Но средств на снос не нашлось, хотя в Москву отрапортовали о выполнении решения.
В Москве в каких-то реестрах было записано, что флигель разрушен.
Так прошло много лет.
Однако в конце 40-х годов, когда поднялась волна отечественного патриотизма, из Москвы прибыла экспедиция в поисках фундамента утраченного здания, которое уже было объявлено в газете «Правда» «нашим, русским Версалем», послужившим прототипом французского дворца. Ни больше, ни меньше.
Экспедиция отыскала по плану место, где некогда стоял флигель, и начала сносить накопившиеся за сто лет ветхие деревянные строения, чтобы приступить к раскопкам.
И каково же было удивление археологов и искусствоведов, когда обнаружилось, что в груде строений скрывается вполне сохранившееся, если не считать колонн, здание русского Версаля.
Было немало статей в газетах, диссертаций и иностранных делегаций. Колонны восстановили, сделали их на две больше, чтобы показать преимущества советского образа жизни. Флигель объявили Домом приемов, но снова никто не приехал, и тогда его присвоил себе зампред Нытиков. Нытикова отправили на повышение в область, во флигеле остались его родичи. Родичи вмешались в борьбу за власть, их посадили и под влиянием момента флигель отдали под детский сад. Так прошло еще десять лет. Они привели к дальнейшему запустению. Каждый новый предгор клялся, что восстановит памятник французской архитектуры, но когда приходил к власти, как-то становилось недосуг.
До наших дней флигель дожил в виде жалкой дворовой собаки благородного происхождения. А вокруг него располагалась помойка, с краю которой гуляли дети, а с другого царили бомжи.
Теперь в Великом Гусляре наступило некоторое оживление. Приехал Кара-Мурзаев, Николай Ахметович. Основал банк. Купил участок. Строит офис банка в шестнадцать этажей с гранеными теремками из черного стекла.
И надо же так случиться, что этот самый версальский флигель попал под западный угол банковского небоскреба.
Общественность с запозданием засуетилась, две бабушки выходили с плакатами, учитель Авдюшкин устроил послеобеденную голодовку. Новый городской голова дал клятву корреспонденту «Гуслярского знамени» Мише Стендалю версальский флигель сохранить для потомства, но потом имел беседу с Николаем Ахметовичем, Президентом Гуснеустройбанка. После беседы настроение городского головы изменилось, и он стал сторонником прогресса. Хватит, сказал он старушкам и Стендалю, держаться за прошлое. Дорогу свежему ветру с океана!
И вот теперь перед печальным взором Льва Христофоровича бульдозер сгребает в сторону остатки флигеля, который пережил и царский режим и даже советские годы.
Этот флигель, размышлял профессор, не только свидетель, но и участник русской жизни последних столетий. А что это означало для изысканного иммигранта? Он появился на нашем балу, надушенный и напомаженный, вокруг слышались голоса восхищения, но и был ропот недовольных. И стоило случайному покровителю сгинуть, как началась эпоха пренебрежения и гонений. Версаль помнил все - шик и блеск королевского бала, шум революции и музейное благолепие. Жизнь флигеля была жизнью в страхе - вот-вот с тобой что-то сделают, сожгут, загубят, и лучше спрятаться среди хибар и быть такой же хибарой как остальные. Чем ничтожнее, тем больше шансов выжить!
Ну что же это за страна такая! Как возможен в ней прогресс?
...По улице прошел Гаврилов. Колю уже трудно было назвать молодым человеком, но он остался Колькой. И если не займет в жизни добротного места, то оставаться ему Колькой до алкогольной старости. Мать, что тащила его до тридцати лет, совсем состарилась, а Коля периодически брался за ум и начинал новую жизнь. Вот и сейчас, как слышал Минц от Удалова, он поступил в заочный Университет технико-гуманитарных перспектив имени Миклухо-Маклая. Решил получить специальное финансовое образование и основать фирму. В Великом Гусляре немало фирм, в основном маленьких, торговых, даже есть свои рэкетиры. Словом, все, как у больших.
