– Но в нашем мире, - возразил Удалов, - антигравитация нужна, чтобы подвинуть часовню Филиппа и не разрушить памятники.
Минц все еще колебался.
Тогда Грубин сказал:
– Есть выход. Хотите доказательства?
– Хочу.
– Тогда пошли с нами, я покажу второго Удалова.
Минц поднялся и, поддерживаемый Грубиным, вышел в коридор.
Через минуту они были у камеры, где Пилипенко допрашивал второго Удалова.
Минц заглянул в дверь, потом обернулся к Удалову и сказал:
– Простите, что я вам не поверил. Но доверчивость нам слишком дорого обходится.
– Как мне приятно это слышать, - сказал Удалов. - Я сначала испугался, что здесь все смирились с тираном.
– Это не тиран. Это мелкий бандит, - сказал Минц. - Тираны отжили свой век, но тиранство еще живет.
Последние слова он произнес слишком громко. Пилипенко услышал шум в коридоре, метнулся к двери, отворил ее и увидел Минца.
– Выскочил? Бежать вздумал? - заревел капитан, засовывая руку в кобуру.
Минц оторопел. Он не знал, что делать в таких случаях. Но Удалов, который вырос без отца, на улице, отлично знал, что надо в таких случаях делать. Он отодвинул в сторону Минца, шагнул вперед и сказал:
– Все, Пилипенко. Доигрался ты.
У Пилипенко отвисла челюсть. Он, как кролик на удава, смотрел на Удалова. Потом метнул глазами в открытую дверь и увидел там второго Удалова.
– Аааа, - лепетал Пилипенко...
Грубин не терял времени даром.
– Корнелий! - крикнул он двойнику Удалова. - Выходи!
А первый Корнелий тем временем отобрал у оторопевшего милиционера пистолет, а самого его затолкал в камеру и закрыл дверь на засов. Пилипенко даже не возражал.
– Теперь бежать! - сказал Грубин.
Они побежали по коридору к подземному ходу.
И вовремя. Потому что Пилипенко опомнился, стал молотить в дверь, звать на помощь и издали послышались шаги - от входа в подземелье бежали дружинники-самбисты.
Но дверь в подземелье уже была закрыта и, незамеченные, наши герои поспешили к реставрационным мастерским.
15
Если погоня и была, она их потеряла.
Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы перевести дух.
Был хороший осенний вечер. Солнце уже спряталось за строениями, небо прояснилось, было бесцветным, а редкие облака подсвечивало золотом по краям, словно они были большими осенними листьями.
Удалов смотрел на своего двойника - у того синяк под глазом, царапина на щеке, и вообще вид потрепанный.
– Били? - спросил Удалов с сочувствием.
– Пилипенко, - сказал двойник. - Я до него доберусь.
– Нет, - сказал профессор Минц. - Судить его будет народ.
– Кто? - вздохнул двойник Удалова. - Прокурор? Судья? Так они все у Пупыкина в кармане.
– Бригаду пришлют, из области, - сказал Грубин. - Или даже из Москвы. Неподкупную.
– Революция! - сказал Удалов-двойник мрачно. - Только революция сможет смести этот вертеп.
– Революцию устраивать нельзя, - сказал Грубин. - Мы живем в социалистическом государстве, у нас законы, профсоюзы, против кого ты хочешь революцию устраивать?
– Без революции не обойтись.
– А как ты ее организуешь? - спросил Грубин.
– Пойду к народу, раскрою ему глаза.
– Скажи, - спросил Грубин, - а у тебя до сегодняшнего дня глаза что, закрыты были?
– Нет, я видел, конечно, недостатки... - Удалов смешался, замолчал.
– И заедал их черной икрой из спецбуфета, - закончил за него фразу Грубин. И горько улыбнулся. И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была жизненная правда.
– Надо писать, - сказал Минц, - пришлют комиссию.
– Многие писали, - сказал Грубин. - Только все письма на почте перехватывают, а потом где этот писатель? На трудовом шефстве. Да еще, как назло, наш город железной дороги не имеет и окружен непроходимыми лесами.
– Не такими уж непроходимыми, - сказал Удалов.
– Я боюсь, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт. У него документация отработана. Комар носу не подточит.
– Странно мне смотреть на вас, друзья, - сказал Удалов. - Вы все такие же самые, как и в настоящем мире. И внешне, и по голосу. И в то же время - не такие. Ну, мог ли я когда предположить, что Корнелий Удалов, человек честный, прямой и даже добрый, может стать прислужником у мелкого диктатора?
– Не надо, - сказал двойник. - Это в прошлом. Я все осознал.
– Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из энтузиастов, строителей светлого будущего, превратились в болото.
– Пупыкин не один, - сказал Минц. - Это целое направление: пупыковщина. Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же подлецов. У них на словах все так же, как в нормальных местах. А бумаги фиксируют счастье и прогресс. Пупыкин многим нужен. При Пупыкине можно не думать. А служить. Хорошо служишь - все имеешь. Даже жену молодую тебе могут на дом доставить. Не проявляешь верности... сами понимаете. И с каждым днем становится все больше верных служителей. И пресса у него в руках.
– Вернусь домой - скажу Малюжкину, какую он роль играет при Пупыкине, - он меня убьет, собственными руками убьет. Он же жизнь отдаст за свободу и демократию, - сказал Удалов.
– И ветераны, - продолжал Минц.
– Вы Ложкина не знаете - он вчера на площади демонстрацией руководил за спасение часовни Филиппа!
– Нет, я сам видел, как Ложкин эту часовню собственными руками на субботнике рушил, - возразил Грубин.
– А ты, Грубин, молчи. Я-то знаю, на что ты в самом деле способен. Весь наш город гордится твоими изобретениями!
Стало прохладно. Облака потемнели, снова подул ветер.
– Мне пора возвращаться, - сказал Удалов. - Только желательно от Минца формулы получить.
– Формулы у меня в голове, - сказал Минц, - я все бумаги сжег.
Ситуация была какая-то ненастоящая, мистическая, словно приснилась. Стоял Удалов в своем родном Гусляре, окруженный не только друзьями, но и самим собой. Сейчас бы пойти посидеть в кафе или в театр махнуть, как культурные люди. А вместо этого они таятся за сараем на опустевшей базе реставраторов и даже не знают, куда деться и что делать дальше.
– Я в подшефное хозяйство пойду, - сказал вдруг двойник Удалова. - Пойду Ксюшу проведаю. Мне ведь тоже домой нельзя.
Слова двойника Удалова обрадовали - значит, все же не чужие они люди.
И он принял решение.
– Значит, так, - сказал он, и все его внимательно слушали.
Потому что Удалов приехал из нормального мира.
– В наш мир сейчас отправится Лев Христофорович. Он сразу пойдет к нашему Минцу и все ему расскажет. Заодно и формулы сообщит. У Минца голова государственная, что-нибудь придумает. А два Минца тем более придумают. Если нужно, сходите к Белосельскому, он может подсказать, к кому в области обращаться. А то и в Москву. Как решите - сразу обратно. Мы будем ждать.
– А вы, Корнелий Иванович? - спросил Минц.
– А я вместе с моим близнецом на сельскохозяйственные работы отправлюсь. Боюсь, что ему без меня у Ксюши прощения не получить.
– Спасибо, ты настоящий друг, - сказал второй Удалов, и скупая слеза покатилась по его грязной исцарапанной щеке.
Удалов достал платок, вытер ему слезу.
– А мне что делать? - спросил Грубин. - Я тоже хочу участвовать.
– Ты будешь ждать. В резерве, - сказал Удалов. - Веди пропаганду в народе, готовь перевыборы.
Все послушались Удалова и, выйдя из-за сарая, стали подниматься вверх, переулком, чтобы не попасться на глаза противникам.
Уже поднялись до половины склона, как вдруг Минц остановился.
– То, что вы предложили, Корнелий, - сказал он, - очень разумно. В каком-нибудь фантастическом романе, наверное, так бы и произошло. Я бы отправился в параллельный мир, оттуда получил бы совет и помощь, вы бы с Удаловым подняли восстание в подшефном хозяйстве, где много горючего человеческого материала. И был бы счастливый конец. Но я сейчас сообразил: мы же не в романе!
– Ты прав, Лев Христофорович, - сказал Грубин. - Мы в реальной жизни. И действовать должны, как будто никаких параллельных миров и нет. Может, их и в самом деле нет?
– Как так? А я? - спросил Удалов.
– А ты нам только снишься, - сказал Грубин.
– Точно, - сказал второй Удалов. - Ты прав, Саша. Сами мы Пупыкина вырастили, сами и ликвидируем.
– У нас не может быть революции! - напомнил Удалов.
– Кто говорит о революции? - ответил Минц. - Мы собираемся навести порядок в своем доме.
Трое друзей переглянулись и согласно кивнули головами.
– Минутку, - сказал Минц и вытащил из кармана записную книжку. Быстро набросал на ней три строчки цифр и сказал Удалову:
– Вот это передай моему двойнику. Это, конечно, не расчеты, но если бы я был на его месте, то обязательно бы догадался, кким путем идти.
