил самосвал.
– Чего? - спросил мрачный шофер, высовываясь из кабины.
– Отлейте бензина, - вежливо сказал профессор. - Немного. Литра два.
– Чего?
Шофер изумленно смотрел сверху на толстого пожилого мужчину в замшевом пиджаке, обтягивающем упругий живот. Мужчина протягивал к кабине пустой аквариум и требовал бензина.
– У меня садик, - сказал лысый. - Вредители одолели. Травлю. Дайте бензинчику.
Полученный бензин (за бешеные деньги, словно это был не бензин, а духи «Красная Москва») профессор тут же вылил в прудик. Он понимал, что совершает варварский поступок, но значение эксперимента было так велико, что прудику пришлось потерпеть.
Профессор подкармливал синтетических осетрят не только бензином. Как-то местный старожил Удалов встретил Минца на окраине города, где с территории шелкоткацкой фабрики к реке Гусь текла значительная струйка мутной воды. Профессор на глазах Удалова зачерпнул из струйки полное ведро и потащил к городу.
– Вы что, Лев Христофорович! - удивился Удалов. - Это же грязь!
– И замечательно! - ответил, совсем не смутившись, профессор. - Чем хуже, тем лучше.
Вещества, залитые тихими ночами в прудик за церковью профессором Минцем, были многообразны и, в основном, неприятны на вид, отвратительны запахом. Люди, привыкшие ходить мимо прудика на работу, удивлялись тому, что творится с этим маленьким водоемом, и начали обходить его стороной. Лягушки тоже покинули его.
В один жаркий июньский день, когда отдаленные раскаты надвигающейся грозы покачивали замерший, душистый от сирени воздух, профессор привел и прудику своего друга Сашу Грубина. Профессор нес большой сачок и ведро, Грубин - второе ведро.
Прудик произвел на Грубина жалкое впечатление. Трава по его берегам пожухла, вода имела мутный, бурый вид и от нее исходило ощущение безжизненности.
– Что-то происходит с природой, - сказал Саша, ставя ведро на траву. - Экологическое бедствие. И вроде бы промышленности рядом нет, а вот погибает пруд. И запах от него неприятный.
– Вы бы побывали здесь вчера вечером, - сказал, улыбаясь, профессор. - Я сюда вылил вчера литр азотной кислоты, ведро мазута и всыпал мешок асбестовой крошки.
– Зачем? - удивился Грубин. - Ведь вы же сами всегда расстраивались, что природа в опасности.
– Расстраивался - не то слово, - ответил Минц. - Для меня это трагедия.
– Тогда не понимаю.
– Поймете, - сказал Минц. Он извлек из кармана пакет, от которого исходил отвратительный гнилостный запах.
– С большим трудом достал, - сообщил он Грубину. - Не хотели давать...
– Это еще что?
– Ах, пустяки, - сказал Минц и кинул содержимое пакета в прудик.
И в то же мгновение вода в нем вскипела, словно Минц ткнул в нее раскаленным стержнем. Среднего размера рыбины, само существование которых в таком пруду было немыслимым, отчаянно дрались за несъедобную пищу. Грубин отступил на шаг.
– Давайте ведро! - крикнул Минц, подбирая с земли сачок. - Держите крепче.
Он принялся подхватывать рыб сачком и кидать их в ведро. Через три минуты ведра были полны. В них толклись, пуча глаза, молодые осетры.
– Несколько штук оставим здесь, - сказал Минц, когда операция была закончена. - Для контроля и очистки.
Пока друзья шли от прудика к реке Гусь, Лев Христофорович поделился с Грубиным сутью смелого эксперимента.
– Я жевал эту синтетическую черную икру, - рассказывал он, - и думал: до чего стандартно мыслят наши Аполлоны. Есть икра дорогая и вкусная. Они создали икру подешевле и похуже. В результате - никакого прогресса. Прогресс возможен только при парадоксальности, смелости мышления. Что свойственно мне, провинциальному Марсию. Если есть синтетическая осетровая икра, как насчет синтетических осетров?
– Бессмысленно, - сказал Грубин.
– Правильно. Бессмысленно. Если не заглядывать в ведра, которые мы с вами несем... Ладно, подумал я. Может, при моем исключительном таланте я смогу вывести из синтетической икры синтетических рыб. Но зачем?.. И тут я понял - для дела!
– Для какого? Пруды губить?
