Когда дошли до исчезнувшего дома Савичей, оказалось, что положение куда хуже, чем час назад. Не только дома не было, не существовало более и окружающей растительности, а на месте участка зияла черная пропасть, до дна которой не мог достать жалкий свет уличных фонарей. Невидимость уже подбиралась к соседнему дому, в котором горел свет, и в освещенных окнах были видны люди, собравшиеся на ужин. Боковой стены дома уже не существовало, только жильцы, сидевшие за столом, об этом пока не догадывались.
Удалов подавил готовый вырваться крик ужаса, но Ванда такого крика подавить не смогла.
– Пошли, - позвал ее Минц. - Не бойтесь. Все это лишь видимость. Перед вами твердая земля, впереди - ваш родной дом. Вперед без страха и упрека.
– Нет! - возразила Ванда.
– Как только мы войдем внутрь, все станет нормальным, - уговаривал ее Минц. Он отыскал ее в полутьме и подталкивал в широкую горячую спину. Даже странно, что такая горячая спина могла быть невидима! Ванда не расставалась с мужем и тащила его за руку, а Удалов замыкал шествие.
Труднее всего дались первые шаги. Удалов подумал, что путешествие над пропастью подобно ходьбе по стеклянному полу на высоте трех этажей. Надо привыкнуть и не следует смотреть под ноги.
Но все же Удалов не выдержал и закрыл глаза. Наверное, все закрыли глаза, потому что одновременно ахнули, ударившись телами о забор.
После этого стало полегче. Теперь руки ощущали. Теперь ноги чувствовали под собой дорожку, теперь уже пальцы сами отыскали невидимый ключ в невидимом кармане, сунули его в невидимую скважину и толкнули, отперев, невидимую дверь. Дверь реалистически заскрипела...
Когда Савичи вошли в дом, где тесно и приятно сдвинулись стены, когда можно было расставить локти в коридоре и ощутить обои, у них отпустило... Они двинулись вперед...
– Ложитесь спать пораньше, - посоветовал им Минц. - И будьте, наконец, откровенны друг с другом. Ведь вы бы не попали в дурацкое положение, если бы не стремились выслеживать своих спутников жизни.
– Как так? - воскликнула Ванда.
– Как так? - ахнул Савич. Только сейчас они догадались, как глупо они себя вели.
– Ах, прости меня... - произнес Савич.
– Извинения потом! - приказал Минц. - Нам с Корнелием пора уходить. Ложитесь спать и обменяйтесь впечатлениями.
– Что вы говорите! - вдруг обиделась Ванда. - Не хотите же вы, чтобы я стала раздеваться на глазах у всего города!
– Город вас не видит и ему вообще не до вас! - сказал Минц. - Спокойной ночи!
Они с Удаловым ощупью покинули дом и ощупью вышли через калитку.
– Но вы обещаете, что это пройдет? - крикнула вслед Ванда.
– Послезавтра, - обещал Минц.
– А нельзя ли пораньше?
– Мы с вами подняли руку на Природу, - ответил Минц. - Это дело не выносит суеты.
Ванда растерялась и замолчала.
Минц потянул Удалова прочь от черного провала, который был полон голосами, так как видимость сожрала уже половину соседнего дома и жильцы его, спохватившись, старались выяснить, что же происходит.
Минц и Удалов быстро пошли по улице.
– Я не мог говорить при них, - сказал Минц. - Но я крайне встревожен!
– А я просто напуган! - подтвердил Удалов.
– Не сегодня-завтра наш Гусляр может исчезнуть!
– Люди не готовы, начнется паника, обязательно будут жертвы.
– Не паникуй, Корнелий. Сейчас придем ко мне, сядем и все обсудим.
К сожалению, сделать этого им не удалось. По очень банальной для Великого Гусляра причине: когда они подошли к дому № 16 по Пушкинской улице, то обнаружили, что дома № 16 нет, а на его месте зияет глубокий провал, захвативший также соседние дома. Более того, Удалов даже не был уверен, куда двигаться, чтобы нащупывать свой дом, на месте которого находилось лишь туманное зарево, которое вначале смутило Удалова, а потом он сообразил: ведь от того, что мир стал невидимым, лампы гореть не перестали.
Минц с Удаловым стояли посреди улицы.
– Там моя семья, - обреченно сказал Удалов. - Они ушибиться могут.
– Тогда надо действовать, - сообразил, наконец, Минц.
Удалов открыл рот, чтобы выслушать внимательнее, что же предложит Минц, какое противоядие он отыщет, но тут с ужасом обнаружил, что перед ним стоит не Минц, а лишь правая половина Минца - левую уже покрыл вирус.
