Потом Стропилов принялся кормить подростков глюкозой и отпаивать сливками.
Соревнования пришлось отложить на три дня, но тем не менее они прошли успешно. При большом стечении народа команды - по двадцать колбоксистов с каждой стороны - сходились, размахивая перчатками. Играли оркестры. Гуслярцы, конечно, победили.
И лишь после окончания соревнований Минц согласился открыть последнюю страницу тайны. Он пригласил Стропилова и Удалова посетить поляну с кораблем.
На поляне было тихо. Люк был закрыт.
Минц первым вошел в корабль, потом позвал друзей.
В кабине корабля пахло пылью и запустением. Пришелец сидел уронив голову на стол. Вокруг были разбросаны игральные карты.
Минц пощупал у него пульс и сказал:
– Наш враг обессилел.
После этого он подошел к приборам, пощелкал выключателями и нажал на соответствующие кнопки. Приготовил корабль к автоматическому взлету.
Они вышли на поляну.
Корабль стал медленно подниматься в небо.
– Что это было? - спросил Удалов, хотя уже знал ответ на вопрос.
– Пасьянс моей бабушки, - сказал Минц. - Она - единственная на Земле, у кого он складывался. Бабушка потратила на это шестьдесят лет. Я, при всей моей гениальности, решить его не смог. Я предложил его пришельцу как дополнительное средство одурманивания человечества, но умолчал о том, насколько сложно решить задачу. Через три минуты после моего прихода он уже не видел ничего кроме пасьянса. И, видно, болезный, не отрывался от него последующие четыре дня.
А если он вернется? - спросил Удалов.
– Ну, во-первых, он, как только отоспится, снова примется за пасьянс. Хорошо еще, если долетит живым до своей планеты. Думаю, при желании мы могли бы теперь взять их голыми руками.
Они посмотрели в небо. Небо было чистым.
– Пускай только попробуют вернуться, - сказал мрачно Стропилов. - Я ему такую шахматную задачку подготовлю, что вся их армия не разгадает.
Средство от давления
Космический гость жил некоторое время в крайнем доме, у Свириных. Был он покалечен, сильно страдал, но с врачами или учеными встречаться отказывался, уверял, что пользы это не принесет. Кроме того, подчиняясь своим правилам, полагал, что время для контактов с человечеством еще не наступило.
– И что случится, - отвечал он на настойчивые уговоры старика Свирина, - что случится, если я приду в город и начну всех убеждать, что я есть пришелец с иной планеты? Ни доказательств, ни внешнего вида. Мне суждена жалкая судьба Дмитрия-самозванца.
Дед Свирин смотрел на гостя с сочувствием, брал под руку, уходил с ним на берег речки, посидеть в тени под вязом и послушать рассказы о прелестях дальних планет.
К осени пришелец, так и не дождавшись вестей или помощи от собратьев, помер. Похоронили его под именем свиринского племянника. От пришельца остались какие-то склянки, порошки и ломаные схемы, как от транзисторного приемника. Он, бывало, колдовал над ними, но к чему стремился - непонятно.
Дед Свирин, единственный близкий пришельцу человек, разобрал баночки и на некоторые приклеил этикетки, чтобы не перепутать при продолжении опытов. А потом и сам, в декабре, под Новый год, скончался. В доме осталась Мария, его вторая жена, грузная, добрая женщина, недавно вышедшая на пенсию, ростом и осанкой схожая с императрицей Анной Иоанновной, как ее описывал историк Соловьев. А в комнате направо от сеней жила Аида, - ей Свирины сдавали жилплощадь, и Аида, женщина одинокая, озлобленная неудачной личной жизнью, просиживала вечера у телевизора, часто щелкая с программы на программу, чтобы не упустить увлекательной передачи.
Мария Свирина телевизор не жаловала, предпочитала кино, хотя туда ходила редко, мучилась от жестокой гипертонии, вязала носки и шарфы, отсылала их детям от первого брака, живущим в Боровоке и Касимове.
