Без всяких объяснений они обещали изготавливать платья в течение десяти минут на теле заказчика. И клиентура нашлась. Немного, но нашлась. Одна девушка спешила в загс и прожгла свое платье утюгом, а жених упал за день до свадьбы в лужу. У Барыкиных сгорел шкаф, а Барыкину надо было на следующий день в командировку. Риммка шила себе платья у Удаловой, а наклейки привозила из Вологды - многие думали, что платья импортные.
Вот об этой мастерской и спросил Минц, когда прощался с Удаловым перед отъездом на остров Пасхи.
– Нормально, - сказал Удалов. - Завтра приезжает делегация из Южной Кореи.
– Вы с ними осторожнее, - предупредил Минц. - Очень хитрые господа.
– Знаем, - согласился Удалов. - Да и моя баба не лыком шита. Сказала, что без предоплаты пускай не появляется. Пускай открывают счет в нашем городском «Гуснепорочбанке». Нужны деньги на строительство нового роддома и машины времени.
– Ты прав, - согласился Лев Христофорович и нежно обнял Корнелия на прощание.
А Корнелий смотрел вслед автобусу, махал рукой и при этом представлял, как готовятся женщины к встрече иностранных гостей и испытывают новую модель работы Минца.
* * *
Проводив автобус, Корнелий Иванович пошел домой и по дороге увидал Колю Гаврилова. Коля ехал в своем новом «Москвиче», который был замаскирован под «мерседес» специфическим кольцом на радиаторе. Добродушный Удалов поднял руку, подумав: вот, проходит жизнь, одни уступают дорогу, другие растут и, может, составят нашему городу мировую известность... Коля Гаврилов на Удалова внимания не обратил, вернее, это Удалову показалось, что не обратил, а на самом деле он чуть притормозил, дожидаясь, пока Удалов поравняется с океанической лужей, и тогда, не жалея своей собственности, дал газ так, что облил мутной водой пожилого соседа с ног до головы. И позволил себе лишь снисходительно улыбнуться, не оборачиваясь, но кося взглядом.
– Ах ты, мерзавец! - воскликнул Удалов, который был прямым человеком и гонял этого Гаврилова крапивой, еще когда тот был в нежном возрасте.
Но Гаврилов уже мчался дальше по улице и, увидев впереди милую девушку Клару Анапко с швейной фабрики, направил машину прямо на нее, перепугав девушку до полусмерти. А Удалов уже так отстал, что догнать и высказаться был не в состоянии.
Во дворе дома Удалов снова увидел псевдомерседес Коли Гаврилова. Тот стоял посреди двора, подмяв и поломав любимый всеми сиреневый куст, а самого Гаврилова нигде не было видно.
Удалов заходить домой не стал, а постучал в окно Саше Грубину и, когда тот выглянул, предложил:
– Двинем?
Грубин так давно дружил с Удаловым, что понимал его с четверти слова. Он вышел во двор и присоединился к Корнелию. Рядом уже стоял пенсионер Ложкин.
– С Колей надо что-то делать, - сказал Ложкин. - Он стыд потерял, честь и всякие человеческие качества.
Из окна второго этажа высунулась мама Гаврилова и громко прошептала:
– Это я виновата. Я попросила Льва Христофоровича у Коли лишние качества отменить, чтобы ему в современной жизни легче было.
– Ты своего не защищай, - махнул рукой Грубин.
– Тшш! - Гаврилова захлопнула окно, видно, испугавшись, что услышит сын.
Удалов обернулся к окну Гавриловых и сказал громко, зная, что через летнюю раму его слова проникнут в квартиру.
– Николай, я тебя предупреждаю! Мы сейчас твой «мерседес» отодвинем, и это тебе будет первое предупреждение. Сирень оберегается законом и экологией.
Удалов поплевал на ладони, и они втроем взялись за задок «Москвича» и оттащили его в сторону. Правда, в этой операции мерседесовский кружок, что был прикреплен к самому носу машины, упал и покатился по земле.
