– Почетного гражданина? - понял Гаврилов. Прочие награды по причине грандиозности в его сознании не отпечатались.
– Не тебе, - сказал Минц. - Не тебе, бездельник.
– А мне? Мне же причитается!
– Молчать! - рявкнул Минц. - Давай-ка мне адрес Международного университета.
Случилось чудо. Теорема, которая не сдавалась величайшим математикам мира, покорилась безвестному сотруднику сомнительного университета.
Не задавая больше вопросов, но тяжело дыша и даже покашливая, Гаврилов пошел с профессором к себе и отдал ему конверт от реферата. С этим пакетом Минц и отправился в университет, который, как оказалось, располагался в доме купца Пиренеева, как раз перед Речным техникумом.
Университет занимал не все двухэтажное здание, а только две комнаты в подвале, вход со двора. Дверь разбухла от зимней влаги, звонка на ней не было.
С большим трудом Минц отворил дверь. Она визжала, будто ее убивали.
В первой комнате никого не было. Во второй оказалась молодая женщина с наглым советским торговым лицом. Она сидела за ученическим письменным столом и распечатывала письма.
Минц постоял с минуту в дверях, девица его не заметила. Она вынимала из конвертов письма. Если обнаруживала в конверте купюру, то клала письма направо, а если денег не было, то кидала в мусорную корзину.
– Здравствуйте, - сказал Минц. - Можно ли увидеть вашего ректора?
– Нет у нас лекторов, - ответила девица. - У нас обучение заочное. - Она накрыла стопку денег широкой ладонью и сдвинула их по столу к себе так, чтобы можно было свалить стопку на колени. - А вам чего? Если поступать, то по пятницам, а можно по переписке.
– Я именно по переписке, - сказал Лев Христофорович.
– Если претензии, то деньги не возвращаются.
Лев Христофорович подпал под влияние наглой девицы и говорил с ней так же отрывисто и быстро, как она сама.
– Деньги не нужны, - сказал Минц.
– А что нужно?
– Адрес.
– Адресов не даем.
– Конкурентов боитесь?
– Да что вы говорите! У нас в Гусляре из трех университетов наш самый клевый!
– Мне надо поговорить с вашим человеком, - сказал Минц. - С тем, кто заочно курсовые пишет по пятьдесят долларов.
– Ну вот, блин! Придется гнать его в три шеи! - рассердилась девица, хотя Минц ни сном, ни духом не собирался подводить автора курсовых.
– Вы кого имеете в виду? - осторожно спросил профессор.
– Кого-кого! Кого и вы! Бруно Васильича, черта старого! Я ему сколько раз говорила - не умничай! Не выкобенивайся, не будь других умнее! У нас в писателях достойные люди работают. Один кандидат ветеринарных наук, чтоб я сдохла! У всех высшее образование, понимаешь? Третья жалоба за неделю! Нет, я Боре прямо скажу - гнать его или потеряем клиентуру!
– А может, я другого имею в виду?
– Нет, - твердо ответила девица. - Дайте мне фамилию заочника и вы увидите, что я права. Гнать его будем.
– Заочника?
– Бруно паршивого.
– Гаврилов, - сказал профессор. - Николай Гаврилов. Первый курс.
– А у нас до второго еще никто не дотянул, - зловеще произнесла девица, словно призналась, что второкурсников приносили в жертву кровавым богам науки.
Толстые, украшенные вишневыми ногтями пальцы шустро пробежались по картотеке на углу стола.
– Так, Гаврилов, - сказала девица. - Послано две курсовых. За одну еще не плочено. Вы деньги принесли?
Минц не успел ответить. Девица вдруг обернулась к дверям. Видно, у нее было развито чутье - ждала удара в спину, что ли?
– А вот и он, - почти радостно сказала она. - Явился, не запылился. Тебя уже с милицией ищут. Шут гороховый!
В подвале было не очень светло, вошедший не сразу разглядел Минца, да и Минц его разглядеть не успел.
– С милицией? - прошептал голос от двери, и сразу же послышались легкие неверные шаги, спешившие прочь.
– Сбежал, блин, - сообщила девица. - Даже денег просить не стал. Напугали мы его с вами!
Она дробно рассмеялась, а Минц кинулся вверх по лестнице.
Конечно, консультант Бруно Васильевич далеко не ушел. Оказался он немолод, куда старше Минца, худ и плохо одет. На ногах у него были валенки с калошами - совсем уже редкая в наши дни обувь. А выше - черное узкое пальто и лыжная шапочка, вроде бы голубая.
– Стойте, - крикнул Минц.
Бруно Васильевич припустил прочь.
Минцу пришлось, скользя и чуть не падая, бежать за ним по переулку.