В воскресенье с утра Мария с Аидой решили устроить генеральную уборку. Надвигалась пасха, за ней вплотную Первомай, весна пришла в городок, и ветки вербы, срезанные Аидой у реки, давно уже распушились.
Мария передвигалась по дому медленно, не нагибалась, - вчера докторша прописала постельный режим, грозилась забрать в больницу. Аида быстро носилась по комнатам, взмахивала тряпкой как знаменем, гремела ведрами, пергаментное лицо ее раскраснелось, пошло пятнами, серые гладкие волосы разметались космами, а нос еще более заострился и побелел.
– Мария! - кричала она из сеней. - Здесь валенки твоего старика. Рваные совсем. Выбросим или как?
Мария медленно разворачивалась, проплывала в сени, мяла обмякшие, латаные валенки, чуяла в них родной запах, капала слезами и упрашивала квартирантку:
– Может, в сундук их положим? Пригодятся.
– Куда они пригодятся? Рыбу ловить? - сердилась Аида. - Ты бы рада все барахло в доме беречь. Старик на тот свет не взял, а ты берешь. Я уж с татарином договорилась. Завтра придет, заберет, обещал хорошо за старье заплатить. Вот, гляди, тут и склянки стоят. Я их тоже выкину.
Склянки стояли на полочке, прикрытые сверху газетой.
– Это от гостя остались, - сказала Мария. - Старик с ними колдовал. Может, пригодятся.
– И все тебе пригодится! - кипятилась Аида. - Я их сейчас в мешок...
Мария собрала склянки в подол и отнесла их в комнату. Там осторожно высыпала на стол, покрытый протертой скатертью с осклабившимися мордами тигров по углам. Склянки и коробки были разные - из-под майонеза, простокваши, валерьянки и комплексного витамина. Мария расставила склянки по росту, вспомнила, как совсем еще недавно этим же делом занимался старик, как он надевал новые, в темной оправе очки, вздыхал и повторял:
– Какие знания! Какие знания утеряны. Он же все это из подручных средств составлял и очень надеялся, если за ним не прилетят, принести большую пользу людям. А теперь как?
Склянки и коробочки стояли в ряд на столе, армия эта была невзрачная, и трудно было поверить, что в таких оболочках могут скрываться чудесные неземные знания. Старик, правда, кое-что знал. Перед смертью пришелец успел открыться. Вот, к примеру, на этой баночке наклеена бумажка и написано знакомым почерком, как в кроссвордах, разгаданных стариком в «Огоньке»: «Средство от давления».
– Чего в склянках нашла? Ничего не нашла? Давай я их во двор снесу.
– Смотри. Старик мой писал. «Средство от давления».
– Мало чего он писал? Может, это для кошек или для хромых предназначено. Я бы на твоем месте выбросила и дело с концом.
– Нет, - сказала Мария. - Может, я сама воспользуюсь. Все равно мне от врачей пользы почти никакой.
– Пользуйся, если желаешь, - сказала Аида. - Только книжку сберегательную мне оставь.
– Какую книжку? Нет у меня книжки.
– Может, и нет, но оставь, а то на какие шиши-барыши буду тебе гроб покупать?
Мария подняла медленно свое большое мягкое тело, возвысилась, как гора, над квартиранткой и сказала, хоть тихо, но с угрозой:
– Тебя, Аида, я, во всяком случае, переживу и на гроб тебе не поскуплюсь. И не тебе, божья овца, меня учить.
В последних словах скрывалось неодобрение Марии Аидиной набожностью, смирением, ибо смирение было ложным и зачастую злобным.
– Ой, чего ты говоришь, старуха! - ответила Аида, отступая к двери. - Пей свои порошки, живи, сколько тебе желается, я зла не держу на тебя. Только уволь меня от нареканий. При моем одиночестве и тихой жизни такие слова слушать неприятно.
– И выпью, - сказала Мария. - А ты мне воды принеси. На запивку. Стакан вымой сперва.
– Сделаю, сделаю, - ответила Аида.