Коля, проходя мимо окон профессора, кинул равнодушный взгляд на строительство. Судьба соперника Версаля его не беспокоила. Он нес с почты большой пакет. Интересно, кто же вступил с этим оболтусом в переписку?
Коля пропал, и Минц возвратился к печальным мыслям.
Раньше, размышлял он, наше общество было подобно пирамиде. Наверху находился царь или генсек - не важно, как его называть. А далее в строгой последовательности располагались жильцы государства различных категорий. Была эта пирамида мафиозной, однако жила по строгим правилам. Если ты живешь в слое секретарей райкомов, то не дай тебе дьявол воровать, как секретарю обкома! Да тебе голову снесут! А вот если некто обижал обитателя нижнего яруса, он мог пойти в партком, а то и в райком. Неизвестно, нашел ли бы он защиту и опору, но ответ из вышестоящей организации получил бы наверняка... Он был бесправен, боялся воров, но куда больше - властей... А теперь мы живем на поле, покрытом пирамидками - то ли кроты баловались, то ли собак там выгуливали. И каждая пирамидка живет по своим законам, никто никого не боится, потому что есть соседняя пирамидка, куда можно переметнуться. Всем, но не нижнему слою, который вынужден ждать и терпеть.
Минц подумал, не заморозить ли ему строительство - в буквальном смысле этого слова. Опустить температуру в котловане до минус сорока градусов. Но возраст не позволяет заниматься такими рискованными экспериментами. Еще заморозишь кого-нибудь живьем! Или получится наводнение... Пора покупать компьютер! Лучший в мире компьютер - мозг Льва Христофоровича - стал сбоить. Уже не может решать одновременно больше шести - семи проблем.
Минц незаметно для себя задремал. Пожилой организм требовал отдыха.
И тут в дверь постучали.
Минц не откликнулся. Он продолжал спать.
Дверь раскрылась. Коля Гаврилов, который, как и все в доме, знал, что профессор никогда не запирает двери, вошел в кабинет, зажег верхний свет и стал смотреть на профессора. Он подумал, что сдал старик за последние годы - и венчик волос вокруг лысины совсем побелел, и живот стал не таким упругим.
– У тебя трудности с математикой? - спросил профессор.
– Я думал, что вы спите, - сказал Гавриилов.
– Спать - самое непроизводительное занятие. Мхи не спят никогда. А человек - мыслящий мох, лишайник, плесень...
– Лев Христофорович, можно совет получить?
– Это не первый совет, - сказал Минц. - И ты не будешь ему следовать.
– А вдруг последую?
Минца развеселила такая возможность.
– Ну, выкладывай, - сказал он.
– Я тут учиться начал, - сказал Коля.
Он присел на стул и сгорбился, показывая свою печаль.
– Весь дом знает, что ты в очередной раз что-то начал, - согласился Минц.
– На этот раз я всерьез начал, - признался Гаврилов. - Я два задания выполнил, но ведь надо и деньги зарабатывать.
Деньги Гаврилов зарабатывал спасателем на реке Гусь. Он подменял в зимние месяцы по очереди остальных четырех спасателей, которые уходили в отпуск. А весной он сам уходил в отпуск до ноября. Вот и сейчас, под Новый год, ему приходилось сидеть на вышке с биноклем, кутаясь в служебную доху.
– А что же случилось с третьим заданием? - спросил профессор.
– Не могу понять, - сказал Коля. - Все просмотрел, а не понимаю. Ведь считается, что я его написал, а я человек, как понимаете, гордый.
– То есть написал и не понимаешь?
– Вот именно.
– Значит, ты гений, - сказал Минц. - Так только с гениями бывает. Вот, рассказывают, Эйнштейн написал свою бессмертную формулу и два дня думал, что же это я накалякал?
