– Да, история, - сказал Грубин. - В общем, если нужно, то берите обратно моего чертова попугая.
– Дуррак, - сказал попугай.
– Не поможет, - ответила рыбка. - Обратной силы желания не имеют.
И тут на сцене появились юннаты из первой средней школы.
– Кому нужно лишнее желание? - спросил один из них. - Мы два использовали, а на одном не сговорились.
Тут дети увидели Эрика и испугались.
– Не бойтесь, дети, - успокоила их золотая рыбка. - Если вы не возражаете, мы приведем в человеческий вид пожарника Эрика.
– Мы не возражаем, - сказали юннаты.
– А вы, жители города?
– Нет, - ответили люди рыбкам.
В тот же момент произошло помутнение воздуха, и Эрик вернулся в свое естественное, здоровое состояние. И оказался, кстати, вполне красивым и привлекательным парнем.
– Опля! - воскликнули рыбки хором, выпрыгнули из банок, аквариумов и прочей посуды и золотыми молниями исчезли в реке.
Они очень спешили в Саргассово море метать икру.
Платье рэкетира

Все началось с того, что Колю Гаврилова бросила Тамарка по прозвищу Томи-Томи, финалистка городского конкурса «Лучший бюст», и ушла к лавочнику Ахмету. Любопытно, что Ахмет раньше был Василием, жил на Пролетарской, но не мог пробиться в люди, так как не имел связей и друзей. Объявив себя Ахметом, он хотя и вызвал к себе настороженное отношение соседей, но зато нашел друзей в области.
Видя, как гибнет ее сын, мать Гаврилова пришла к профессору Минцу, который все еще обитал в доме № 16 по Пушкинской улице. Профессор, к сожалению, состарился, что не повлияло на его научный гений, но резко ослабило тормоза и ограничители. Раньше, прежде чем изобрести что-нибудь, профессор трижды отмерял, а потом, может, даже и не резал (хотя, если вспомнить, и тогда случались накладки). Теперь же профессор потерял способность предвидеть, чем закончится очередное его вторжение в цивилизацию.
– Лев Христофорович, - взмолилась госпожа Гаврилова, что она в последние годы проделывала не раз. - Помогите!
Профессор повернул к Гавриловой крутолобую лысую голову и спросил:
– Опять Николай?
– Нет ему дороги в новой жизни! - возопила Гаврилова. - Погибнет, как есть погибнет!
Гаврилов, как и все жильцы дома, для Льва Христофоровича не чужой. Сколько лет вместе прожито, сколько бед пережито!
– Ничего не понимаю, - удивился профессор. - Ведь паренек, кажется, вполне приличный.
– Да вот как раз такой никому не нужен, - всхлипнула Гаврилова.
– Попрошу конкретнее, - помрачнел Минц.
– Вы тут сидите в своей изоляции, - сказала Гаврилова, - а не видите, кто у нас правит миром. Негодяи у нас правят миром! Бандиты и капиталисты.
– А раньше? - спросил профессор.
– А раньше правили душевные люди, - ответила Гаврилова. - Если что - в райком! А теперь только вы и остались.
– Чего же вы хотите? - спросил Минц, задумываясь над тем, зачем же раньше, чуть что, Гаврилова бегала в райком?
– Дайте Коле шанс! Сделайте так, чтобы перестал он дорогу уступать, извиняться, милость к падшим проявлять.
– А как же я узнаю, какие качества ему мешают, а какие помогают?
– А мы пойдем вместе гулять, - предложила Гаврилова, - и как только я увижу лишнее качество, вы его тут же уберете.
– То есть блокирую? - идея показалась профессору интересной. К сожалению, если профессору идея покажется интересной, он забывает о ее моральном аспекте. И, как назло, он недавно смастерил биоблокатор, правда, с целью лечения шизофрении. В политике.
– Вот именно! - согласилась Гаврилова и побежала одеваться.
Коля собрался послушно, благо все равно делать было нечего - он лежал на диване и предавался тоске и унынию. Он думал о том, что жизнь прошла зря, что он не сделал в ней ничего красивого, а наступающая смерть - закономерный итог.
Профессор Минц представляет в науке искреннюю школу. Эта школа говорит больному или подопытному всю правду. Так что Лев Христофорович уже у подъезда сообщил Гаврилову:
– Сейчас мы с тобой будем избавляться от лишних качеств и чувств, потому что твоя мать считает их вредными.
– А как избавимся, - сказала Гаврилова, - сходим в кафе, угостим Льва Христофоровича мороженым и начнем новую жизнь.
В этот момент мимо пробегал котенок. Имени у него не было, но Колю он знал и выделял.
Коля, увидев представителя бродячей природы, полез в карман за припасенной котлетой.