Мария снова села на стул, дожидаясь, пока вернется квартирантка, и на душе было горько и скорбно от предчувствий и скрытого раздражения на саму себя. Мария уже знала, что сомнительное лекарство она выпьет, потому что отступать от своих слов при Аиде никак нельзя. Сегодня отступишь, а потом Аида, сильная своим смирением, сядет на шею, загребет власть в доме, а то и сам дом.
Косые лучи солнца пробивались сквозь сережки вербы, ложились узором на старую скатерть и поблескивали на боках склянок. Ломило в затылке, и хотелось прилечь.
– Вот стакан, - сказала Аида. - Я на кухне разбираться буду. Там барахла набралось - страшное дело. Для тараканов раздолье.
Мария дождалась, пока квартирантка выйдет из комнаты, сама взяла из буфета столовую ложку и насыпала ее до половины. Больше сыпать не стала - хоть и доверяла покойнику-мужу, что на банке с ядом не написал бы «средство от давления». Решила, что хватит.
Порошок был горек, вязал рот, и пришлось выпить стакан воды до дна, прежде чем смыла с языка гадкий привкус.
Потом она просидела еще с полминуты, ожидая действия порошка, но не дождалась и пошла на кухню, чтобы приглядеть за Аидой. Та под шумок могла нужные вещи выкинуть, польститься на малую корысть от завтрашнего посещения дома старьевщиком.
– Ну как? - спросила Аида, стоявшая на табуретке, лицом к полкам с посудой.
– Лучше стало, - ответила Мария. И ей в самом деле показалось, что стало лучше, появилась легкость в голове и всем теле.
– Ну и слава богу, - сказала Аида, не простившая Марии вспышку гнева.
– Ты пол вымой, - сказала Мария, - а я пыль с полок сотру.
– Куда уж тебе, - не согласилась Аида. - Ты, небось, на табуретку в последние годы не вставала.
– Ничего, встану, - сказала Мария. - Порошок на меня хорошо действует.
– Как желаете, - сказала Аида и легко спрыгнула на пол. - Тряпку возьми.
Мария забрала у нее тряпку и поглядела на табуретку с недоверием. Табуретка была хлипка и стара. Муж все собирался починить ее, но за беседами с пришельцем да за неожиданной болезнью не успел.
Мария встала на табуретку коленом, чтобы легче забраться, и Аида поддержала ее, улыбаясь одними губами.
– Ну вот, - сказала Мария, распрямляясь. - А ты говоришь.
Аида отошла на несколько шагов и ответила:
– Ой, раздавишь ты табуретку, Мария, ей, раздавишь.
– Не каркай, - ответила Мария, вытянула вперед руку с тряпкой, чтобы вытереть пыль с верхней полки, но тут пошатнулась, потеряла равновесие, уцепилась за край полки, хоть знала, успела подумать, что хвататься за полку было никак нельзя.
– Ай! - закричала Аида, отпрыгивая в сторону от покатившейся табуретки. И на помощь не пришла - а это понятно было, как ей удержать женщину, втрое превосходящую ее размером?
Прошло самое страшное мгновение, и Мария раскрыла сожмуренные глаза. Удивление ее было велико, потому что она обнаружила, что висит на кончиках пальцев, а пол был довольно далеко внизу. Это же вредно, думала Мария, так можно и руки оторвать. И потому она отпустила пальцы и сжалась вся, чтобы падение было не очень болезненным.
Опять она зажмурилась, опять раскрыла глаза, и теперь положение ее потеряло всякий смысл, всякую разумность. На пол она так и не упала, а мягко реяла в воздухе над самым полом, поджав ноги.
– Изыди! - крикнула на нее Аида из-за двери. - Изыди, нечистая сила!
Аида крестилась, плевалась, а Мария тем временем распрямила ноги, чтобы встать, но встретившись с полом, ноги оттолкнули ее наверх и отбросили к потолку, к которому ее, легонько ударив, прижало, будто приклеило.
Было тихо. Лишь дышала в сенях Аида, и за окном чирикали воробьи.