– Вот именно, - обрадовался Гаврилов. - У меня то же самое.
– Показывай, Эйнштейн.
– Сначала я должен признаться, - сказал Гаврилов и извлек из кармана мятую газетную вырезку. - Должен признаться, что воспользовался. Ведь я спасателем работаю, времени в обрез.
Минц прочел объявление, вырезанное из газеты.
Международный университет экономики и искусства сообщает:
«Проанализировав выполненные курсовые и дипломные работы, предлагаем заочникам, которым не хватает времени или профессионального уровня для грамотного выполнения курсовых и дипломных работ и у которых есть финансовая возможность, оплатить выполнение данных услуг:
За курсовую работу по учебному плану или по теме, выданной институтом (объем 30 машинописных страниц), - 50 условных единиц США.
За дипломную работу в двух экземплярах (объем 60-80 машинописных страниц) - 110 условных единиц США. При этом посещать институт не требуется».
– Такого я еще не видел, - поразился Минц. - Вы только подумайте! За сто баксов - полновесное высшее образование! Неужели ты не соблазнился?
– Я сначала на курсовые соблазнился. По полсотни за раз.
– И как, удалось?
– Засчитали. Я тогда решил - чего тянуть? Закончу университет за год! Как Ленин.
– А Ленин им тоже по полсотни платил? - ахнул Минц.
– Они в проспекте намекали, что тоже. Только я сомневаюсь. Он, говорят, давно умер.
– Молодец! А в чем теперь у тебя проблема?
– Они мне следующую курсовую прислали. По математике. Завтра сдавать пойду, а вдруг чего по ней спросят? А я не секу, - чтоб я сдох! - не секу! Я и в школе уравнений не выносил.
– А я при чем?
– Посмотрите, дядя Лева, а вдруг чепуха?
– А долларами со стариком поделишься? - пошутил Минц.
К сожалению, Гаврилов принял его слова всерьез.
– Много не отстегну, дядя Лева. Не больше десятки. Большие расходы - понимаете.
– Десятка - тоже деньги, - не обиделся Минц. - Истрать их на мороженое, бездельник. Где твоя писулька?
Гаврилов, стесняясь, потому что так и не понял, будет брать профессор с него десятку или пожалеет, протянул папку, на которой было типографским способом напечатано «ДЕЛО №___».
Минц вздохнул и взялся за чтение, заранее содрогаясь от того бреда, который ему придется прочесть.
Но когда он пробежал глазами первый абзац, то подумал о другом: видно, аферисты в Международном университете экономики и искусства пошли по наипростейшему пути. Они брали уже опубликованные работы и перепечатывали их на машинке в расчете на то, что экзаменаторы в соседнем университете читать ничего не будут.
«Вот сейчас я их ухайдакаю», - с тайной радостью подумал профессор. Они не думали, что эти копирки попадутся на глаза человеку с феноменальной памятью. Минц прочел в своей жизни несколько тысяч чужих статей и монографий, и все они лежали в его мозгу, словно на книжной полке.
Профессор принялся читать.
И чем дальше он читал, тем большая растерянность охватывала его.
Да, общая тема курсовой была ему чем-то знакома, но не более того. И уравнение, которое пытался решить автор, то есть заочник Гаврилов, гнездилось на периферии памяти. Что же такое... Xn + Yn = Zn при N › 2? Почему сердце Минца гложет совершенство этого уравнения? Где, черт побери, он его встречал?
– Где же я, черт побери, его встречал? - спросил Минц у Гаврилова, уткнув палец в уравнение.
– А где? - спросил Гаврилов.
– Вот именно, - сказал Минц.
И догадался.
Все оказалось просто.
Речь шла всего-навсего о теореме Ферма.
Триста пятьдесят лет назад французский математик по фамилии Ферма сообщил миру, что это уравнение не имеет целых положительных решений для N › 2. «Ну и что?» - ответили ему современники. Равнодушие современников настолько травмировало математика, что он забыл сообщить, как же он дошел до мысли такой и как можно доказать эту простую и забавную теорему.
