До города шесть километров, но километра через два будут Выселки, а оттуда ходит двадцатка до самой Пушкинской.
Шагая, Удалов внимательно осматривался, отыскивая различия.
Различий было немного. Например, шоссе. В нашем мире его еще прошлой весной привели в порядок. Здесь, видно, недосуг это сделать. Встречались выбоины, ямы, кое-где большие трещины. Как специалист, Удалов понимал, что если не заняться шоссе в ближайшее время, придется вкладывать в ремонт большие деньги. Надо будет сказать... А кому сказать? Скажу Удалову, решил Удалов.
Наконец впереди показались крыши Выселков.
Удалов вышел на единственную улицу поселка. У магазина на завалинке сидели два грустных местных жителя. Дверь в магазин была раскрыта. На автобусной остановке ни души.
Удалов подошел к магазину и спросил у местного жителя:
– А автобус давно был?
– Автобус? - человек поглядел на Удалова, как на психа. - Какой тебе автобус?
– До центра, - сказал Удалов.
– Ему нужен автобус до центра, - сообщил человек своему напарнику.
– Бывает, - ответил тот.
Из дверей вышел еще один человек, постарше. Он нес в руке темную бутыль.
– Есть политура, - сказал он и быстро пошел прочь.
Собеседники Удалова помчались вслед за обладателем бутылки.
Удалов закричал:
– Автобус когда будет?
Мужчины не ответили, но старушка, что вышла из магазина вслед за человеком с бутылью, сказала:
– Не будет автобуса, милок. Отменили.
– Как отменили? Надолго?
– В виде исключения по просьбе трудящихся.
– А когда он придет?
– Никогда он не придет, - сказала старушка. - Зачем ему приходить, если у нас есть такая просьба, чтобы он не приходил.
– Но до города четыре версты пехом!
– А ты не спеши, воздухом дыши. Потому автобус и отменили, чтобы люди больше воздухом дышали. Для здоровья.
– Ты, бабушка, не шутишь?
– Не дай Бог! Васька Иванов пошутил. Где он теперь? Молчишь? То-то.
Удалов не знал ни Васьки, ни его местопребывания. Но спрашивать не стал. Пошел дальше.
Четыре километра не такое большое расстояние. Тем более, когда дождя нет, ветер не дует, погода прохладная.
Вскоре Удалов догнал молодую женщину с рюкзаком и чемоданом.
Женщина была одета в ватник и лыжные штаны. На ногах мужские башмаки, голова закутана серым платком.
– Помочь? - спросил Удалов, поравнявшись.
– Не надо, - ответила женщина, отворачиваясь.
Чем-то ее лицо Удалову было знакомо. Он пошел рядом, стараясь вспомнить.
– Чего смотрите? - спросила женщина, не глядя в его сторону. - Не признаете, что ли?
– Знакомое лицо, - сказал он. - Недавно видел... Вы простите, конечно, но одежда совсем у вас непривычная.
– Ну, Удалов! - рассмеялась тут женщина. - Ну, вы осторожный!
И по тому как женщина произнесла слова, и как улыбнулась, и как блеснула стальная коронка в правом углу рта, Удалов признал Зиночку Сочкину - хохотушку, резвушку, директоршу музыкальной школы и активную общественницу. Еще вчера они бежали рядом в утреннем забеге и она требовала открыть класс арф. Но перемена, произошедшая в этой милой интеллигентной женщине, была столь разительна, что ее не сразу узнал бы собственный отец. Лицо ее осунулось, обгорело под солнцем, покрылось сеточкой ранних морщин. Вчера еще курчавые волосы были скрыты под платком, ресницы не покрашены, губы обкусаны. Да и взгляд пустой, без смелости и озорства.
– Нет, - сказал Удалов, - я честно не узнал, Зиночка. Я же тебя совсем другой знаю. Что с тобой произошло?
И тут же Удалов спохватился: ты не дома, Корнелий, ты в параллельном мире! И изменение в Зиночке - еще одно отличие мира тутошнего от нашего.
– Шутите? - спросила Зина, спрятав улыбку. - Вам легко шутить.
И так горько сказала, что Удалов понял - допустил нетактичность.