– Ты тоже, - сказал Удалов.
– Не отвлекайся на мелочи, - сказал Минц. - Бежим с тобой на районное радио - будем объяснять народу.
Видимого Удалова пускать на радио не хотел вахтер. Но когда появилась четверть Минца, вахтер потерял сознание, а Удалов пробежал наверх, к диктору. Диктор тоже немного сопротивлялся. Пока не увидел осьмушку Минца. И тогда в эфир пошло спасительное предупреждение.
Сменяя друг друга, Удалов и Минц провели на радио всю ночь. Именно там был организован штаб по ликвидации последствий невидимости. Именно оттуда разлетались сигналы по всей стране, а потом, когда к утру исчез уже не только Гусляр, но и Вологда, а невидимость начала подкрадываться к антиподам, то есть австралийцам, Гусляр на несколько часов был признан столицей мира. Мира, который исчез...
Но главное не в этом.
Ни Удалов, ни Минц, ни правительство России не знали о том, что по странному, но предопределенному Природой стечению обстоятельств через сутки после первого радиосообщения: «Мы невидимы, но мы остаемся людьми!» к Земле приблизилась на громадной скорости эскадра Черных Владык с неизвестной на Земле, но немало нашкодившей в Галактике Сизой Планеты Немедленной смерти, которая поставила себе целью уничтожить Землю как будущего лидера Освобожденной Галактики. Однако злодеи не смогли отыскать Землю.
По всем данным, по всем звездным картам, по сведениям шпионов Земля должна была находиться в определенном компьютерами месте. Но сколько ни вглядывались в черноту космоса капитаны Черных Владык, никакой Земли не увидели. Тогда, казнив шпионов и осведомителей, сломав лживый компьютер, уничтожив весь запас спиртного и наркотиков, взбешенные негодяи взяли курс в открытый космос. Будучи в невменяемом состоянии, они влетели в Солнце и сгорели без следа, открыв дорогу к миру и прогрессу в масштабах всей Вселенной.
Об этом Удалову сообщили в Галактическом центре, куда он летал года через два после описанных событий.
Савичи живут в мире и согласии. Минц не испытывает никаких угрызений совести. Он передал пробирку с вирусом в ООН и теперь войны на Земле невозможны. Ну как могут воевать невидимые враги? На ощупь?
Упрямый Марсий


Краткий отчет о маловероятных событиях, имевших место в городе Великий Гусляр за последний год
Как-то профессор Лев Христофорович Минц спустился на первый этаж к Саше Грубину за солью. Великий ученый, отдыхающий в Гусляре от тревог и стрессов большого города, и талантливый самоучка-изобретатель Грубин были холостяками с несложившейся личной жизнью. Это, а также их преданность Науке, стремление раскрыть тайны Природы, сблизило столь непохожих людей. Задушевные беседы, которые они вели в свободные минуты, отличались искренностью и бескорыстием.
Пока Грубин отсыпал в кулечек соль, Минц присел на шатучий стул и прислушался к ровному, заунывному постаныванию сложной конструкции, колеса и колесики которой медленно вертелись в углу комнаты, помогая друг дружке.
– Надо бы смазать, - сказал Минц. - Скрипит твой вечный двигатель.
– Его шум меня успокаивает, - возразил Грубин. - Держите соль.
– Плов собрался сделать, - сказал Минц. - Как ни странно, я лучший в мире специалист по плову. Я позову тебя, часов в шесть.
– Спасибо, приду, - сказал Грубин. - Вот вы предупреждали меня, что вечный двигатель бесперспективен, что работать он не будет. А ведь работает. Вторую неделю. Даже без смазки.
– Это ничего не доказывает, коллега, - сказал Минц, проведя ладонью по блестящей лысине. - Есть сведения, что в Аргентине в лаборатории Айя де Торре двигатель крутится уже восемнадцатый год. Из этого следует только, что это двигатель долговременный, но никак не вечный. Может быть, лет через сто он остановится.
– Ста лет достаточно, - сказал Грубин, упрямо склонив лохматую голову. - А к славе я не стремлюсь. Главное - принцип.
– К славе тебя и не подпустят, - сказал Минц. - И правильно сделают. Наука делается на Олимпе. Ею занимаются люди, отмеченные печатью Вечности. Талантливый дилетант только нарушает поступательное движение прогресса. И наука отвергает вечные двигатели, рожденные в частных квартирах. Вечный двигатель должен создаваться в соответствующей лаборатории соответствующего института Проблем и Перспектив Продленного Движения.