– Мысль твоя, Грубин, движется правильно, но скудно, - ответил профессор. - Не губить, а спасать! Если я выведу синтетического осетра, то он будет нуждаться именно в синтетической пище. То есть в том, что ни прудам, ни речкам, ни настоящим рыбам не нужно. Основа синтетической икры - отходы нефти. Чего-чего, а этого добра, к сожалению, в наших водоемах уже достаточно. Значит, коллега, если получится синтетический осетр, он будет жрать отходы нефти и прочее безобразие, которые мы в реки спускаем... После этой гениальной догадки все стало на свои места. Осталось подтвердить мое открытие на практике. И все, скажу тебе, подтвердилось! Я не только вывел из икринок мальков, но и вырастил их, они не только с удовольствием жрут мазут и кислоту, но я приучил их к самой отвратительной органике и неорганике, которую можно встретить в водоемах. Да, я погубил временно прудик у церкви. Но через месяц вода в нем станет хрустальной. Как хрустальной станет наша река...
Они вышли на берег. Неподалеку от мебельной фабрики и шелкоткацкого предприятия, от которых к реке тянулись полоски нечистой воды, сливаясь с редкими пятнами радужного цвета, попавшими сюда с автобазы, Грубин, потрясенный гениальностью профессора, снял ботинки, зашел в воду по колено и выпростал ведро с осетрами.
– Эй! - кричали мальчишки с моста. - Рыбаки наоборот! Кто так делает?
Грубин принял из рук Минца второе ведро и также выпустил в воду подрастающих монстров. И видно было, как проголодавшиеся рыбы бросились и мазутным пятнам, поплыли к грязным струйкам...
Когда друзья шли обратно, Грубин спросил:
– А есть-то осетров этих можно?
– Ни в коем случае! - сказал профессор. - Вот когда очистим наши реки, появятся там в изобилии настоящие осетры, тогда и наедимся с тобой вволю настоящей черной икры.
– Надо бы поделиться опытом, сообщить в Москву.
– Не поверят, - отрезал профессор. - Мне редко верят. Пускай сначала наши осетры себя покажут.
Грубин, как человек куда более практичный, чем профессор, все-таки сходил на следующий день в редакцию газеты «Гуслярское знамя» и побеседовал со своим приятелем Мишей Стендалем. Тот посетил заметно очистившийся за сутки прудик у Параскевы-Пятницы, поглядел, как молодые осетры жрут дизельное топливо, которое Грубин капал в воду у берега, пришел в восторг и добился у редактора, пока суд да дело, разрешения опубликовать заметку-предупреждение:
«Вниманию рыболовов-любителей!
В порядке эксперимента в реку Гусь выпущены специальные устройства для очистки воды от нефтяных и прочих отходов. Этим устройствам в практических целях придан вид осетровых рыб, которые в естественном виде в наших краях не водятся. При попадании подобного устройства в сеть или на удочку просим немедленно отпускать их обратно в воду. Употребление устройств в пищу ведет к тяжелому отравлению. Характерный признак устройств, помимо их внешнего вида, - стойкий кислотно-бензиновый запах.»
Когда профессор прочен эту заметку, он сказал только:
– Наивный! Чтобы мой осетр пошел на удочку? Для него червяк - отрава!
Вскоре жители Гусляра привыкли видеть у фабрики или автобазы выросших за лето могучих рыбин. Осетрам, которые остались в прудике, пришлось тоже перекочевать в реку - уж очень накладно стало их кормить. Да и прудик давно стал им тесен.
К осени приехала из области комиссия по проверке эффективности очистки водоемов с помощью осетров. Комиссия была настроена скептически. Минц, ожидавший этого, выпилил из камышины простую свирель и, вызывая недоуменные улыбки коллег, пошел к реке, насвистывая незатейливую мелодию. Лишь Грубин догадался, что профессор изображает несчастного Марсия.
Река Гусь текла между зеленых берегов, поражая хрустальной чистотой воды. Тому способствовали не только осетры. Уже месяц, как руководители гуслярских предприятий, пораженные сказочными результатами эксперимента, перестали сбрасывать в реку нечистую воду и прочие отходы.
Директор автобазы, ранее главный враг чистоты, а ныне почетный председатель общества охраны природы, встретил комиссию у реки. Он на глазах у всех зачерпнул стаканом воды и поднял к солнцу. Искры засверкали в стакане.
– На пять процентов чище, чем в Байкале, - сказал директор автобазы. - Можете проверить лабораторно.