И тут, подобно пулеметной очереди, раздался стрекот каблуков Николая по лестнице, хлопнула дверь, и тот выскочил на улицу, сжимая в руке газовый баллончик и сверкая глазами, как Александр Македонский.
– Да я вас сейчас! - закричал он. - Да я вам сейчас...
– Обратите внимание, - заметил Грубин, - одно чувство Лев Христофорович снять забыл - чувство собственности.
– И чувство злости, - добавил Ложкин.
– Это не чувство, а постоянное состояние людей, у которых других чувств не осталось, - поправил его Корнелий.
Коля грозно махал газовым баллончиком, а Удалов сказал ему:
– Коля, ты случайно не нажми, а то выпорем тебя по-соседски!
Открылось окно, и Гаврилова стала умолять соседей:
– Пожалуйста, не надо! Он еще фактически мальчик и обязательно исправится. Вот как разбогатеет, так сразу исправится.
Коля пробежал на корточках по двору, подхватил мерседесовское кольцо и, ругаясь сквозь зубы, стал прилаживать его к «Москвичу». Взрослые соседи бить его не стали. Поглядели, покачали головами, имея в виду общее падение нравов, и разошлись.
В четыре часа ночи вдребезги разлетелось окно Грубина. Была повреждена и недостроенная машина времени. На следующий день кто-то разбил стекло у Ложкиных. При этом пострадал аквариум, и бесценных рыбок пришлось срочно депортировать в трехлитровые банки. В машине Васи-Ахмета были проколоты шины. Вася-Ахмет пошел к Гаврилову. Но не дошел. Его остановили два приезжих «качка» в камуфляже, и остаток недели Вася провел в больнице.
Город был встревожен, на Колю смотрели косо, а он все ждал, когда же у него будет настоящий «мерседес». Для этого недоставало лишь двадцати тысяч баксов.
* * *
Южные корейцы посетили мастерскую Удаловой «Ателье-молния». Манекенщицы Тамарка Томи-Томи и Клара Анапко демонстрировали одежду, которая сама себя подгоняла по заказчику. Более того, они поделились с корейцами некоторыми задумками, полученными для перспективных разработок от Льва Христофоровича. Больше всего потенциальным заказчикам понравилась модель «Сними-наденься» «для тех, кто всегда спешит». Сначала модель вела себя как обычная - подгонялась по фигуре, но потом, если нужно, сама снималась с тела и возносилась на вешалку или возвращалась к заказчику по условному сигналу. Ты ее кликнешь, а она отзовется коротким птичьим посвистом, как иномарка, стоящая на электронной охране, - и летит к тебе большим крылом.
Ксения с Ложкиной перед сном остались в мастерской, чтобы договориться, как они завтра будут требовать деньги - франками на текущий счет или сразу оборудованием для роддома? Тут в ателье ввалился Коля Гаврилов и заявил:
– Слушайте, бабки! Чтобы завтра подготовили в пакете двадцать тысяч баксов. Иначе ваши уши будут доставлены вашим мужикам, усекли?
– Каких баксов, Колечка? - спросила Ксения, которая с детства привечала этого мальчонку.
– Молчать! - рявкнул Коля. - Двадцать тысяч. Или уши.
Первой опомнилась старуха Ложкина.
– Коля, а тебя давно никто не порол? - спросила она. - Постыдись!
– Чувства стыда я не знаю, - ответил Коля. - Я теперь, как Терминатор-3. Такой вот я человек.
Ксения Удалова очень осерчала и пошла гнать Колю из мастерской. Но Коля словно ждал этого. Он швырнул женщину на диван, оттолкнул старуху Ложкину к стенке, свистнул - и в ателье вошли два мужика в камуфляже и с мешками, куда они стали складывать, срывая с вешалок, международные туалеты.
– Дурак, - сказала Ксения, опомнившись, - если ты платья возьмешь, за что нам деньги заплатят? - это означало, что жена Корнелия уже пришла в себя и принимала меры.