– Почему продленного? Ведь это вечный двигатель.
– Всем известно, что вечных двигателей не бывает. Поэтому, если наука когда-нибудь всерьез возьмется за вечные двигатели, придется придумать для него приличное название, не скомпрометированное за последние столетия шарлатанами и самоучками.
– Значит, мое положение безнадежно?
– Да, мой дорогой. У тебя даже нет диплома о высшем образовании. Ты в положении упрямого Марсия.
– Это еще кто такой?
– Сатир. Провинциальный сатир из Фригии, который имел несчастье подобрать свирель, брошенную Афиной. И знаешь, почему?
– Откуда мне знать. Я из древних греков только Геркулеса знаю и Прометея.
– Так вот, Марсий отлично играл на свирели и решил соревноваться с Аполлоном. Ну, как если бы ты принес свою машинку на ученый совет Института Проблем и Перспектив Продленного Движения.
– Марсий проиграл?
– Жюри единогласно присудило победу действительному члену Олимпа богу Аполлону.
– Ничего страшного, - сказал Грубин. - Главное, участвовать. Победа не так важна.
– Для кого как, - вздохнул профессор, глядя на скрипучий вечный двигатель Грубина. - С Марсия живьем содрали кожу.
– За что? - Грубин буквально пошатнулся от неожиданности. - Ведь Аполлон все равно победил?
– Боюсь, что в этой победе не все было чисто. Да и сам факт соревнования на равных богам не всегда приятен. Сегодня Марсий вылезет, завтра Иванов, послезавтра Грубин... Я пошел, спасибо за соль.
Профессор поднялся и направился к двери.
– У вас тоже были неприятности? - спросил вслед ему Грубин.
– Я не изобретал вечных двигателей, - ответил Лев Христофорович, не оборачиваясь.
Грубин метнулся к двери. Спина профессора, мерно покачиваясь, удалялась к лестнице.
– Лев Христофорович! - закричал Грубин. - Вы неправы! Марсии имеют право на существование. Общественность не даст сдирать шкуры! Мы с вами тоже сделаем свое скромное дело.
Лев Христофорович обернулся, улыбнулся, но ничего не ответил.
– В конце концов, - добавил Грубин, - в Великом Гусляре тоже пульсирует творческая жизнь. И если нам труднее добиться признания, чем в областном центре, это нас только закаляет. Кстати, вы над чем сейчас работаете?
– Мальков развожу, - ответил Минц.

Черная икра

Несмотря на относительную дешевизну продукта, консервативные гуслярцы вяло покупали эффектные баночки с изображением осетра и надписью: «Икра осетровая». Острое зрение покупателей не пропускало и вторую, мелкими буквами, надпись: «Синтетическая».
Профессор Лев Христофорович когда-то читал об успешных опытах по получению синтетической черной икры, знал, что по вкусовым качествам она практически не отличается от настоящей, по питательности почти превосходит ее и притом абсолютно безвредна. Но попробовать раньше ему икру не удавалось. Поэтому профессор оказался одним из тех гуслярцев, которые соблазнились новым продуктом.
Вечером за чаем Лев Христофорович вскрыл банку, намазал икрой бутерброд, осторожно откусил, прожевал и признал, что икра обладает вкусовыми качествами, очевидно, питательностью и безвредностью. Но чего-то в ней не хватало. Поэтому Минц отложил надкусанный бутерброд и задумался, как бы улучшить ее. Потом решил, что заниматься этим не будет, - наверняка икру создавал целый институт, люди не глупее его. И дошли в своих попытках до разумного предела.
– Нет, - сказал он вслух. - Конкурировать мы не можем... Но!
Тут он поднялся из-за стола, взял пинцетом одну икринку, положил ее на предметное стекло и отнес к микроскопу. Разглядывая икринку, препарируя ее, он продолжал рассуждать вслух - эта привычка выработалась у него за годы личного одиночества.
– Рутинеры, - бормотал он. - Тупиковые мыслители. Икру изобрели. Завтра изобретем куриное яйцо. Что за манера копировать природу и останавливаться на полпути.
На следующий день профессор Минц купил в зоомагазине небольшой аквариум, налил в него воды с добавками некоторых веществ, поставил рядом рефлектор, приспособил над аквариумом родоновую лампу и источник ультрафиолетового излучения, подключил датчики и термометры и перешел к другим делам и заботам.
Через две недели смелая идея профессора дала первые плоды.
Икринки, правда, не все, заметно прибавили в росте, и внутри их, сквозь синтетическую пленку, с которой смылась безвредная черная краска, можно было уже угадать скрученных колечком зародышей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235