Но сейчас ему было не до дипломатии. Считай, что повезло, встретил знакомую, которая тебя узнала. Надо осторожно вытащить из нее информацию, так, чтобы не поставить под удар собственного двойника, который и не подозревает, что ты разгуливаешь по его Великому Гусляру.
– Откуда возвращаетесь? - спросил Удалов.
При этом он сделал еще одну попытку отобрать у молодой женщины чемодан. Видно, от неожиданности она чемодан отпустила, но тут же спохватилась и стала тащить на себя. Чемодан был тяжелый, Удалов сопротивлялся и повторял:
– Я же только помочь хочу, понимаешь?
Но женщина упрямо продолжала тянуть чемодан, и тот не выдержал такой борьбы, распахнулся, и из него покатилась по асфальту картошка - мокрая, грязная...
Женщина в ужасе отпрянула, закрыла глаза руками и зарыдала.
– Ты прости, я не знал, - сказал Удалов. - Я не хотел.
Он поставил открытый чемодан на дорогу и, нагнувшись, стал собирать в него картошку.
Раздался скрип тормозов.
– Ты чего здесь расселся, мать твою так-перетак!
Удалов поднял голову.
Над ним стоял мотоцикл. В седле, упершись одной ногой об асфальт, сидел старый знакомый - сержант Пилипенко. Только он был при усах и в капитанских погонах.
– Ты что, не знаешь, какая это трасса! Я тебя живо изолирую!
– Сема, Пилипенко! - удивился Удалов. - Какая трасса!
– А, это ты, - сказал Пилипенко. Узнал все-таки. - Ты чего вырядился...
А ничего странного на Удалове не было надето - модный плащ, сделанный в Гусляре кооперативной фабрикой «Мода Парижской Коммуны», голландская шляпа, купленная в универмаге, и знаменитые армянские штиблеты - одежда как одежда.
– Что ты здесь делаешь? - спросил с подозрением бывший сержант, а ныне капитан Пилипенко.
– Видишь же, - ответил Удалов. - Картошку рассыпал.
– Картошку? Откуда взял?
– Послушай, Пилипенко, что ты себе позволяешь? - спросил Удалов. - Я же тебя с детства знаю.
Удалов оглянулся в поисках Зины, но ее нигде не было, и потому он решил взять все на себя - хуже не будет.
– Моя, - ответил Удалов, почти не колеблясь.
– Ты меня удивляешь, - сказал Пилипенко. - В твоем-то положении.
– А чем тебе не нравится мое положение?
– Шутишь?
– Не шучу - спрашиваю.
– Давай, скорей собирай, чего дорогу занимаешь? - совсем осерчал Пилипенко. Отталкиваясь правой ногой, он подкатил мотоцикл и стал подгонять носком сапога картофелины поближе к Удалову.
Вдали послышался тревожный вой.
– Долой! - взревел Пилипенко. Удалов, так и не закрыв чемодана, оттащил его в сторону.
– Закрывай! - крикнул Пилипенко и нажал на газ. Мотоцикл подпрыгнул и понесся вперед.
Удалов закрыл чемодан и распрямился.
Тут же из-за поворота вылетела черная «Волга» с двумя флажками, как у посольской машины - справа государственный, слева с гуслярским гербом: ладья под парусом, на корме сидит певец с гуслями, а над мачтой - медвежья нога под красной звездочкой.
В машине мелькнул чей-то знакомый профиль, на мгновение голова повернулась, и глаза уперлись в лицо Удалова. Удалов не успел угадать - кто же едет.
За первой машиной мчались еще две «Волги», серая и зеленая, потом «жигуленок» и напоследок - мотоциклист в милицейской форме.
Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.
Удалов обернулся к кустам у дороги, спросил:
– Зина, ты здесь?
– Я здесь, - послышалось в ответ.
Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, даже руки тряслись.
– Кто это был? - спросил Удалов.
– Он, - ответила Зина, - с охоты возвращаются. Неужели не догадались?
– Я пошутил, - сказал Удалов.
– А мне было не до шуток, - сказала Зиночка. - Думала, конец мне пришел.
