Коля посмотрел на Удалова сочувственно, столкнул на затылок эстонскую восьмиугольную фуражку, сплюнул окурок и сказал:
– А ты, друг, не расстраивайся. Если нужно, твой Коля всегда кого надо к стенке прижмет. Он тебя обидел? Обидел, не возражай. Мы его найдем и припрем. Ты только Николаю скажи, и припрем. Пошли поймаем этого шпиона.
Друг Николай шел впереди не очень уверенными широкими шагами, Удалов семенил сзади и бормотал:
– Ты не так понял, Коля. Он меня не обидел. С ним так нельзя...
– Не отставай, - сказал Коля. - Его давно разыскивают. В книжечку записывал, а мяса не ест. Сейчас мы у него все узнаем. Не отвертится.
Пришелец из будущего убежал к реке, к большому собору. Там присел на зеленую скамейку в сквере и снова раскрыл записную книжку. Отсюда площадь была не видна, лишь глухой гул и отдельные слова ораторов, усиленные динамиками, доносились до кустов. Пришелец чувствовал себя в безопасности. Но непрямой путь, наугад выбранный Колей с Удаловым, привел их в скверик. Именно к этой скамейке.
При виде преследователей пришелец затолкал в карман записную книжку, подхватил портфель и хотел было бежать. Но Коля узнал его.
– Стой! - сказал он. - Руки вверх! Не пытайся от нас скрыться!
– И не подумаю, - ответил с достоинством пришелец. - Если вам нужны деньги, возьмите сколько нужно. У меня скромные запросы.
Он попытался вытащить свои новенькие червонцы, но Удалов жестом остановил его.
– Мы не грабители, - сказал он. - Вы не так поняли.
– Мы не грабители, - сказал Коля. - От нас не откупишься. Мы тебя раскололи. Ты к нам из будущего явился. Сознавайся.
Удалов взглянул на Колю с укоризной. Прямота могла все испортить.
– Это неправда, - сказал пришелец. - Вы этого никогда не докажете.
– А нам доказывать не надо, - сказал Коля. - Сейчас тебя осмотрим и найдем при тебе фальшивые документы.
– У меня нет с собой документов, - сказал пришелец. - Они в гостинице остались.
– Они с собой документов не берут, - согласился Удалов. - Это вполне даже разумно. А может, тогда и не будет документов.
– Все? - спросил пришелец. - Я могу идти?
– Сознаешься - пойдешь, - сказал Коля.
– В конце концов, - убеждал Удалов. - Мы тратим время, вы тратите время. А у нас к вам только научный интерес. Никакого другого.
– Точно, - сказал Коля. - Нас тугриками не подкупишь.
Пришелец нахмурился, размышлял. Видно, понял, что ему уже не скрыться и лучше на самом деле покаяться. И уйти восвояси.
– Ну, - торопил его Удалов. - Из какого вы века?
Пришелец глубоко вздохнул. Под очками блеснули слезы.
И в этот момент две девушки в брючках и разноцветных кофточках возникли на ступеньках собора.
– Ах, - сказала одна из них, не замечая драматической сцены. - Какие изумительные фрески семнадцатого века. Какая экспрессия!
– А изразцовая печь? Ты видела, Нелли, изразцовую печь?
– Видела. Смотри, кто там, внизу?
Девушки сбежали по ступенькам и устремились к мужчинам.
– Сергей Петрович! - верещали они наперебой. - Вы были совершенно, абсолютно правы! Страшный суд расположен не канонически! Гуслярская школа существовала! Раппопорт посрамлен!
«Вызвал подкрепление с помощью телепатии, - подумал Удалов. - Теперь их трое, а нас только двое. И эти девушки, может, даже не девушки, а будущие милиционеры».
– Какое счастье! - воскликнул пришелец. - А я уж не надеялся вас увидеть!
– Вам угрожают? - спросила подозрительно одна из девушек, обжигая взглядом Удалова.
– Ни в коем случае, - сказал шофер Коля и потянул Удалова за рукав.
– Сейчас все наши придут, - сказала девушка.
«Сколько их здесь? - подумал Удалов. - Ведь меня могут ликвидировать, если покажусь опасным».
И в самом деле, словно услышав девушку, в дверях храма показались человек десять, с фотоаппаратами, блокнотами и кинокамерами, высокие и низкие, молодые и старые, с ними Елена Сергеевна из городского музея.
– А вот и вы, профессор! - воскликнул один из них. - Сектор истории искусств рад приветствовать своего шефа у этих древних стен.
– Сергей Петрович!
– Сергей Петрович! - неслись возгласы.
– Уважаете своего профессора? - поинтересовался Коля.
– Еще бы, - сказала девушка. - Он нас всех воспитал! Его весь мир знает!