– Аида! - позвала Мария, - Аидушка, добрая душа. Что же это со мной творится?
– Чур меня, - отозвалась Аида. - За милицией сейчас побегу.
– Не надо за милицией, - сказала Мария, чуть не плача, - позору с милицией не оберешься. Ты к доктору сходи. Это ведь порошки виноваты, не иначе.
Аида заглянула в дверь и ее лицо, перекошенное страхом и тем ракурсом, под которым его рассматривала Мария, было страшным и жалким.
– Порошки, говоришь? - спросила она. - Порошки?
– Порошки. Больше я кроме чаю ничего сегодня не ела.
– А я предупреждала, - сказала Аида. - Я тебе говорила, что добра от этих порошков не будет. Не иначе, как сам сатана его образ принял и Егора Акимовича на тот свет отправил, а тебе большое наказание определил.
– Помолчала бы, - ответила Мария, которая уже пришла в себя. - Не при царской власти живешь. Сильное средство оказалось. Все давление с меня сняло, вот я и в воздух поднялась. Надо было мне, старой дуре, втрое меньше того порошка употребить. Беги за доктором.
Аида невнятно всхлипнула и убежала, лишь слышно было, как хлопнула дверь, а потом ее худая нескладная фигура мелькнула за окном.
Мария чувствовала себя хорошо. Отлично чувствовала. Только неудобно было под потолком висеть. Мария попробовала оттолкнуться от потолка, полетела немного по кухне, измазалась вся в известке и после третьей попытки уцепилась за край плиты и приняла стоячее положение.
За те десять минут, пока Аиды не было, Мария научилась медленно передвигаться по кухне и подумала даже, что зря растерялась, отпустила квартирантку, потому что средство скоро перестанет действовать, и тогда уж никакой врач не будет нужен. Только бы дотерпеть.
За дверью были голоса. Мария чуть отряхнулась от известки. Мужской голос, не медицинский, другой, спросил:
– Можно к вам, Мария Павловна?
– Заходите, - сказала Мария и подумала, что Аида все-таки побежала в милицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
Соревнования пришлось отложить на три дня, но тем не менее они прошли успешно. При большом стечении народа команды - по двадцать колбоксистов с каждой стороны - сходились, размахивая перчатками. Играли оркестры. Гуслярцы, конечно, победили.
И лишь после окончания соревнований Минц согласился открыть последнюю страницу тайны. Он пригласил Стропилова и Удалова посетить поляну с кораблем.
На поляне было тихо. Люк был закрыт.
Минц первым вошел в корабль, потом позвал друзей.
В кабине корабля пахло пылью и запустением. Пришелец сидел уронив голову на стол. Вокруг были разбросаны игральные карты.
Минц пощупал у него пульс и сказал:
– Наш враг обессилел.
После этого он подошел к приборам, пощелкал выключателями и нажал на соответствующие кнопки. Приготовил корабль к автоматическому взлету.
Они вышли на поляну.
Корабль стал медленно подниматься в небо.
– Что это было? - спросил Удалов, хотя уже знал ответ на вопрос.
– Пасьянс моей бабушки, - сказал Минц. - Она - единственная на Земле, у кого он складывался. Бабушка потратила на это шестьдесят лет. Я, при всей моей гениальности, решить его не смог. Я предложил его пришельцу как дополнительное средство одурманивания человечества, но умолчал о том, насколько сложно решить задачу. Через три минуты после моего прихода он уже не видел ничего кроме пасьянса. И, видно, болезный, не отрывался от него последующие четыре дня.
А если он вернется? - спросил Удалов.
– Ну, во-первых, он, как только отоспится, снова примется за пасьянс. Хорошо еще, если долетит живым до своей планеты. Думаю, при желании мы могли бы теперь взять их голыми руками.
Они посмотрели в небо. Небо было чистым.
– Пускай только попробуют вернуться, - сказал мрачно Стропилов. - Я ему такую шахматную задачку подготовлю, что вся их армия не разгадает.