– Спасибо, - сказал Удалов. - Хотя все равно считаю, что вас, как ведущего ученого, мы должны эвакуировать в наш мир.
– Эвакуировать пришлось бы весь город, - ответил Минц. Он протянул Удалову руку и добавил: - Спасибо, что к нам заехали. Вы нам сильно помогли. Действием и примером.
– Спасибо, Корнелий, - сказал Грубин, прощаясь с Удаловым. - Рад был встретиться.
Последним с ним попрощался двойник.
– Надеюсь, что Ксения поймет, - сказал он.
– Все образуется, - успокоил его Удалов. - Она у нас отходчивая.
И они втроем, как три мушкетера, так и не объясняв Удалову, что намерены делать, быстро пошли вверх по улице.
Страшно за них было. И приятно смотреть на мужскую дружбу. Прямо, как крейсер «Варяг», подумал Удалов, когда он уходит в свой последний неравный бой.
Удалову стало одиноко.
Он сложил вчетверо бумажку с формулами, спрятал в ботинок. Если задержат, может, не найдут.
Когда распрямлялся, услышал сверху короткий хлопок.
Выстрел?
Он вгляделся. Нет, не выстрел. Это хлопнула калитка. Кто-то вышел на улицу и пошел рядом с тремя мушкетерами.
Удалов потоптался на месте еще с минуту...
И припустил в гору за друзьями, которые уже скрылись за ее гребнем.
А когда догнал их, увидел, что рядом с ними идет человек десять, не меньше. А двери и калитки все раскрываются...


Рассказы
Вас много — я одна...
По сути своей эта история забавна - в такие обычно и попадает Корнелий Иванович Удалов. Но для действующих лиц она смешной не показалась...
Смиряясь со своей участью, Удалов все же считал, что стыдно и обидно помирать в такой тесной и маленькой камере смертников, какой ему казалась спасательная капсула. А капсула эта уже выработала свой ресурс и намеревалась отключить системы жизнеобеспечения, о чем откровенно сообщила искалеченному Удалову. Однако тот не услышал угрозы, так как впадал в беспамятство. Потом он спохватился и попросил капсулу отложить казнь, потому что не успел завершить некоторые ценные мысли, касавшиеся жизни города Великий Гусляр. Словно додумав, он мог зафиксировать их на золотых скрижалях в память потомкам... Затем Удалов вновь потерял сознание, что неудивительно. А пока он находился в забытьи, капсула к собственному удивлению зафиксировала материальный объект, который вдруг очутился в пределах ее досягаемости. Оказалось, что он не только реален, но и снабжен сигнальной системой, которая сообщала: «Добро пожаловать. Мы поможем». Капсула сообщила Удалову, которому и дела уже не было до сигналов, что происхождение объекта неизвестно, конструкция полая, внутри положительная температура...
Из последних сил капсула долетела до объекта и отключилась. Но прежде, чем ей пришлось рассыпаться, она сумела передать погибающего Удалова длинным манипуляторам встреченного объекта. Манипуляторы бережно перенесли Удалова внутрь. Капсула взорвалась безопасным, но ярким фонтаном титановых искр. Объект, который мы будем далее называть «Избушкой», продолжил свой полет.
Удалов узнавал об Избушке постепенно, по мере того, как выздоравливал, хотя, как утверждала сама Избушка, бывшая разумным кораблем, шансов на выздоровление у него не было. И это было не столько последствием катастрофы, постигшей лайнер «Окружность», сколько результатом длительного путешествия в спасательной капсуле, которая рассчитана лишь на перенос человеческого тела с погибшего корабля на какой-нибудь соседний.
Придя в себя, Удалов был несколько удручен стерильной чистотой и пустотой Избушки. Серебристые, матовые стены были лишены украшений, светильники были круглыми, мебель почти отсутствовала, а если надо, то выдвигалась из стен или пола, там же пропадала за ненадобностью. Еда, хотя Удалов далеко не сразу почувствовал в ней потребность, возникала в углублениях стола, а сами углубления появлялись как раз перед обедом. Впрочем, Удалов, когда стал передвигаться, освоил лишь центральную, главную комнату Избушки, двери в остальные помещения не открывались.
– Почему? - спросил Корнелий Иванович.
– Вам туда не нужно, - ответила Избушка. Голос у нее был негромкий, увесистый и солидный - учительский - но звучал он не снаружи, а внутри удаловской головы.
– Я горжусь вами, - сказала как-то Избушка. - В моей практике еще не встречалось такого сложного, безнадежного случая. Поздравляю вас, Корнелий Иванович.
– А шрамов не останется?
– Смешной вопрос, - заметила Избушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235