Уходя в окружении учеников и сотрудников, профессор оглянулся и подмигнул Удалову. Доволен был, что отделался от психов.
Корнелий опустился на скамейку, понурив голову. Коля сел рядом, снова закурил и сказал:
– Не повезло нам, друг Корнелий. Хоть идея у тебя была богатая!
– Забыть бы о ней. Ты уж, попрошу, никому ни слова.
– Мне что - я за баранку, только меня и видели. А ты на что рассчитывал? Если бы он и в самом деле оттуда?
– Ну, чтобы рассказал нам о светлом будущем.
– М-да, дела, - сказал Коля. - Я пошел. Ты парень хороший, только кавардак у тебя в чердаке. Еще в школе учили, что таких путешествий быть не может. Держи на память! - Он сунул что-то Корнелию в наружный карман пиджака и ушел. Обернулся, помахал рукой и улыбнулся дружески.
Удалов не спешил возвращаться на площадь. Охоту за профессором мог заметить кто-нибудь из знакомых. Нехорошо. Удалов залез себе в карман, поглядел, что за подарок оставил шофер. Оказалось - карточка, календарик размером с игральную карту, какие предусмотрительные люди носят в бумажниках. На нем было написано золотыми буквами:
«КАЛЕНДАРЬ НА 2075 ГОД»
На обороте картинка - город с длинными домами, над ним парят летательные аппараты и светит солнце. Картинка была объемной, и микроскопические листочки на деревьях чуть шелестели под ветром будущего.
– Стой! - крикнул Удалов в пустоту. Потом сказал: - Эх, Коля!
Ленечка-Леонардо
– Ты чего так поздно? Опять у Щеглов была?
Всем своим видом Ложкин изображал покинутого, голодного, неухоженного мужа.
– Что ж поделаешь, - вздохнула его жена, спеша на кухню поставить чайник. - Надо помочь. Больше у них родственников нету. А сегодня - профсоюзное собрание. Боря - член месткома, а Клара в кассе взаимопомощи. Кому с Ленечкой сидеть?
– И все, конечно, тебе. В конце концов, родили ребенка, должны были осознавать ответственность.
– Ты чего пирожки не ел? Я тебе на буфете оставила.
– Не хотелось.
Жена Ложкина быстро собирала на стол, разговаривала оживленно, чувствовала вину перед мужем, которого бросила ради чужого ребенка.
– А Ленечка такой веселенький. Такой милый, улыбается. Садись за стол, все готово. Сегодня увидел меня и лепечет: «Баба, баба!»
– Сколько ему?
– Третий месяц пошел.
– Преувеличиваешь. В три месяца они еще не разговаривают.
– Я и сама удивилась. Говорю Кларе: «Слышишь?», а Клара не слышала.
– Ну вот, не слышала...
– Возьми пирожок, ты любишь с капустой. А он вообще мальчик очень продвинутый. Мать сегодня в спешке кофту наизнанку надела, а он мне подмигнул - разве не смешно, тетя Даша?
– Воображение, - сказал Ложкин. - Пустое женское воображение.
– Не веришь? Пойди погляди. Всего два квартала до этого чуда природы.
– И пойду, - сказал Ложкин. - Завтра же пойду. Чтобы изгнать дурь из твоей головы.
В четверг Ложкин, сдержав слово, пошел к Щеглам. Щеглы, дальние родственники по материнской линии, как раз собирались в кино.
– Мы уж решили, что вы обманете, - с укором сказала Клара. Она умела и любила принимать одолжения.
– Сегодня Николай Иванович с Ленечкой посидит, - сказала баба Даша. - Мне по дому дел много.
– Не с Ленечкой, а с Леонардо, - поправил Борис Щегол, завязывая галстук. - А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными детьми?
– Троим высшее образование дал, - сказал Ложкин. - Разлетелись мои птенцы.
– Высшее образование - не аргумент, - сказал Щегол. - Клара, помоги узел завязать. Высшее образование дает государство. Грудной ребенок - иная проблема. Почитайте книгу «Ваш ребенок», вон на полке стоит. Вы, наверно, ничего не слыхали о научном обращении с детьми.
Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребенок осмысленно разглядывал погремушку, крутил в руках, думал.
– Агу, - сказал Ложкин, - агусеньки.
– Агу, - откликнулся ребенок, как бы отвечая на приветствие.
– Боря, осталось десять минут, - сказала Клара. - Где сахарная водичка, найдете? Пеленки в комоде на верхней полке.
Николай Иванович остался с ребенком один на один.
Он постоял у постельки, любуясь мальчиком, потом, неожиданно для самого себя, спросил:
– Тебе почитать чего-нибудь?
– Да, - сказал младенец.
– А что почитать-то?
– Селебляные коньки, - ответил Ленечка. - Баба читала.
Язык еще не полностью повиновался мальчику.