Ее аргумент подействовал. Они взяли по костюму себе да Риммке пару платьев, потому что Риммка теперь сошлась с Колей, несмотря на превышение в возрасте.
– Двадцать тысяч завтра - как стемнеет, - приказал Коля, - у памятника Первопроходцам. И если кому-нибудь проговоритесь, хоть вздохом, тетя Ксения, то вашему Максимке не жить, а Корнелию Ивановичу тоже, не говоря о Николае Николаевиче.
* * *
Стеная и хромая, несчастные предпринимательницы поплелись домой. Уже на подходе они услышали отдельные дикие крики: во дворе их ждали мужчины, встревоженные долгим отсутствием. Сразу хотели звонить в милицию, арестовывать Колю, но потом Удалов увел всех к себе, чтобы обсудить вопрос.
Дома Удалов сказал так:
– Нам его сейчас не достать. Доказательств - никаких. А вот положим ему деньги, тут его и возьмем с поличным.
* * *
Утром Удалов дал факс на остров Пасхи, и с острова ответили, что профессор Минц в последние дни был задумчив, встревожен, на статуи почти не смотрел. А вчера он сел на попутный самолет и вылетел в Дели с пересадкой в Джакарте.
В тот же день для корейцев упаковали контейнер, а они выписали чек на швейцарский банк и генеральное соглашение. А меж тем из разных концов города в дом № 16 стекались неприятные новости. Преступная троица сожгла табачный киоск у станции, угнала и бросила трактор, устроила драку в станционном буфете.
Когда стемнело, то на «Москвиче» с мерседесовским кружочком рэкетиры подъехали к памятнику Первопроходцам.
Надо сказать, что к тому времени все уже знали, что в городе завелись собственные жестокие рэкетиры, и сегодня возможна разборка. Сержант Пилипенко взял бюллетень по поводу катара верхних дыхательных путей, но не от страха, а потому что так попросил его Удалов.
– Дело соседское, - сказал он. - Чего нам стрелять. Ты же понимаешь.
Пилипенко понимал.
Многие люди, которые в это время гуляли по набережной и площади Первопроходцев, на этот раз отошли подальше к домам или выглядывали из-за старых лип у гостиного двора. А у памятника стояли лишь Удаловы - так было решено - Корнелий и Ксения. А между ними на постаменте лежал пакет. В синей пластиковой обертке.
В девять часов «Москвич» с мерседесовским кружком выехал на площадь и, сделав круг, остановился у памятника, представляющего собой нос ладьи землепроходцев. На носу, прислонив ладошки к козырькам шлемов, стояли Ермак, Дежнев и Крузенштерн, уроженцы этих мест.
– Давай «капусту», - приказал Коля Гаврилов, спокойно вылезая из машины и подходя к Удаловым.
Его спутники целились в чету из пистолетов, может, газовых, а может, и боевых.
– Коля, - сказал Корнелий, в последней попытке урезонить соседского юношу и спасти его от позора. - Опомнись.
– Быстро! - скомандовал Коля. - Гони «капусту». И еще: будешь отстегивать по десять лимонов в месяц. У меня весь город схвачен.
– Коля, подумай о маме, - произнесла Ксения металлическим голосом.
Гаврилов насторожился.
Он направил пушку на Удаловых. Телохранители - тоже. Их кожаные куртки блестели под фонарями.
– Все на колени! - зарычал Гаврилов нечеловеческим голосом. - Весь город на колени!
– Мне тоже? - спросила его мать, которая пришла на площадь.
– Тебе в первую очередь. Забыла, как в детстве меня порола?
Гаврилова пала на колени. Остальные не подчинились. Более того, повинуясь жесту Ксении, пустившей микрокомпьютер по обратной программе, одежда бандитов превратилась в бесформенные хламиды, которые тут же стреножили их по рукам и ногам. Пистолеты грохнулись на землю, а сами негодяи стали бороться и выпутываться из одежд, словно жрец Лаокоон и его сыновья с античной скульптуры.