Средство от давления
Космический гость жил некоторое время в крайнем доме, у Свириных. Был он покалечен, сильно страдал, но с врачами или учеными встречаться отказывался, уверял, что пользы это не принесет. Кроме того, подчиняясь своим правилам, полагал, что время для контактов с человечеством еще не наступило.
– И что случится, - отвечал он на настойчивые уговоры старика Свирина, - что случится, если я приду в город и начну всех убеждать, что я есть пришелец с иной планеты? Ни доказательств, ни внешнего вида. Мне суждена жалкая судьба Дмитрия-самозванца.
Дед Свирин смотрел на гостя с сочувствием, брал под руку, уходил с ним на берег речки, посидеть в тени под вязом и послушать рассказы о прелестях дальних планет.
К осени пришелец, так и не дождавшись вестей или помощи от собратьев, помер. Похоронили его под именем свиринского племянника. От пришельца остались какие-то склянки, порошки и ломаные схемы, как от транзисторного приемника. Он, бывало, колдовал над ними, но к чему стремился - непонятно.
Дед Свирин, единственный близкий пришельцу человек, разобрал баночки и на некоторые приклеил этикетки, чтобы не перепутать при продолжении опытов. А потом и сам, в декабре, под Новый год, скончался. В доме осталась Мария, его вторая жена, грузная, добрая женщина, недавно вышедшая на пенсию, ростом и осанкой схожая с императрицей Анной Иоанновной, как ее описывал историк Соловьев. А в комнате направо от сеней жила Аида, - ей Свирины сдавали жилплощадь, и Аида, женщина одинокая, озлобленная неудачной личной жизнью, просиживала вечера у телевизора, часто щелкая с программы на программу, чтобы не упустить увлекательной передачи.
Мария Свирина телевизор не жаловала, предпочитала кино, хотя туда ходила редко, мучилась от жестокой гипертонии, вязала носки и шарфы, отсылала их детям от первого брака, живущим в Боровоке и Касимове.
В воскресенье с утра Мария с Аидой решили устроить генеральную уборку. Надвигалась пасха, за ней вплотную Первомай, весна пришла в городок, и ветки вербы, срезанные Аидой у реки, давно уже распушились.
Мария передвигалась по дому медленно, не нагибалась, - вчера докторша прописала постельный режим, грозилась забрать в больницу. Аида быстро носилась по комнатам, взмахивала тряпкой как знаменем, гремела ведрами, пергаментное лицо ее раскраснелось, пошло пятнами, серые гладкие волосы разметались космами, а нос еще более заострился и побелел.
– Мария! - кричала она из сеней. - Здесь валенки твоего старика. Рваные совсем. Выбросим или как?
Мария медленно разворачивалась, проплывала в сени, мяла обмякшие, латаные валенки, чуяла в них родной запах, капала слезами и упрашивала квартирантку:
– Может, в сундук их положим? Пригодятся.
– Куда они пригодятся? Рыбу ловить? - сердилась Аида. - Ты бы рада все барахло в доме беречь. Старик на тот свет не взял, а ты берешь. Я уж с татарином договорилась. Завтра придет, заберет, обещал хорошо за старье заплатить. Вот, гляди, тут и склянки стоят. Я их тоже выкину.
Склянки стояли на полочке, прикрытые сверху газетой.
– Это от гостя остались, - сказала Мария. - Старик с ними колдовал. Может, пригодятся.
– И все тебе пригодится! - кипятилась Аида. - Я их сейчас в мешок...
Мария собрала склянки в подол и отнесла их в комнату. Там осторожно высыпала на стол, покрытый протертой скатертью с осклабившимися мордами тигров по углам. Склянки и коробки были разные - из-под майонеза, простокваши, валерьянки и комплексного витамина. Мария расставила склянки по росту, вспомнила, как совсем еще недавно этим же делом занимался старик, как он надевал новые, в темной оправе очки, вздыхал и повторял:
– Какие знания! Какие знания утеряны. Он же все это из подручных средств составлял и очень надеялся, если за ним не прилетят, принести большую пользу людям. А теперь как?