– Хорошо, - сказал председатель комиссии. - Отлично. А где же ваши так называемые осетры?
На лице директора отразилась растерянность, но он был правдивым человеком, поэтому честно ответил:
– Осетры вас не дождались. Уплыли.
Профессор Минц грустно засвистел на свирели.
– Значит, раньше были, а теперь уплыли? - сказал председатель комиссии.
– Позавчера последнего видели, - сказал директор автобазы. - Понятное дело.
– Непонятное.
– Им же жрать нечего! Чего им тут делать? Скоро настоящих запустим.
– Так, - сказал председатель комиссии, глядя в голубую даль. - Были и нет...
– Их надо теперь в Северной Двине искать, - сказал директор автобазы. - Мы туда уже предупреждение послали, чтобы не вылавливали.
– А с Марсия содрали шкуру, - непонятно для всех, кроме Грубина, сказал профессор Минц.
– Значит, мы ехали, теряли время... - в голосе председателя комиссии послышалась угроза. - И что увидели?
– Результаты успешного эксперимента, - сказал Минц. - Настолько успешного, что кажется, будто его и не было...
– Но вода-то чистая! - воскликнул директор автобазы.
– За это вам спасибо!
Наступила пауза. Все поняли, что надо прощаться... Что тут докажешь?
И в этот момент послышался приближающийся грохот лодочного мотора. Директор автобазы нахмурился. В Великом Гусляре недавно было принято постановление о недопустимости пользования моторами на чистой реке.
С моторки увидели людей на берегу, и лодка круто завернула к ним. Нос ее уперся в берег.
– Доктора! - закричал с лодки приезжий турист в панаме и джинсах. - Мой друг отравился!
– Чем отравился? - спросил Минц.
– Мы вчера рыбку поймали. С утра поджарили...
– Большую рыбку? - спросил Минц у туриста.
– Да так... небольшую... На удочку.
– Осетра?
– А вы откуда знаете? - турист вдруг оробел и двинулся к носу лодки, намереваясь, видно, оттолкнуться от берега.
– Длина полтора метра? - спросил сообразительный директор автобазы. - Динамитом глушили?
– Ах, разве дело в частностях! Человеку плохо!
– Чтобы не почувствовать бензино-кислотного запаха, - задумчиво сказал Минц, - следовало принять значительное количество алкоголя.
– Да мы немного...
– Так вот, уважаемая комиссия, - сказал тогда директор автобазы. - Я приглашаю вас совершить путешествие к месту стоянки этих браконьеров и ознакомиться на месте с образцом синтетического осетра, который, к сожалению, не успел далеко отплыть от родных мест. По дороге мы захватим доктора и милиционера...
– Там только голова осталась, - в растерянности пролепетал турист. - Мы ее в землю закопали.
– Головы достаточно, - оборвал его директор автобазы.
Члены комиссии колебались.
Марсий спокойно играл на свирели.
– Не надо туда всем ехать, - сказал Саша Грубин. - Не надо.
Он показал пальцем на расплывшееся бензиновое пятно за кормой лодки.
И тут все увидели, как огромная рыбина с длинным, чуть курносым рылом, широко раскрывая рот, забирает с воды бензин. Радужное пятно уменьшалось на глазах...
– Ну что? - спросил Грубин, зайдя вечером к профессору. - Не содрали шкуру?
– В следующий раз снимут, - философски ответил Минц.
Два вида телепортации
Гусляр — Саратов
Духовой оркестр - слабость Льва Христофоровича Минца. Духовой оркестр в Великом Гусляре отличный, он получил диплом на конкурсе в Вологде.
По субботам, когда оркестр выступает на открытой эстраде в парке, профессор Минц откладывает все дела, идет в парк и слушает музыку, которая напоминает ему времена молодости. Порой к нему присоединяется Саша Грубин или старик Ложкин, тоже поклонники солидных вальсов и танго об утомленном солнце.
В ту субботу Минцу с Грубиным не повезло. В городе была небольшая эпидемия гриппа, из-за чего оркестр временно лишился барабанщика и кларнетиста. Этих специалистов пришлось позаимствовать в джазовом ансамбле, игравшем обычно в ресторане «Великий Гусляр». Молодые люди, вторгшиеся в оркестр, нарушили консервативную традицию, они спешили, сбивали с толку тубу и литавры, отчего вальс «На сопках Маньчжурии» приобрел оттенок синкопированного легкомыслия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235