Старик оказался шустрее, чем думалось, но все же возраст взял свое. Минц, уже разозленный прытью беглеца и от того, что ему не желают подчиниться, разогнался, прижал старика к высокому забору и сердито заговорил:
– Не бегите, я вам вреда не причиню. Только ответьте на один вопрос.
Старик дышал тяжело и быстро.
Он был невелик ростом, расплющенный нос и выпяченные губы выдавали негритянскую кровь, впрочем, каких только кровей не найдешь у наших соотечественников. Может, потому русский расист всегда не уверен в себе и, требуя паспорт у идеологического противника, всегда избегает показывать свой. Ох, не блюли себя наши предки!
– Только один вопрос, - сказал Минц. - Вам говорит что-нибудь имя Ферма, Фер-ма, ударение на последнем слоге?
– Французский математик семнадцатого века, - машинально ответил старик.
Он замолчал и поднял лицо к серому, безнадежному небу, с которого падали снежинки и, подлетая к земле, превращались в холодные капельки дождя.
– Правильно, - согласился Минц. - И он, в частности, известен теоремой, названной в его честь.... Где бы мы могли поговорить?
– Не о чем разговаривать, Лев Христофорович, - сказал старик.
Минц не удивился. Преимущество, как и недостаток жизни в небольшом городке заключается в том, что все тебя знают. И ты обязан всех знать.
– Можем пройти ко мне, - предложил профессор. - На Пушкинскую. Угощу вас чаем с морошкой. Прислали из Норвегии. Мой аспирант всегда присылает бочонок к годовщине смерти Пушкина.
– Нет, - отказался старик. - Мне не о чем с вами говорить. Я устал.
– Мне ничего от вас не надо, - сказал Минц. - Я хотел бы лишь засвидетельствовать вам мое расположение.
– Ах, не надо шуток! - отрезал Бруно Васильевич. - Немало людей в моей жизни обещали расположение и даже деньги. Однако заканчивалось это очередным разочарованием. Вы хотите использовать меня? Не удастся! Я бесполезен.
– А это? - спросил Минц, поднося к носу Бруно Васильевича курсовую работу Гаврилова.
– Это - свидетельство моего бессилия, - уверенно ответил Бруно Васильевич.
– Если вы не хотите идти ко мне, - сказал Минц, - я вас провожу.
– Ах, зачем вам это? - почти плакал старик. - Побалуетесь, посмеетесь над стариком, а мне потом еще хуже станет! Зачем вам, профессору, к которому академики приезжают, из Норвегии морошку шлют, ну зачем такому человеку марать руки о мое ничтожество?
– Хватит! - прикрикнул на старика Минц, который мог быть решительным и жестким, если к этому склоняли его жизненные обстоятельства. - Вы не идете ко мне, тогда мы идем к вам!
– Ко мне нельзя, - испугался Бруно Васильевич, - у меня соседка злая.
– Я тоже злой, - ответил Минц.
Бруно Васильевич совсем оробел и более не возражал. Он молчал до самого дома. Минц тоже молчал. Ему было неловко за то, что он так напал на беззащитного человека.
Они остановились перед черным от возраста двухэтажным бревенчатым бараком. Когда-то в Великом Гусляре построили целый район таких домов - десятка три. Решили развивать лесную промышленность за счет ссыльных. Было то в начале тридцатых годов. Район назвали Бревнами. С тех пор многое изменилось. Народ уехал - и бараки снесли, почти все.
– Вы с тех пор здесь живете? - догадался Минц.
– Нет, - ответил Бруно Васильевич. - Мы не местные.
В сенях было совсем темно. Бруно Васильевич шуршал, водил рукой по стенке, отыскивая ручку своей двери.
– Я не запираю, - сказал он.
В его комнате было полутемно, окно полностью закрывала занавеска. Из разных углов к ним двинулись кошки. Они не мяукали, а только сверкали глазами.
– Они тоже знают, как к ним относится моя соседка, Мария Семеновна, - прошептал Бруно Васильевич. - Она уже неоднократно обещала вызвать милицию.
Кошки пропустили людей внутрь комнаты. Они стояли вокруг, подняв морды и ударяя по полу хвостами. Кошек было больше полдюжины.
– Чувствуете, какие они голодные? - спросил Бруно Васильевич.
– Да, - ответил Минц.
Кошки смотрели на него, как дети в приюте, которые понимают, что плакать - безумие. Побьют и не накормят.
– Я сейчас, - сказал Минц.
Он хотел побежать на угол, там был продуктовый магазин. Но бежать не пришлось, потому что из-под лестницы вышла наглого вида баба в норковой шубе. Она несла большую коробку с изображением кошки, на которой было написано «Вискас».
– Деньги принес? - спросила она.