– Да ты что? - удивился Удалов. - Что ты такого сделала, чтобы пугаться?
– А не понимаете?
– Ума не приложу.
– Корнелий Иванович, - сказала с укором Зиночка. - Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Мне одно непонятно - почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?
– Ничем я не рискую, - признался Удалов, - но многого не понимаю.
Он поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.
– Я знаю, в чем дело, - сказала она. - В вас совесть заговорила. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.
– Где же она тебе это говорила?
Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и сказала загадочно:
– Там, где картошка растет. - И вдруг взъярилась: - Лицемер проклятый! Отдайте мне чемодан!
Удалов вернул чемодан.
– А теперь уходите, - сказала Зина. - Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но, скорее всего, - это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели. И в город я не ходила.
Удалову стало ясно, что вопросов лучше больше не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.
Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.
9
Начались одноэтажные домики окраины, спрятанные в облетающих садах, дальше - темная чаща городского парка. За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали - похоже на родной город.
Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица - так ее испокон века кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи - просто, течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.
На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».
Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился - пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.
Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»
Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.
Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему в голову не пришла.
Тротуаров нет - пыльные тропинки среди пыльных лопухов. Тут у вас отставание, - подумал Удалов. Мы это все в позапрошлом году замостили. Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову - на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй - четыре.
На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался «Проспектом Бескорыстия», стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди, как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»
Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.
Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.
Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.
Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница - там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».
Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул. Потом сообразил: вчера только его видел - длинноволосым рокером - младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под нуль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.
Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.
С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.
На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, рассыпчатая, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки, да груши, персики, и хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина, и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут же гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы... нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами - те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами - кто лучше их засолит селедочку?
Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.
Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками. Удалов подошел к ней, спросил:
– Попробовать можно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
Шагая, Удалов внимательно осматривался, отыскивая различия.
Различий было немного. Например, шоссе. В нашем мире его еще прошлой весной привели в порядок. Здесь, видно, недосуг это сделать. Встречались выбоины, ямы, кое-где большие трещины. Как специалист, Удалов понимал, что если не заняться шоссе в ближайшее время, придется вкладывать в ремонт большие деньги. Надо будет сказать... А кому сказать? Скажу Удалову, решил Удалов.
Наконец впереди показались крыши Выселков.
Удалов вышел на единственную улицу поселка. У магазина на завалинке сидели два грустных местных жителя. Дверь в магазин была раскрыта. На автобусной остановке ни души.
Удалов подошел к магазину и спросил у местного жителя:
– А автобус давно был?
– Автобус? - человек поглядел на Удалова, как на психа. - Какой тебе автобус?
– До центра, - сказал Удалов.
– Ему нужен автобус до центра, - сообщил человек своему напарнику.
– Бывает, - ответил тот.
Из дверей вышел еще один человек, постарше. Он нес в руке темную бутыль.
– Есть политура, - сказал он и быстро пошел прочь.
Собеседники Удалова помчались вслед за обладателем бутылки.
Удалов закричал:
– Автобус когда будет?
Мужчины не ответили, но старушка, что вышла из магазина вслед за человеком с бутылью, сказала:
– Не будет автобуса, милок. Отменили.
– Как отменили? Надолго?
– В виде исключения по просьбе трудящихся.
– А когда он придет?
– Никогда он не придет, - сказала старушка. - Зачем ему приходить, если у нас есть такая просьба, чтобы он не приходил.
– Но до города четыре версты пехом!
– А ты не спеши, воздухом дыши. Потому автобус и отменили, чтобы люди больше воздухом дышали. Для здоровья.
– Ты, бабушка, не шутишь?
– Не дай Бог! Васька Иванов пошутил. Где он теперь? Молчишь? То-то.
Удалов не знал ни Васьки, ни его местопребывания. Но спрашивать не стал. Пошел дальше.
Четыре километра не такое большое расстояние. Тем более, когда дождя нет, ветер не дует, погода прохладная.
Вскоре Удалов догнал молодую женщину с рюкзаком и чемоданом.
Женщина была одета в ватник и лыжные штаны. На ногах мужские башмаки, голова закутана серым платком.
– Помочь? - спросил Удалов, поравнявшись.