К тому времени, когда им это удалось, Корнелий подобрал пистолеты, и, видя неминуемую гибель, телохранители, подобно голым королям, осознавшим весь ужас своего положения, убежали в ближайший лес. Одежда же рэкетиров таинственным образом взлетела кверху и облегла широкие плечи каменных землепроходцев.
Единственным, кто не потерял присутствия духа, был Коля. Он спокойно забрал пакет с долларами и пошел прочь с площади, заявив на прощание Удалову, который стоял с пистолетами в обеих руках:
– Ты стреляй, дядя Корнелий, стреляй в ребенка!
Но тут на площадь ворвался и замер междугородный автобус, откуда выскочил профессор Минц.
– Ах, как я виноват! - воскликнул он и вытащил деблокатор, изобретенный им на острове Пасхи. Он направил его на уходящую голую фигуру.
Голубая молния догнала Колю и пронзила его.
– Возьми обратно стыд! - громовым голосом вскричал профессор.
Коля попытался прикрыться пакетом с деньгами. Он с ужасом оглядывался.
– Жалость! - сказал профессор,
Коля увидел Ксению и робко протянул ей пачку с деньгами.
– Доброту...
Коля рухнул на колени.
Его мать подбежала к нему и обняла молодого человека. Он стоял, прижавшись к ней, как блудный сын на полотне Рембрандта.
– Страх! - продолжал Минц.
Колю охватила дрожь.
– Любовь! - громовым голосом воскликнул Минц.
Безумный взор Коли отыскал в полутьме фигурку Томи-Томи. И они оба зарыдали...
Домой жильцы возвращались вместе. Только Гавриловы с Томи-Томи шли чуть поотстав. На Коле был ладный костюм, вернувшийся с памятника.
– Вот мы и победили! - сказала старуха Ложкина.
– Ага, - согласилась Ксения. - Надо бы нам теперь железные двери заказать.
– Наука поможет нам исправить нравы! - Минц был настроен оптимистично. - На каждое безобразие мы придумаем противоядие.
– А они - новое безобразие, - вздохнул Удалов.
Так они и не пришли к единому мнению.
Гусляр — Неаполь
Серый рассвет застал Корнелия Удалова на поросшем кустами берегу речки Чурмени, впадающей в озеро Копенгаген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
Вот об этой мастерской и спросил Минц, когда прощался с Удаловым перед отъездом на остров Пасхи.
– Нормально, - сказал Удалов. - Завтра приезжает делегация из Южной Кореи.
– Вы с ними осторожнее, - предупредил Минц. - Очень хитрые господа.
– Знаем, - согласился Удалов. - Да и моя баба не лыком шита. Сказала, что без предоплаты пускай не появляется. Пускай открывают счет в нашем городском «Гуснепорочбанке». Нужны деньги на строительство нового роддома и машины времени.
– Ты прав, - согласился Лев Христофорович и нежно обнял Корнелия на прощание.
А Корнелий смотрел вслед автобусу, махал рукой и при этом представлял, как готовятся женщины к встрече иностранных гостей и испытывают новую модель работы Минца.
* * *
Проводив автобус, Корнелий Иванович пошел домой и по дороге увидал Колю Гаврилова. Коля ехал в своем новом «Москвиче», который был замаскирован под «мерседес» специфическим кольцом на радиаторе. Добродушный Удалов поднял руку, подумав: вот, проходит жизнь, одни уступают дорогу, другие растут и, может, составят нашему городу мировую известность... Коля Гаврилов на Удалова внимания не обратил, вернее, это Удалову показалось, что не обратил, а на самом деле он чуть притормозил, дожидаясь, пока Удалов поравняется с океанической лужей, и тогда, не жалея своей собственности, дал газ так, что облил мутной водой пожилого соседа с ног до головы. И позволил себе лишь снисходительно улыбнуться, не оборачиваясь, но кося взглядом.
– Ах ты, мерзавец! - воскликнул Удалов, который был прямым человеком и гонял этого Гаврилова крапивой, еще когда тот был в нежном возрасте.