Склянки и коробочки стояли в ряд на столе, армия эта была невзрачная, и трудно было поверить, что в таких оболочках могут скрываться чудесные неземные знания. Старик, правда, кое-что знал. Перед смертью пришелец успел открыться. Вот, к примеру, на этой баночке наклеена бумажка и написано знакомым почерком, как в кроссвордах, разгаданных стариком в «Огоньке»: «Средство от давления».
– Чего в склянках нашла? Ничего не нашла? Давай я их во двор снесу.
– Смотри. Старик мой писал. «Средство от давления».
– Мало чего он писал? Может, это для кошек или для хромых предназначено. Я бы на твоем месте выбросила и дело с концом.
– Нет, - сказала Мария. - Может, я сама воспользуюсь. Все равно мне от врачей пользы почти никакой.
– Пользуйся, если желаешь, - сказала Аида. - Только книжку сберегательную мне оставь.
– Какую книжку? Нет у меня книжки.
– Может, и нет, но оставь, а то на какие шиши-барыши буду тебе гроб покупать?
Мария подняла медленно свое большое мягкое тело, возвысилась, как гора, над квартиранткой и сказала, хоть тихо, но с угрозой:
– Тебя, Аида, я, во всяком случае, переживу и на гроб тебе не поскуплюсь. И не тебе, божья овца, меня учить.
В последних словах скрывалось неодобрение Марии Аидиной набожностью, смирением, ибо смирение было ложным и зачастую злобным.
– Ой, чего ты говоришь, старуха! - ответила Аида, отступая к двери. - Пей свои порошки, живи, сколько тебе желается, я зла не держу на тебя. Только уволь меня от нареканий. При моем одиночестве и тихой жизни такие слова слушать неприятно.
– И выпью, - сказала Мария. - А ты мне воды принеси. На запивку. Стакан вымой сперва.
– Сделаю, сделаю, - ответила Аида.
Мария снова села на стул, дожидаясь, пока вернется квартирантка, и на душе было горько и скорбно от предчувствий и скрытого раздражения на саму себя. Мария уже знала, что сомнительное лекарство она выпьет, потому что отступать от своих слов при Аиде никак нельзя. Сегодня отступишь, а потом Аида, сильная своим смирением, сядет на шею, загребет власть в доме, а то и сам дом.
Косые лучи солнца пробивались сквозь сережки вербы, ложились узором на старую скатерть и поблескивали на боках склянок. Ломило в затылке, и хотелось прилечь.
– Вот стакан, - сказала Аида. - Я на кухне разбираться буду. Там барахла набралось - страшное дело. Для тараканов раздолье.
Мария дождалась, пока квартирантка выйдет из комнаты, сама взяла из буфета столовую ложку и насыпала ее до половины. Больше сыпать не стала - хоть и доверяла покойнику-мужу, что на банке с ядом не написал бы «средство от давления». Решила, что хватит.
Порошок был горек, вязал рот, и пришлось выпить стакан воды до дна, прежде чем смыла с языка гадкий привкус.
Потом она просидела еще с полминуты, ожидая действия порошка, но не дождалась и пошла на кухню, чтобы приглядеть за Аидой. Та под шумок могла нужные вещи выкинуть, польститься на малую корысть от завтрашнего посещения дома старьевщиком.
– Ну как? - спросила Аида, стоявшая на табуретке, лицом к полкам с посудой.
– Лучше стало, - ответила Мария. И ей в самом деле показалось, что стало лучше, появилась легкость в голове и всем теле.
– Ну и слава богу, - сказала Аида, не простившая Марии вспышку гнева.
– Ты пол вымой, - сказала Мария, - а я пыль с полок сотру.
– Куда уж тебе, - не согласилась Аида. - Ты, небось, на табуретку в последние годы не вставала.
– Ничего, встану, - сказала Мария. - Порошок на меня хорошо действует.
– Как желаете, - сказала Аида и легко спрыгнула на пол. - Тряпку возьми.