Гаврилов даже в носу ковырять перестал - так его испугали перемены в облике профессора. Тот покраснел, лысина его запотела и заблестела, на носу тоже выступили капельки пота, губы беззвучно зашевелились, а глаза остекленели.
– Что с вами, дядя Лева? - спросил Гаврилов. - Трудная математика? Не по зубам?
Минц словно не услышал вопроса. Он сурово сдвинул брови и задал вопрос:
– Ты что натворил?
– А чё? - оробел Гаврилов.
– Если все это ты сам написал, то лучше сразу сознаться.
– Чтоб я сдох, - не я! Я только баксы отстегнул. Говорю же - не понимаю я этих уравнений! А в чем дело, дядя Лева?
– А в том дело, - торжественно произнес Лев Христофорович, - что человечество может вздохнуть с облегчением. Теорема Ферма доказана!
– Ну и слава богу! - откликнулся Гаврилов. - Я рад за человечество. Давайте папочку, я пошел.
– Никуда ты не пошел. И ничего ты не понял. Ты обязан сообщить мне имя и адрес автора этой работы.
– Откуда мне знать?
– Напрягись!
– А мне это без разницы.
– Ты знаешь, сколько стоит эта курсовая?
– Думаю, что и пятидесяти баксов не стоит.
– Она стоит... - Минц вскочил с кресла, подбежал к книжным стеллажам, вытащил с полки какой-то пузатый справочник на иностранном языке и принялся его листать.
Гаврилов замер. Сейчас что-то случится.
Минц отыскал нужную страницу и перевел на русский:
– Доказательство теоремы Ферма ныне оценивается с превышением суммы в двести тысяч долларов США. Эту сумму готовы заплатить Американская академия наук, Британское королевское общество, Фонд Сороса, а также муниципалитет города Лион во Франции, который также обещает предоставить доказавшему звание почетного гражданина Лиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
В Москве в каких-то реестрах было записано, что флигель разрушен.
Так прошло много лет.
Однако в конце 40-х годов, когда поднялась волна отечественного патриотизма, из Москвы прибыла экспедиция в поисках фундамента утраченного здания, которое уже было объявлено в газете «Правда» «нашим, русским Версалем», послужившим прототипом французского дворца. Ни больше, ни меньше.
Экспедиция отыскала по плану место, где некогда стоял флигель, и начала сносить накопившиеся за сто лет ветхие деревянные строения, чтобы приступить к раскопкам.
И каково же было удивление археологов и искусствоведов, когда обнаружилось, что в груде строений скрывается вполне сохранившееся, если не считать колонн, здание русского Версаля.
Было немало статей в газетах, диссертаций и иностранных делегаций. Колонны восстановили, сделали их на две больше, чтобы показать преимущества советского образа жизни. Флигель объявили Домом приемов, но снова никто не приехал, и тогда его присвоил себе зампред Нытиков. Нытикова отправили на повышение в область, во флигеле остались его родичи. Родичи вмешались в борьбу за власть, их посадили и под влиянием момента флигель отдали под детский сад. Так прошло еще десять лет. Они привели к дальнейшему запустению. Каждый новый предгор клялся, что восстановит памятник французской архитектуры, но когда приходил к власти, как-то становилось недосуг.
До наших дней флигель дожил в виде жалкой дворовой собаки благородного происхождения. А вокруг него располагалась помойка, с краю которой гуляли дети, а с другого царили бомжи.
Теперь в Великом Гусляре наступило некоторое оживление. Приехал Кара-Мурзаев, Николай Ахметович. Основал банк. Купил участок. Строит офис банка в шестнадцать этажей с гранеными теремками из черного стекла.
И надо же так случиться, что этот самый версальский флигель попал под западный угол банковского небоскреба.