Но Гаврилов уже мчался дальше по улице и, увидев впереди милую девушку Клару Анапко с швейной фабрики, направил машину прямо на нее, перепугав девушку до полусмерти. А Удалов уже так отстал, что догнать и высказаться был не в состоянии.
Во дворе дома Удалов снова увидел псевдомерседес Коли Гаврилова. Тот стоял посреди двора, подмяв и поломав любимый всеми сиреневый куст, а самого Гаврилова нигде не было видно.
Удалов заходить домой не стал, а постучал в окно Саше Грубину и, когда тот выглянул, предложил:
– Двинем?
Грубин так давно дружил с Удаловым, что понимал его с четверти слова. Он вышел во двор и присоединился к Корнелию. Рядом уже стоял пенсионер Ложкин.
– С Колей надо что-то делать, - сказал Ложкин. - Он стыд потерял, честь и всякие человеческие качества.
Из окна второго этажа высунулась мама Гаврилова и громко прошептала:
– Это я виновата. Я попросила Льва Христофоровича у Коли лишние качества отменить, чтобы ему в современной жизни легче было.
– Ты своего не защищай, - махнул рукой Грубин.
– Тшш! - Гаврилова захлопнула окно, видно, испугавшись, что услышит сын.
Удалов обернулся к окну Гавриловых и сказал громко, зная, что через летнюю раму его слова проникнут в квартиру.
– Николай, я тебя предупреждаю! Мы сейчас твой «мерседес» отодвинем, и это тебе будет первое предупреждение. Сирень оберегается законом и экологией.
Удалов поплевал на ладони, и они втроем взялись за задок «Москвича» и оттащили его в сторону. Правда, в этой операции мерседесовский кружок, что был прикреплен к самому носу машины, упал и покатился по земле.
И тут, подобно пулеметной очереди, раздался стрекот каблуков Николая по лестнице, хлопнула дверь, и тот выскочил на улицу, сжимая в руке газовый баллончик и сверкая глазами, как Александр Македонский.
– Да я вас сейчас! - закричал он. - Да я вам сейчас...
– Обратите внимание, - заметил Грубин, - одно чувство Лев Христофорович снять забыл - чувство собственности.
– И чувство злости, - добавил Ложкин.
– Это не чувство, а постоянное состояние людей, у которых других чувств не осталось, - поправил его Корнелий.
Коля грозно махал газовым баллончиком, а Удалов сказал ему:
– Коля, ты случайно не нажми, а то выпорем тебя по-соседски!
Открылось окно, и Гаврилова стала умолять соседей:
– Пожалуйста, не надо! Он еще фактически мальчик и обязательно исправится. Вот как разбогатеет, так сразу исправится.
Коля пробежал на корточках по двору, подхватил мерседесовское кольцо и, ругаясь сквозь зубы, стал прилаживать его к «Москвичу». Взрослые соседи бить его не стали. Поглядели, покачали головами, имея в виду общее падение нравов, и разошлись.
В четыре часа ночи вдребезги разлетелось окно Грубина. Была повреждена и недостроенная машина времени. На следующий день кто-то разбил стекло у Ложкиных. При этом пострадал аквариум, и бесценных рыбок пришлось срочно депортировать в трехлитровые банки. В машине Васи-Ахмета были проколоты шины. Вася-Ахмет пошел к Гаврилову. Но не дошел. Его остановили два приезжих «качка» в камуфляже, и остаток недели Вася провел в больнице.
Город был встревожен, на Колю смотрели косо, а он все ждал, когда же у него будет настоящий «мерседес». Для этого недоставало лишь двадцати тысяч баксов.
* * *
Южные корейцы посетили мастерскую Удаловой «Ателье-молния». Манекенщицы Тамарка Томи-Томи и Клара Анапко демонстрировали одежду, которая сама себя подгоняла по заказчику. Более того, они поделились с корейцами некоторыми задумками, полученными для перспективных разработок от Льва Христофоровича. Больше всего потенциальным заказчикам понравилась модель «Сними-наденься» «для тех, кто всегда спешит». Сначала модель вела себя как обычная - подгонялась по фигуре, но потом, если нужно, сама снималась с тела и возносилась на вешалку или возвращалась к заказчику по условному сигналу. Ты ее кликнешь, а она отзовется коротким птичьим посвистом, как иномарка, стоящая на электронной охране, - и летит к тебе большим крылом.