– Лев Христофорович, видите! - закричала Гаврилова. - Немедленно уберите!
Гаврилов отыскал кусок котлеты, завернутый в бумажку, котенок кинулся к нему и встал на задние лапки, опершись передними о колины ноги. В этот момент Минц вытащил свой блокатор и нажал кнопку.
Эффект был мгновенным. Гаврилов больше не видел котенка. Глаза его потухли, и он сделал шаг к воротам, стряхнув по пути зверька. Но, к счастью, котенок этого не заметил, потому что пытался развернуть бумажку с котлетой. Минц остановился, нагнулся, несмотря на свой тугой живот, и помог котенку. А с улицы уже несся призыв госпожи Гавриловой:
– Лев Христофорович, скорее!
Выйдя за ворота, Лев Христофорович увидел, как Коля бережно перевязывает галстуком надломленную ветку липы.
– Идиот! - кричала ему любящая мать. - Ну кто тебя после этого уважать будет!
Профессор Минц был иного мнения, но в нем зрело желание показать этой наивной женщине, что человека любят именно за слабости, поэтому он не стал возражать и отключил в Коле чувство жалости.
Подопытный рванул за конец галстука, ветвь окончательно обломилась, а Коля на ходу принялся прилаживать деталь туалета на свойственное ей место.
И тут они встретили Тамарку по прозвищу Томи-Томи, которая шла по улице вся в слезах, потому что потерпела жизненное крушение. Несколько минут назад Ахмет поменял ее на Риммку, которая была старше Ахмета лет на десять и бюстом уступала Томи-Томи, зато была умела в любви и соблазнении мужчин.
– Оу, Николя! - кинулась она к бывшему возлюбленному.
Коля замер. Его любовь к этой женщине еще не миновала, и лицо озарилось робкой улыбкой.
– Лев Христофорович, отключайте! - зашипела Гаврилова.
Минц послушался.
И тут же, вместо того чтобы раскрыть свои объятия грешной, но раскаявшейся подруге, Коля прорычал что-то грозное и поднял кулак, чтобы взамен вектора любви ввести в дело вектор мести.
Но Гаврилова и тут решительно вмешалась.
– Лев Христофорович, ненависть слишком близко расположена от любви, - сообщила она профессору. - Ненависть нам не нужна.
И вот щелкнул блокатор, опустилась рука Николая, и он прошел мимо рыдающей девушки, словно не было между ними ничего, и не соблазняли его знаменитый на весь город бюст и эти прекрасные телячьи глаза.
На следующей улице чуть не произошла трагедия.
Навстречу им бежал взбешенный Ахмет-Василий, который при виде Коли истошно заорал:
– Где Риммка? Куда дел? Убью!
Николай побледнел. Ахмета и его дружков боялись. Он стал отступать, и Минц тихо спросил Гаврилову:
– Блокировать или как?
– Блокируй! - воскликнула мать древнегреческим голосом.
В тот же момент Коля остановился, подобрался, сжал пальцы в кулаки, и все увидели, что он на полголовы выше Ахмета, а уж о кулаках и говорить не приходится. И Коля спокойно пошел к Ахмету, а Ахмет с той же скоростью пошел задом наперед - что-то испугало его в глазах Коли Гаврилова.
Это «что-то» уже на пути домой увидел и профессор Минц: глаза Коли были спокойными, равнодушными и чуть сонными.
Во дворе, у подъезда, он оттолкнул профессора, который мешал ему открыть дверь, а когда увидел, что мама задержалась возле Льва Христофоровича, выражая ему благодарность, позвал ее:
– Обедать пора, - чувство стыда он тоже потерял за эту прогулку.
И Гавриловы скрылись в своей квартире.

* * *
Черная звезда Коли Гаврилова взошла над Великим Гусляром быстро, грозно, но уже в отсутствие Льва Христофоровича, который отбыл на конгресс биофизиков в Утрехте, а оттуда в гости к Жаку-Иву Кусто с которым решил побывать на острове Пасхи.
– Удалов, - сказал он перед отъездом, - я никогда в жизни не был на острове Пасхи. Я боюсь, что там случится землетрясение, и удивительные скульптуры меня не дождутся, и тогда никто не догадается, кто и зачем их изваял. Так что ради человечества я обязан там побывать.
В тот момент они стояли на автобусной остановке. Профессор прошептал Удалову на прощание:
– И кто его знает - чилийцы могут закрыть остров Пасхи, особенно для евреев. А я всю жизнь мечтал.
– Я думаю, - ответил Удалов, - что специально евреями теперь заниматься не станут. Слишком мало их осталось. Вот для лиц кавказской национальности остров Пасхи закрыть могут.