– Не надо, - ответила женщина, отворачиваясь.
Чем-то ее лицо Удалову было знакомо. Он пошел рядом, стараясь вспомнить.
– Чего смотрите? - спросила женщина, не глядя в его сторону. - Не признаете, что ли?
– Знакомое лицо, - сказал он. - Недавно видел... Вы простите, конечно, но одежда совсем у вас непривычная.
– Ну, Удалов! - рассмеялась тут женщина. - Ну, вы осторожный!
И по тому как женщина произнесла слова, и как улыбнулась, и как блеснула стальная коронка в правом углу рта, Удалов признал Зиночку Сочкину - хохотушку, резвушку, директоршу музыкальной школы и активную общественницу. Еще вчера они бежали рядом в утреннем забеге и она требовала открыть класс арф. Но перемена, произошедшая в этой милой интеллигентной женщине, была столь разительна, что ее не сразу узнал бы собственный отец. Лицо ее осунулось, обгорело под солнцем, покрылось сеточкой ранних морщин. Вчера еще курчавые волосы были скрыты под платком, ресницы не покрашены, губы обкусаны. Да и взгляд пустой, без смелости и озорства.
– Нет, - сказал Удалов, - я честно не узнал, Зиночка. Я же тебя совсем другой знаю. Что с тобой произошло?
И тут же Удалов спохватился: ты не дома, Корнелий, ты в параллельном мире! И изменение в Зиночке - еще одно отличие мира тутошнего от нашего.
– Шутите? - спросила Зина, спрятав улыбку. - Вам легко шутить.
И так горько сказала, что Удалов понял - допустил нетактичность.
Но сейчас ему было не до дипломатии. Считай, что повезло, встретил знакомую, которая тебя узнала. Надо осторожно вытащить из нее информацию, так, чтобы не поставить под удар собственного двойника, который и не подозревает, что ты разгуливаешь по его Великому Гусляру.
– Откуда возвращаетесь? - спросил Удалов.
При этом он сделал еще одну попытку отобрать у молодой женщины чемодан. Видно, от неожиданности она чемодан отпустила, но тут же спохватилась и стала тащить на себя. Чемодан был тяжелый, Удалов сопротивлялся и повторял:
– Я же только помочь хочу, понимаешь?
Но женщина упрямо продолжала тянуть чемодан, и тот не выдержал такой борьбы, распахнулся, и из него покатилась по асфальту картошка - мокрая, грязная...
Женщина в ужасе отпрянула, закрыла глаза руками и зарыдала.
– Ты прости, я не знал, - сказал Удалов. - Я не хотел.
Он поставил открытый чемодан на дорогу и, нагнувшись, стал собирать в него картошку.
Раздался скрип тормозов.
– Ты чего здесь расселся, мать твою так-перетак!
Удалов поднял голову.
Над ним стоял мотоцикл. В седле, упершись одной ногой об асфальт, сидел старый знакомый - сержант Пилипенко. Только он был при усах и в капитанских погонах.
– Ты что, не знаешь, какая это трасса! Я тебя живо изолирую!
– Сема, Пилипенко! - удивился Удалов. - Какая трасса!
– А, это ты, - сказал Пилипенко. Узнал все-таки. - Ты чего вырядился...
А ничего странного на Удалове не было надето - модный плащ, сделанный в Гусляре кооперативной фабрикой «Мода Парижской Коммуны», голландская шляпа, купленная в универмаге, и знаменитые армянские штиблеты - одежда как одежда.
– Что ты здесь делаешь? - спросил с подозрением бывший сержант, а ныне капитан Пилипенко.
– Видишь же, - ответил Удалов. - Картошку рассыпал.
– Картошку? Откуда взял?
– Послушай, Пилипенко, что ты себе позволяешь? - спросил Удалов. - Я же тебя с детства знаю.
Удалов оглянулся в поисках Зины, но ее нигде не было, и потому он решил взять все на себя - хуже не будет.
– Моя, - ответил Удалов, почти не колеблясь.
– Ты меня удивляешь, - сказал Пилипенко. - В твоем-то положении.
– А чем тебе не нравится мое положение?
– Шутишь?