Мария забрала у нее тряпку и поглядела на табуретку с недоверием. Табуретка была хлипка и стара. Муж все собирался починить ее, но за беседами с пришельцем да за неожиданной болезнью не успел.
Мария встала на табуретку коленом, чтобы легче забраться, и Аида поддержала ее, улыбаясь одними губами.
– Ну вот, - сказала Мария, распрямляясь. - А ты говоришь.
Аида отошла на несколько шагов и ответила:
– Ой, раздавишь ты табуретку, Мария, ей, раздавишь.
– Не каркай, - ответила Мария, вытянула вперед руку с тряпкой, чтобы вытереть пыль с верхней полки, но тут пошатнулась, потеряла равновесие, уцепилась за край полки, хоть знала, успела подумать, что хвататься за полку было никак нельзя.
– Ай! - закричала Аида, отпрыгивая в сторону от покатившейся табуретки. И на помощь не пришла - а это понятно было, как ей удержать женщину, втрое превосходящую ее размером?
Прошло самое страшное мгновение, и Мария раскрыла сожмуренные глаза. Удивление ее было велико, потому что она обнаружила, что висит на кончиках пальцев, а пол был довольно далеко внизу. Это же вредно, думала Мария, так можно и руки оторвать. И потому она отпустила пальцы и сжалась вся, чтобы падение было не очень болезненным.
Опять она зажмурилась, опять раскрыла глаза, и теперь положение ее потеряло всякий смысл, всякую разумность. На пол она так и не упала, а мягко реяла в воздухе над самым полом, поджав ноги.
– Изыди! - крикнула на нее Аида из-за двери. - Изыди, нечистая сила!
Аида крестилась, плевалась, а Мария тем временем распрямила ноги, чтобы встать, но встретившись с полом, ноги оттолкнули ее наверх и отбросили к потолку, к которому ее, легонько ударив, прижало, будто приклеило.
Было тихо. Лишь дышала в сенях Аида, и за окном чирикали воробьи.
– Аида! - позвала Мария, - Аидушка, добрая душа. Что же это со мной творится?
– Чур меня, - отозвалась Аида. - За милицией сейчас побегу.
– Не надо за милицией, - сказала Мария, чуть не плача, - позору с милицией не оберешься. Ты к доктору сходи. Это ведь порошки виноваты, не иначе.
Аида заглянула в дверь и ее лицо, перекошенное страхом и тем ракурсом, под которым его рассматривала Мария, было страшным и жалким.
– Порошки, говоришь? - спросила она. - Порошки?
– Порошки. Больше я кроме чаю ничего сегодня не ела.
– А я предупреждала, - сказала Аида. - Я тебе говорила, что добра от этих порошков не будет. Не иначе, как сам сатана его образ принял и Егора Акимовича на тот свет отправил, а тебе большое наказание определил.
– Помолчала бы, - ответила Мария, которая уже пришла в себя. - Не при царской власти живешь. Сильное средство оказалось. Все давление с меня сняло, вот я и в воздух поднялась. Надо было мне, старой дуре, втрое меньше того порошка употребить. Беги за доктором.
Аида невнятно всхлипнула и убежала, лишь слышно было, как хлопнула дверь, а потом ее худая нескладная фигура мелькнула за окном.
Мария чувствовала себя хорошо. Отлично чувствовала. Только неудобно было под потолком висеть. Мария попробовала оттолкнуться от потолка, полетела немного по кухне, измазалась вся в известке и после третьей попытки уцепилась за край плиты и приняла стоячее положение.
За те десять минут, пока Аиды не было, Мария научилась медленно передвигаться по кухне и подумала даже, что зря растерялась, отпустила квартирантку, потому что средство скоро перестанет действовать, и тогда уж никакой врач не будет нужен. Только бы дотерпеть.
За дверью были голоса. Мария чуть отряхнулась от известки. Мужской голос, не медицинский, другой, спросил:
– Можно к вам, Мария Павловна?
– Заходите, - сказала Мария и подумала, что Аида все-таки побежала в милицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235