Ксения с Ложкиной перед сном остались в мастерской, чтобы договориться, как они завтра будут требовать деньги - франками на текущий счет или сразу оборудованием для роддома? Тут в ателье ввалился Коля Гаврилов и заявил:
– Слушайте, бабки! Чтобы завтра подготовили в пакете двадцать тысяч баксов. Иначе ваши уши будут доставлены вашим мужикам, усекли?
– Каких баксов, Колечка? - спросила Ксения, которая с детства привечала этого мальчонку.
– Молчать! - рявкнул Коля. - Двадцать тысяч. Или уши.
Первой опомнилась старуха Ложкина.
– Коля, а тебя давно никто не порол? - спросила она. - Постыдись!
– Чувства стыда я не знаю, - ответил Коля. - Я теперь, как Терминатор-3. Такой вот я человек.
Ксения Удалова очень осерчала и пошла гнать Колю из мастерской. Но Коля словно ждал этого. Он швырнул женщину на диван, оттолкнул старуху Ложкину к стенке, свистнул - и в ателье вошли два мужика в камуфляже и с мешками, куда они стали складывать, срывая с вешалок, международные туалеты.
– Дурак, - сказала Ксения, опомнившись, - если ты платья возьмешь, за что нам деньги заплатят? - это означало, что жена Корнелия уже пришла в себя и принимала меры.
Ее аргумент подействовал. Они взяли по костюму себе да Риммке пару платьев, потому что Риммка теперь сошлась с Колей, несмотря на превышение в возрасте.
– Двадцать тысяч завтра - как стемнеет, - приказал Коля, - у памятника Первопроходцам. И если кому-нибудь проговоритесь, хоть вздохом, тетя Ксения, то вашему Максимке не жить, а Корнелию Ивановичу тоже, не говоря о Николае Николаевиче.
* * *
Стеная и хромая, несчастные предпринимательницы поплелись домой. Уже на подходе они услышали отдельные дикие крики: во дворе их ждали мужчины, встревоженные долгим отсутствием. Сразу хотели звонить в милицию, арестовывать Колю, но потом Удалов увел всех к себе, чтобы обсудить вопрос.
Дома Удалов сказал так:
– Нам его сейчас не достать. Доказательств - никаких. А вот положим ему деньги, тут его и возьмем с поличным.
* * *
Утром Удалов дал факс на остров Пасхи, и с острова ответили, что профессор Минц в последние дни был задумчив, встревожен, на статуи почти не смотрел. А вчера он сел на попутный самолет и вылетел в Дели с пересадкой в Джакарте.
В тот же день для корейцев упаковали контейнер, а они выписали чек на швейцарский банк и генеральное соглашение. А меж тем из разных концов города в дом № 16 стекались неприятные новости. Преступная троица сожгла табачный киоск у станции, угнала и бросила трактор, устроила драку в станционном буфете.
Когда стемнело, то на «Москвиче» с мерседесовским кружочком рэкетиры подъехали к памятнику Первопроходцам.
Надо сказать, что к тому времени все уже знали, что в городе завелись собственные жестокие рэкетиры, и сегодня возможна разборка. Сержант Пилипенко взял бюллетень по поводу катара верхних дыхательных путей, но не от страха, а потому что так попросил его Удалов.
– Дело соседское, - сказал он. - Чего нам стрелять. Ты же понимаешь.
Пилипенко понимал.
Многие люди, которые в это время гуляли по набережной и площади Первопроходцев, на этот раз отошли подальше к домам или выглядывали из-за старых лип у гостиного двора. А у памятника стояли лишь Удаловы - так было решено - Корнелий и Ксения. А между ними на постаменте лежал пакет. В синей пластиковой обертке.