– Не шучу - спрашиваю.
– Давай, скорей собирай, чего дорогу занимаешь? - совсем осерчал Пилипенко. Отталкиваясь правой ногой, он подкатил мотоцикл и стал подгонять носком сапога картофелины поближе к Удалову.
Вдали послышался тревожный вой.
– Долой! - взревел Пилипенко. Удалов, так и не закрыв чемодана, оттащил его в сторону.
– Закрывай! - крикнул Пилипенко и нажал на газ. Мотоцикл подпрыгнул и понесся вперед.
Удалов закрыл чемодан и распрямился.
Тут же из-за поворота вылетела черная «Волга» с двумя флажками, как у посольской машины - справа государственный, слева с гуслярским гербом: ладья под парусом, на корме сидит певец с гуслями, а над мачтой - медвежья нога под красной звездочкой.
В машине мелькнул чей-то знакомый профиль, на мгновение голова повернулась, и глаза уперлись в лицо Удалова. Удалов не успел угадать - кто же едет.
За первой машиной мчались еще две «Волги», серая и зеленая, потом «жигуленок» и напоследок - мотоциклист в милицейской форме.
Кортеж пролетел мимо и растворился, оставив газовый туман и ошметки пронзительных звуков.
Удалов обернулся к кустам у дороги, спросил:
– Зина, ты здесь?
– Я здесь, - послышалось в ответ.
Сочкина выбралась из кустов. Она была бледной, даже руки тряслись.
– Кто это был? - спросил Удалов.
– Он, - ответила Зина, - с охоты возвращаются. Неужели не догадались?
– Я пошутил, - сказал Удалов.
– А мне было не до шуток, - сказала Зиночка. - Думала, конец мне пришел.
– Да ты что? - удивился Удалов. - Что ты такого сделала, чтобы пугаться?
– А не понимаете?
– Ума не приложу.
– Корнелий Иванович, - сказала с укором Зиночка. - Вы со мной в одном городе живете, ваша роль мне, к сожалению, известна. Мне одно непонятно - почему вы на себя мое преступление взяли, головой рискуете?
– Ничем я не рискую, - признался Удалов, - но многого не понимаю.
Он поднял чемодан и пошел по шоссе. Зина шла рядом.
– Я знаю, в чем дело, - сказала она. - В вас совесть заговорила. Мне Ксения говорила, что вы не такой подонок, как кажетесь. Я ей не поверила.
– Где же она тебе это говорила?
Тут Зина остановилась, поглядела на Удалова и сказала загадочно:
– Там, где картошка растет. - И вдруг взъярилась: - Лицемер проклятый! Отдайте мне чемодан!
Удалов вернул чемодан.
– А теперь уходите, - сказала Зина. - Я не знаю, может, у вас в душе и шевельнулось что-то, но, скорее всего, - это страх перед расплатой. Прощайте. Я вас не видела, вы меня не видели. И в город я не ходила.
Удалову стало ясно, что вопросов лучше больше не задавать. Чего-то он не понимает, за что-то Зина его не любит. А ведь еще вчера у них были чудесные отношения. Правда, не здесь.
Зина свернула с шоссе на тропинку, а Удалов вошел в Великий Гусляр.
9
Начались одноэтажные домики окраины, спрятанные в облетающих садах, дальше - темная чаща городского парка. За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали - похоже на родной город.
Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица - так ее испокон века кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи - просто, течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.
На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».
Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился - пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.
Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»
Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.
Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему в голову не пришла.
Тротуаров нет - пыльные тропинки среди пыльных лопухов. Тут у вас отставание, - подумал Удалов. Мы это все в позапрошлом году замостили. Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову - на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй - четыре.
На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался «Проспектом Бескорыстия», стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди, как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»
Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.
Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.
Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.
Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница - там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».
Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул. Потом сообразил: вчера только его видел - длинноволосым рокером - младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под нуль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.
Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.
С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.
На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, рассыпчатая, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки, да груши, персики, и хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина, и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут же гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы... нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами - те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами - кто лучше их засолит селедочку?
Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.
Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками. Удалов подошел к ней, спросил:
– Попробовать можно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235