Общественность с запозданием засуетилась, две бабушки выходили с плакатами, учитель Авдюшкин устроил послеобеденную голодовку. Новый городской голова дал клятву корреспонденту «Гуслярского знамени» Мише Стендалю версальский флигель сохранить для потомства, но потом имел беседу с Николаем Ахметовичем, Президентом Гуснеустройбанка. После беседы настроение городского головы изменилось, и он стал сторонником прогресса. Хватит, сказал он старушкам и Стендалю, держаться за прошлое. Дорогу свежему ветру с океана!
И вот теперь перед печальным взором Льва Христофоровича бульдозер сгребает в сторону остатки флигеля, который пережил и царский режим и даже советские годы.
Этот флигель, размышлял профессор, не только свидетель, но и участник русской жизни последних столетий. А что это означало для изысканного иммигранта? Он появился на нашем балу, надушенный и напомаженный, вокруг слышались голоса восхищения, но и был ропот недовольных. И стоило случайному покровителю сгинуть, как началась эпоха пренебрежения и гонений. Версаль помнил все - шик и блеск королевского бала, шум революции и музейное благолепие. Жизнь флигеля была жизнью в страхе - вот-вот с тобой что-то сделают, сожгут, загубят, и лучше спрятаться среди хибар и быть такой же хибарой как остальные. Чем ничтожнее, тем больше шансов выжить!
Ну что же это за страна такая! Как возможен в ней прогресс?
...По улице прошел Гаврилов. Колю уже трудно было назвать молодым человеком, но он остался Колькой. И если не займет в жизни добротного места, то оставаться ему Колькой до алкогольной старости. Мать, что тащила его до тридцати лет, совсем состарилась, а Коля периодически брался за ум и начинал новую жизнь. Вот и сейчас, как слышал Минц от Удалова, он поступил в заочный Университет технико-гуманитарных перспектив имени Миклухо-Маклая. Решил получить специальное финансовое образование и основать фирму. В Великом Гусляре немало фирм, в основном маленьких, торговых, даже есть свои рэкетиры. Словом, все, как у больших.
Коля, проходя мимо окон профессора, кинул равнодушный взгляд на строительство. Судьба соперника Версаля его не беспокоила. Он нес с почты большой пакет. Интересно, кто же вступил с этим оболтусом в переписку?
Коля пропал, и Минц возвратился к печальным мыслям.
Раньше, размышлял он, наше общество было подобно пирамиде. Наверху находился царь или генсек - не важно, как его называть. А далее в строгой последовательности располагались жильцы государства различных категорий. Была эта пирамида мафиозной, однако жила по строгим правилам. Если ты живешь в слое секретарей райкомов, то не дай тебе дьявол воровать, как секретарю обкома! Да тебе голову снесут! А вот если некто обижал обитателя нижнего яруса, он мог пойти в партком, а то и в райком. Неизвестно, нашел ли бы он защиту и опору, но ответ из вышестоящей организации получил бы наверняка... Он был бесправен, боялся воров, но куда больше - властей... А теперь мы живем на поле, покрытом пирамидками - то ли кроты баловались, то ли собак там выгуливали. И каждая пирамидка живет по своим законам, никто никого не боится, потому что есть соседняя пирамидка, куда можно переметнуться. Всем, но не нижнему слою, который вынужден ждать и терпеть.
Минц подумал, не заморозить ли ему строительство - в буквальном смысле этого слова. Опустить температуру в котловане до минус сорока градусов. Но возраст не позволяет заниматься такими рискованными экспериментами. Еще заморозишь кого-нибудь живьем! Или получится наводнение... Пора покупать компьютер! Лучший в мире компьютер - мозг Льва Христофоровича - стал сбоить. Уже не может решать одновременно больше шести - семи проблем.
Минц незаметно для себя задремал. Пожилой организм требовал отдыха.
И тут в дверь постучали.
Минц не откликнулся. Он продолжал спать.