– Познакомьтесь, - сказал Бруно Васильевич. - Мария Семеновна. Наша соседка и спасительница. Однако, к сожалению, я должен вас, Мария Семеновна, разочаровать. Не дали мне денег в университете. Не дали. Просили завтра зайти.
– Сколько стоит? - спросил Минц.
– Плюс пятнадцать процентов, - ответила Мария Семеновна. - Но и меня понять можно - пенсия у меня не человеческая, а кошачья. А желудок, простите, вполне человеческий.
Минц купил коробку с кошачьим кормом. Мария Семеновна ушла, пересчитывая деньги. Бруно Васильевич и кошки смотрели на Минца, не отрываясь. Минц почувствовал, что и хозяин готов отведать кошачьего корма.
Бруно Васильевич поставил коробку на пол, и кошки начали остервенело рвать картон.
Комната была бедной, захламленной, заставленной рассыпающимися вещами, как будто ее специально сделали такой, чтобы кошкам было удобнее играть в прятки.
Из-за занавески, разделявшей комнату на две части, донесся глухой, задыхающийся голос:
– Ты получил гонорар?
Минц не понял, был ли этот голос мужским или женским.
Бруно Васильевич обернулся к профессору, приложил палец к губам, а затем сказал:
– Гонорар за лекции обещают заплатить к концу недели. Сегодня в кассе денег не было.
– Ты всегда так! Лентяй! - рассердились за занавеской. - Пошел бы раньше, тебе бы досталось!
Кошки шуршали оберткой «Вискаса». Катышки рассыпались по полу, кошки подхватывали их и хрумкали.
– Садитесь!.. - Бруно Васильевич показал на стул, а сам сел на продавленный диван.
– Я готов вам одолжить, - предложил Лев Христофорович. - Сколько вам нужно?
Бруно Васильевич не успел ответить, как из-за занавески послышалось:
– Кто там у тебя? Почему незнакомый голос?
– Это мой коллега, мама, - ответил Бруно Васильевич. - Профессор Минц.
– Не имею чести, - сказала мама Бруно Васильевича. Резким движением она откинула занавеску и выехала к гостю.
Мать Бруно Васильевича, немолодая черноволосая, губастая женщина, сидела в инвалидной коляске. Одета она была в черное, расшитое стеклярусом платье. Колени ее покрывал плед, давно превратившийся в непонятного вида тряпку. Руки, лежавшие на тряпке, были усыпаны перстнями. Кошки перестали есть и уселись в ряд, демонстрируя уважение к хозяйке.
– Вот так и живем, - развел руками Бруно Васильевич.
– Рад с вами встретиться, - сказал Минц матери консультанта. - К сожалению, я не был с вами знаком раньше.
Мама прикрыла яркие карие глаза.
– Вы состоятельный человек? - спросила она.
– Относительно.
– Распространяется ли ваше благосостояние на бутылку шампанского?
– Разумеется, - сказал Минц.
– Тогда докажите это, - сказала мама.
Минц достал бумажник, открыл его и вытащил купюру с видом концлагеря в Соловках.
– Мама, мне стыдно за вас, - сказал Бруно Васильевич.
Минц подумал, что старик сохранился хуже, чем его мама. Впрочем, с женщинами восточного типа это случается. Они как бы консервируются.
Мама нажала на кнопку в ручке инвалидного кресла.
Тут же в дверях, словно она только этого и ждала, появилась Мария Семеновна. Она держала поднос с четырьмя бокалами и открытой бутылкой шампанского «Новый Свет».
– Отечественное, - с гордостью сказала она и поставила поднос на овальный столик, для чего пришлось сбросить на пол несколько книг.
Кошки зашипели.
Мама подъехала к столу первой. Следом за ней бокалы взяли остальные.
– «Брют», - сказала мама. - Спасибо тебе, Мария Семеновна. Хоть ты и сволочь, но иногда в тебе что-то просыпается.
– Это от жадности, - призналась Мария Семеновна.
Она вытащила из пальцев Минца купюру и сказала:
– Сдачи не жди, Христофорыч.
– Мы знакомы? - удивился профессор.
– Ты соблазнил меня, когда учился на втором курсе, - сказала Мария Семеновна и, звонко расхохотавшись, выбежала из комнаты.
Только тут Минц сообразил, что не удосужился рассмотреть соседку.
Мама пила медленно, маленькими глоточками. Бруно высосал шампанское, не отрывая губ от бокала.
– Что вас к нам привело? - спросила мама.
– Счастливый случай, - ответил Минц. Шампанское приятно ударило в голову, чего не могло случиться от обычного вина.
– Профессор увидел у одного из заочников статью, то есть курсовую о теореме Ферма, - пояснил Бруно Васильевич.
– Господи, - вздохнула мама, - это же позавчерашний день!
– Мама, вам вредно так много пить, - сказал Бруно Васильевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235