Постояли. Помолчали. Больше Минца никто не пришел провожать, потому что все были заняты своими делами. Раньше бы весь дом сбежался...
– Как у тебя в мастерской? - спросил Минц.
– Спрос есть, но больше среди приезжих, - ответил Удалов. - У нас народ консервативный.
Мастерская также была изобретением профессора Минца. Он как-то натолкнулся на любопытную идею: а что если сконструировать одежду, которая сама бы подгоняла себя по фигуре. Это же такой прогресс для легкой промышленности! Изобретя одежду, Минц сразу пошел на швейную фабрику имени Клары Цеткин. Профессора там знали, а некоторые женщины любили - многим успел помочь Лев Христофорович за годы жизни в Великом Гусляре. Поэтому, когда профессор предложил руководству фабрики свое новое изобретение, в кабинет к Варваре Ипполитовне набились все свободные работницы.
– Дайте мне образец вашей продукции, - попросил профессор.
– Стандартный или выставочный вариант? - спросила Варвара Ипполитовна.
– Самый обычный.
– Размер какой?
– Да как на вас!
Наступила неловкая пауза, потому что Варвара Ипполитовна была женщиной внушительной. И не было на фабрике платья, способного удовлетворить ее телесные потребности.
– Как на меня, нельзя, - сказала директорша.
Никто не рассмеялся. Все знали, что директорша уже истратила триста долларов на иностранное средство гербалайф, но в результате поправилась килограммов на пятьдесят.
– А мы попробуем! - радостно сказал Минц, потирая крепкие короткие руки. - Несите средний размер.
Раздался визг и женская суета. С хихиканьем швеи притащили сразу три платья. Модели «Красная шапочка», «Просто Мария» и «Орлица».
Минц выбрал серую обвислую «орлицу» и предложил ее надеть Кларе Анапко, стройной, как ивушка, робкой, как тушканчик, швее-мотористке второго разряда. Анапко стала отнекиваться, сопротивляться, потому что сама мысль о том, что она окажется женщиной-«орлицей» была столь ужасна, что девушка была готова на самоубийство. Но тогда вперед выступила Дарья Шейлоковна, художник-модельер фабрики, и сказала, что готова пожертвовать собой и примерить любую модель бесплатно.
Но суровые работницы иглы и ниток все же настояли на том, чтобы платье надела Клара.
Обливаясь слезами, та подчинилась, и платье повисло на ней, как дряхлая гигантская медуза, оседлавшая плавающую в море соломинку для коктейля.
– А теперь смотрите, - заявил Минц.
Он провел рукой над плечом Кларочки, нечто маленькое и плоское прикрепилось к платью - и, повинуясь невероятному закону совершенства, платье резко уменьшилось в размерах, силуэт его точно улегся на тонкую фигурку швеи-мотористки, вытачки и пуговички также кинулись куда надо, и через минутку директриса фабрики Варвара Ипполитовна погрозила кулаком Шейлоковне, а та рухнула в обморок, так как контраст был непереносим.
Профессор Минц не стал делать секрета из своего нового изобретения. Он вообще не любил тайн, Оказывается, ему удалось изготовить микрокомпьютер-закройщик, который работает только тогда, когда уже готовое изделие соприкасается с человеческим телом. И тогда этот микрокомпьютер превращает изделие или материю в оптимальную одежду, которую хотел бы носить объект эксперимента, в соответствии, конечно, с современной парижской модой, но без ее закидонов.
Тогда же профессор Минц предложил свое изобретение фабрике № 1 имени Клары Цеткин, полагая, что в расчеты ее коллектива и руководства входит превращение фабрики в центр мировой моды. Но на деле получилось иначе.
Сначала все согласились. И даже выпустили пробную партию и передали ее на реализацию в универмаг Ванде Савич. Женщины примеряли, удивлялись и возвращали платья и пальто. А когда Ванда Казимировна спрашивала их, что же не понравилось в изделии, клиентки отвечали:
– Если такое, то уж лучше от Кардена, чем свое.
И переубедить жительниц Великого Гусляра не удалось.
Словом, коллектив фабрики отказался от изобретения Минца: предприятие катастрофически теряло лицо, мощный отдел конструирования во главе с Дарьей Шейлоковной терял работу, особенно когда обнаружилось, что достаточно задрапировать себя отрезом ткани нужной длины - и он превращается в элегантное платье без помощи тени Клары Цеткин.
Не сказав даже спасибо, Минцу возвратили аппаратик для изготовления микрокомпьютеров. Махнув рукой, Лев Христофорович отдал его Ксении Удаловой и старухе Ложкиной, которые на двоих открыли в подвале, выходившем на улицу, «Ателье-молнию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235