В девять часов «Москвич» с мерседесовским кружком выехал на площадь и, сделав круг, остановился у памятника, представляющего собой нос ладьи землепроходцев. На носу, прислонив ладошки к козырькам шлемов, стояли Ермак, Дежнев и Крузенштерн, уроженцы этих мест.
– Давай «капусту», - приказал Коля Гаврилов, спокойно вылезая из машины и подходя к Удаловым.
Его спутники целились в чету из пистолетов, может, газовых, а может, и боевых.
– Коля, - сказал Корнелий, в последней попытке урезонить соседского юношу и спасти его от позора. - Опомнись.
– Быстро! - скомандовал Коля. - Гони «капусту». И еще: будешь отстегивать по десять лимонов в месяц. У меня весь город схвачен.
– Коля, подумай о маме, - произнесла Ксения металлическим голосом.
Гаврилов насторожился.
Он направил пушку на Удаловых. Телохранители - тоже. Их кожаные куртки блестели под фонарями.
– Все на колени! - зарычал Гаврилов нечеловеческим голосом. - Весь город на колени!
– Мне тоже? - спросила его мать, которая пришла на площадь.
– Тебе в первую очередь. Забыла, как в детстве меня порола?
Гаврилова пала на колени. Остальные не подчинились. Более того, повинуясь жесту Ксении, пустившей микрокомпьютер по обратной программе, одежда бандитов превратилась в бесформенные хламиды, которые тут же стреножили их по рукам и ногам. Пистолеты грохнулись на землю, а сами негодяи стали бороться и выпутываться из одежд, словно жрец Лаокоон и его сыновья с античной скульптуры.
К тому времени, когда им это удалось, Корнелий подобрал пистолеты, и, видя неминуемую гибель, телохранители, подобно голым королям, осознавшим весь ужас своего положения, убежали в ближайший лес. Одежда же рэкетиров таинственным образом взлетела кверху и облегла широкие плечи каменных землепроходцев.
Единственным, кто не потерял присутствия духа, был Коля. Он спокойно забрал пакет с долларами и пошел прочь с площади, заявив на прощание Удалову, который стоял с пистолетами в обеих руках:
– Ты стреляй, дядя Корнелий, стреляй в ребенка!
Но тут на площадь ворвался и замер междугородный автобус, откуда выскочил профессор Минц.
– Ах, как я виноват! - воскликнул он и вытащил деблокатор, изобретенный им на острове Пасхи. Он направил его на уходящую голую фигуру.
Голубая молния догнала Колю и пронзила его.
– Возьми обратно стыд! - громовым голосом вскричал профессор.
Коля попытался прикрыться пакетом с деньгами. Он с ужасом оглядывался.
– Жалость! - сказал профессор,
Коля увидел Ксению и робко протянул ей пачку с деньгами.
– Доброту...
Коля рухнул на колени.
Его мать подбежала к нему и обняла молодого человека. Он стоял, прижавшись к ней, как блудный сын на полотне Рембрандта.
– Страх! - продолжал Минц.
Колю охватила дрожь.
– Любовь! - громовым голосом воскликнул Минц.
Безумный взор Коли отыскал в полутьме фигурку Томи-Томи. И они оба зарыдали...
Домой жильцы возвращались вместе. Только Гавриловы с Томи-Томи шли чуть поотстав. На Коле был ладный костюм, вернувшийся с памятника.
– Вот мы и победили! - сказала старуха Ложкина.
– Ага, - согласилась Ксения. - Надо бы нам теперь железные двери заказать.
– Наука поможет нам исправить нравы! - Минц был настроен оптимистично. - На каждое безобразие мы придумаем противоядие.
– А они - новое безобразие, - вздохнул Удалов.
Так они и не пришли к единому мнению.
Гусляр — Неаполь
Серый рассвет застал Корнелия Удалова на поросшем кустами берегу речки Чурмени, впадающей в озеро Копенгаген.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235