Дверь раскрылась. Коля Гаврилов, который, как и все в доме, знал, что профессор никогда не запирает двери, вошел в кабинет, зажег верхний свет и стал смотреть на профессора. Он подумал, что сдал старик за последние годы - и венчик волос вокруг лысины совсем побелел, и живот стал не таким упругим.
– У тебя трудности с математикой? - спросил профессор.
– Я думал, что вы спите, - сказал Гавриилов.
– Спать - самое непроизводительное занятие. Мхи не спят никогда. А человек - мыслящий мох, лишайник, плесень...
– Лев Христофорович, можно совет получить?
– Это не первый совет, - сказал Минц. - И ты не будешь ему следовать.
– А вдруг последую?
Минца развеселила такая возможность.
– Ну, выкладывай, - сказал он.
– Я тут учиться начал, - сказал Коля.
Он присел на стул и сгорбился, показывая свою печаль.
– Весь дом знает, что ты в очередной раз что-то начал, - согласился Минц.
– На этот раз я всерьез начал, - признался Гаврилов. - Я два задания выполнил, но ведь надо и деньги зарабатывать.
Деньги Гаврилов зарабатывал спасателем на реке Гусь. Он подменял в зимние месяцы по очереди остальных четырех спасателей, которые уходили в отпуск. А весной он сам уходил в отпуск до ноября. Вот и сейчас, под Новый год, ему приходилось сидеть на вышке с биноклем, кутаясь в служебную доху.
– А что же случилось с третьим заданием? - спросил профессор.
– Не могу понять, - сказал Коля. - Все просмотрел, а не понимаю. Ведь считается, что я его написал, а я человек, как понимаете, гордый.
– То есть написал и не понимаешь?
– Вот именно.
– Значит, ты гений, - сказал Минц. - Так только с гениями бывает. Вот, рассказывают, Эйнштейн написал свою бессмертную формулу и два дня думал, что же это я накалякал?
– Вот именно, - обрадовался Гаврилов. - У меня то же самое.
– Показывай, Эйнштейн.
– Сначала я должен признаться, - сказал Гаврилов и извлек из кармана мятую газетную вырезку. - Должен признаться, что воспользовался. Ведь я спасателем работаю, времени в обрез.
Минц прочел объявление, вырезанное из газеты.
Международный университет экономики и искусства сообщает:
«Проанализировав выполненные курсовые и дипломные работы, предлагаем заочникам, которым не хватает времени или профессионального уровня для грамотного выполнения курсовых и дипломных работ и у которых есть финансовая возможность, оплатить выполнение данных услуг:
За курсовую работу по учебному плану или по теме, выданной институтом (объем 30 машинописных страниц), - 50 условных единиц США.
За дипломную работу в двух экземплярах (объем 60-80 машинописных страниц) - 110 условных единиц США. При этом посещать институт не требуется».
– Такого я еще не видел, - поразился Минц. - Вы только подумайте! За сто баксов - полновесное высшее образование! Неужели ты не соблазнился?
– Я сначала на курсовые соблазнился. По полсотни за раз.
– И как, удалось?
– Засчитали. Я тогда решил - чего тянуть? Закончу университет за год! Как Ленин.
– А Ленин им тоже по полсотни платил? - ахнул Минц.
– Они в проспекте намекали, что тоже. Только я сомневаюсь. Он, говорят, давно умер.
– Молодец! А в чем теперь у тебя проблема?
– Они мне следующую курсовую прислали. По математике. Завтра сдавать пойду, а вдруг чего по ней спросят? А я не секу, - чтоб я сдох! - не секу! Я и в школе уравнений не выносил.
– А я при чем?
– Посмотрите, дядя Лева, а вдруг чепуха?
– А долларами со стариком поделишься? - пошутил Минц.
К сожалению, Гаврилов принял его слова всерьез.
– Много не отстегну, дядя Лева. Не больше десятки. Большие расходы - понимаете.