Ленечка-Леонардо протянул ручонку к шкафу, показывая, где стоит книжка.
– Может, про репку почитаем? - спросил Ложкин, но ребенок отрицательно подвигал головкой и отложил погремушку в сторону.
Ложкин читал книжку более часа, утомился, сам выпил всю сахарную водичку, а ребенок ни разу не намочил пеленок, не ныл, не спал, увлеченно слушал, лишь иногда прерывал чтение конкретными вопросами: «А что такое коньки? А что такое Амстелдам? А что такое опухоль головного мозга?»
Ложкин, как мог, удовлетворял любопытство младенца, все более попадая под очарование его открытой яркой личности.
К тому времени, когда родители вернулись из кино, дед с мальчиком подружились, на прощанье Леонардик махал деду ручкой и лепетал:
– Сколей плиходи, завтра плиходи, деда.
Родители не прислушивались к щебетанью крошки.
С этого дня Ложкин старался почаще подменять жену. Фактически превратился в сиделку у мальчика. Щеглы не возражали. Они были молодыми активными людьми, любили кататься на коньках и лыжах, ходить в туристские походы, посещать кино и общаться с друзьями.
Месяца через два Ленечка научился садиться в постельке, язык его слушался, запас слов значительно вырос. Ленечка не раз выражал деду сожаление, что неокрепшие ножки не позволяют ему выйти на улицу и побывать в интересующих его местах.
Порой Ложкин вывозил Ленечку в коляске, тот жадно крутил головкой по сторонам и непрестанно задавал вопросы: почему идет снег, что делает собачка у столба, почему у женщин усы не растут и так далее. Ложкин, как мог, удовлетворял его любопытство. Дома они вновь принимались за чтение или Ложкин рассказывал младенцу о своей долгой жизни, об интересных людях, с которыми встречался, о редких местах и необычных профессиях.
Как-то Ленечка сказал деду:
– Попроси маму Клару, пусть разрешит мне учиться читать. Ведь шестой месяц уже пошел. Я полагаю, что в моем возрасте Лев Толстой не только читал, но и начал замышлять сюжет «Войны и мира».
– Сомневаюсь, - сказал Ложкин, имея в виду и Льва Толстого, и маму Клару. - Но попробую.
Он прошел на кухню, где Клара, только что вернувшись из гостей, готовила на утро сырники.
– Клара, - сказал он. - Что будем с Ленечкой делать?
– А что? Плохо себя чувствует? Лобик горячий?
Клара была неплохой матерью. Сына она любила, переживала за него, сама укачивала перед сном, что, правда, ребенку не нравилось, потому что отвлекало от серьезных мыслей.
– Лобик у него хороший, - сказал Ложкин. - Только мы с ним думали, не пора ли научиться читать. В его возрасте Лев Толстой, возможно, уже и писал.
– Что старый, что малый, - усмехнулась Клара. - Шли бы вы домой, дядя Коля. Завтра не придете? А то я должна на службе задержаться. Да, и зайдите с утра на питательный пункт, за молоком и кефиром.
Ребенка Клара не кормила, да Ленечка и не настаивал на этом. Ему было бы неловко кормиться таким первобытным образом.
Как-то Ленечку отнесли к врачу, сделать анализы и проверить здоровье. Все оказалось в порядке, Ленечка по совету Ложкина держал язык за зубами, но заинтересовался медициной - на него произвела впечатление обстановка в больнице и медицинская аппаратура.
– Знаешь, дедушка, - сказал он Ложкину по возвращении, - мне захотелось стать врачом. Это - благородная профессия. Я понимаю, что придется упорно учиться, но я к этому готов.
В последующие недели Ленечка все-таки научился читать, и Ложкин подарил ему электрический фонарик, чтобы читать под одеялом, когда родители уснут.
Возникает естественный вопрос: А как же родители? Неужели они были так слепы, что проглядели то, что было очевидно приходящему старику, который повторял своей жене: «Я углядываю знак судьбы в том, что ребенка назвали Леонардо Борисовичем. Полтысячи лет Земля ждала своего следующего универсального гения. И вот дождалась». Нет, родители оставались в слепом убеждении, что произвели на свет обычного ребенка.
За примерами недалеко ходить. В день Ленечкиного девятимесячного юбилея Борис Щегол пришел к нему в комнату с новой погремушкой. Ленечка в этот момент сидел в кроватке и слушал, как Ложкин читает ему вслух «Опыты» Монтеня.
– Гляди, какая игрушечка, - сказал Борис. Он, как всегда, спешил и поэтому собирался тут же покинуть сына, но Леонардик сказал вслух:
– Любопытно, что эта игрушка напоминает мне пространственную модель Солнечной системы.
Борис возмутился:
– Дядя Коля, что за чепуху вы ребенку читаете? Как будто нет хороших детских книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235