– Десятка - тоже деньги, - не обиделся Минц. - Истрать их на мороженое, бездельник. Где твоя писулька?
Гаврилов, стесняясь, потому что так и не понял, будет брать профессор с него десятку или пожалеет, протянул папку, на которой было типографским способом напечатано «ДЕЛО №___».
Минц вздохнул и взялся за чтение, заранее содрогаясь от того бреда, который ему придется прочесть.
Но когда он пробежал глазами первый абзац, то подумал о другом: видно, аферисты в Международном университете экономики и искусства пошли по наипростейшему пути. Они брали уже опубликованные работы и перепечатывали их на машинке в расчете на то, что экзаменаторы в соседнем университете читать ничего не будут.
«Вот сейчас я их ухайдакаю», - с тайной радостью подумал профессор. Они не думали, что эти копирки попадутся на глаза человеку с феноменальной памятью. Минц прочел в своей жизни несколько тысяч чужих статей и монографий, и все они лежали в его мозгу, словно на книжной полке.
Профессор принялся читать.
И чем дальше он читал, тем большая растерянность охватывала его.
Да, общая тема курсовой была ему чем-то знакома, но не более того. И уравнение, которое пытался решить автор, то есть заочник Гаврилов, гнездилось на периферии памяти. Что же такое... Xn + Yn = Zn при N › 2? Почему сердце Минца гложет совершенство этого уравнения? Где, черт побери, он его встречал?
– Где же я, черт побери, его встречал? - спросил Минц у Гаврилова, уткнув палец в уравнение.
– А где? - спросил Гаврилов.
– Вот именно, - сказал Минц.
И догадался.
Все оказалось просто.
Речь шла всего-навсего о теореме Ферма.
Триста пятьдесят лет назад французский математик по фамилии Ферма сообщил миру, что это уравнение не имеет целых положительных решений для N › 2. «Ну и что?» - ответили ему современники. Равнодушие современников настолько травмировало математика, что он забыл сообщить, как же он дошел до мысли такой и как можно доказать эту простую и забавную теорему.
Гаврилов даже в носу ковырять перестал - так его испугали перемены в облике профессора. Тот покраснел, лысина его запотела и заблестела, на носу тоже выступили капельки пота, губы беззвучно зашевелились, а глаза остекленели.
– Что с вами, дядя Лева? - спросил Гаврилов. - Трудная математика? Не по зубам?
Минц словно не услышал вопроса. Он сурово сдвинул брови и задал вопрос:
– Ты что натворил?
– А чё? - оробел Гаврилов.
– Если все это ты сам написал, то лучше сразу сознаться.
– Чтоб я сдох, - не я! Я только баксы отстегнул. Говорю же - не понимаю я этих уравнений! А в чем дело, дядя Лева?
– А в том дело, - торжественно произнес Лев Христофорович, - что человечество может вздохнуть с облегчением. Теорема Ферма доказана!
– Ну и слава богу! - откликнулся Гаврилов. - Я рад за человечество. Давайте папочку, я пошел.
– Никуда ты не пошел. И ничего ты не понял. Ты обязан сообщить мне имя и адрес автора этой работы.
– Откуда мне знать?
– Напрягись!
– А мне это без разницы.
– Ты знаешь, сколько стоит эта курсовая?
– Думаю, что и пятидесяти баксов не стоит.
– Она стоит... - Минц вскочил с кресла, подбежал к книжным стеллажам, вытащил с полки какой-то пузатый справочник на иностранном языке и принялся его листать.
Гаврилов замер. Сейчас что-то случится.
Минц отыскал нужную страницу и перевел на русский:
– Доказательство теоремы Ферма ныне оценивается с превышением суммы в двести тысяч долларов США. Эту сумму готовы заплатить Американская академия наук, Британское королевское общество, Фонд Сороса, а также муниципалитет города Лион во Франции, который также обещает предоставить доказавшему звание почетного гражданина Лиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235