– Ты чего?
– Ничего, все в норме... пройдет. Нервы... Ну хоть бы разок тявкнула!
– Ты о ком?
– О собаке своей, Треноге. Знаешь, Пилипенко, она со всей улицы бездомных котят собирает, к себе в конуру. И облизывает.
– Смотри-ка...
– А теща их шампунем импортным моет. А у жены ни одного родимого пятна не осталось!
– Да, приходится соответствовать, - сказал Пилипенко. И не знал уже, радоваться за Семенского или...
Вдруг телевизор на голове Семенского покачнулся, рухнул со всего размаха в пыль - Пилипенко его подхватить не успел - и вдребезги. Семенский обратил тоскующий взор к небу, где висело одинокое вечернее облако, и спросил:
– Наблюдаешь?
– Ты чего? - удивился Пилипенко, который стоял в пыли на коленях, сгребая в кучу остатки телевизора. - Это же просто облако.
– А вдруг не просто?
Стояла вечерняя тишина, даже собаки молчали. И в этой тишине к небу несся усталый голос Семенского:
– Может, возьмете их обратно, а? Хоть временно...
Связи личного характера

Сидели на дворе, играли в домино. Дело было летом, после дождя, в хорошую погоду. Облака, вытряся воду, плыли над головой пышные и умиротворенные, лужи сохли быстро, от них поднимался невидимый пар, скоро идти ужинать, игра малость приелась, и пришло время побеседовать о разных вещах.
– Устал я сегодня чего-то, - сказал Василь Васильич, принюхиваясь к сложным ароматам, слетавшимся вниз, к игрокам из двенадцати кухонь дома.
– Жарко было, - согласился Валентин Кац, размешал костяшки и спросил товарищей: - Еще одну «рыбу» забьем?
И в этот момент во двор вошел Корнелий Удалов. Был он потен, светлые волосики завились, штаны грязные, пиджак через плечо, в руках, вся в белых потеках, банка из-под белил. В ней болтается малярная кисть.
– Корнелий-то, - сказал Погосян, - Корнелий стал маляром, да?
– Дурачье, - сказал Удалов, покосился на свои окна, не наблюдает ли за ним жена его Ксения, и, поставив банку посреди двора, уселся на скамью.
– История со мной случилась, - сказал он. - Фантастическая.
– Всегда с тобой что-нибудь случается, - сказал Валентин. - Может, все-таки забьем еще одну «рыбу»?
– Что за история, а? - спросил Погосян.
Удалов, которому очень хотелось поговорить, сразу ответил:
– Дорогу на Грязнуху знаете? К санаторию?
– Ну.
– Так вот там все и произошло. Не было сегодня дороги.
– Куда же она, болезная, делась?
– Даже не знаю, что на это ответить, - сказал Удалов. - Рано человечеству об этом знать.
– Ты, Корнелий, не крути, - обиделся Василь Васильич. - Ты всегда в истории попадаешь. И придаешь им космическое значение.
– Вот именно что космическое. Не менее чем космическое.
– Ясно, - сказал из открытого окна своей комнатки Грубин, который весь этот разговор отлично слышал, - занимался работой скучной, но творческой, вырезал на рисовом зерне «Песнь о вещем Олеге». - Ясно, американцы с Луны камень везли, обронили на полдороге и по Корнелиевой дороге угодили.
– Циник ты, Грубин, - сказал с тоской Корнелий Удалов.
И видно всем было, что и в самом деле очень ему хочется рассказать, но пока не решается. На выступающих частях его пухлого лица показались капельки пота.
– Циник ты, Грубин, и самое удивительное, что почти угадал, хотя не можешь себе представить всей глубины такого события. Я же слово дал, почти подписку, что не разглашу.
– Ну и не разглашай, - сказал Грубин.
– Ну и не разглашу, - сказал Удалов.
– Нужны нам твои истории, - сказал Грубин, который, несмотря на эти резкие слова, был лучшим другом Удалова.
– Так что с дорогой приключилось? - спросил Валя Кац. - А то меня сейчас жена ужинать позовет.
– Не поверите, - сказал Удалов.
– Не поверим, - согласился из окна Грубин.
Но Удалов уже решился на рассказ, не слышал грубинских слов, глаза у него помутнели и приобрели отсутствующее выражение, с каким былинные сказители в отдаленные времена вынимали гусли из торбы, обращали лицо к самому князю и начинали разворачивать длинное, увлекательное повествование, правдоподобное для слушателей и совсем невероятное для потомков.
– Я сегодня до Грязнухи пешком пошел, - сказал Удалов. - До маслозавода автобусом, а там пешком. Нам через месяц нужно будет в санатории крышу перекрывать. Вот и пошел посмотреть.
– А как же твой, Корнелий, персональный грузовик? - спросил Грубин.
– Машина в Потьму за генератором ушла. А я в санаторий отправился. А куда мне спешить, я спрашиваю? Куда мне спешить, если дорога лесом, местами над самым берегом, птицы поют, вокруг никакого движения и даже отдыхающих не видно.
– А это правда, что санаторий прикрыли? - спросил Василь Васильич.
– Временно, - сказал Удалов. - Временно грязевой источник иссяк. Будем, наверно, нарзан возить. Это как решим. Вот я их и встретил.
– Отдыхающих?
– Каких отдыхающих? Людей на «Москвиче». Целая семья. Туристы, наверное. На крыше все привязано: и палатка, и матрац, и детская коляска. Потому я к ним и не подсел - пять человек в машине.
– Зачем тебе к ним подсаживаться?
– Как «зачем»? Чтобы до санатория подбросили.
– Так они же тебе навстречу ехали.
– Нет, Валентин, ты все путаешь. Сначала они меня обогнали. И я к ним не подсел. Куда спешить? А потом они обратно поехали. Навстречу. Он сам, который за рулем сидит, бледный весь, детишки плачут, высунулся из машины и машет рукой - давай в смысле обратно. Вот, думаю, чудак. Не знал я еще, что меня ждет за поворотом.
– За поворотом Корнелия ждал холодный труп, - сказал Грубин.
– Не перебивай, - возмутился Погосян. - Человек рассказывает, понимаешь, а ты перебиваешь.
– За поворотом меня ждал знак. «Идут дорожные работы», знаете такой знак? Треугольный, а в нем человек с лопаткой. Я даже удивился, какие такие дорожные работы без ведома ремстройконторы? Город наш небольшой, и не может быть неизвестных работ. И еще меня удивило, что знак странный. Плохо выполнен с точки зрения художественного образа. У рабочего три ноги.
– А кто у нас знаки делает?
– Знаки из Вологды присылают. Знаки - дело милицейское. Да не в этом дело. Плохой ли знак, хороший, но что характерно - три ноги.
– Хулиганство, - сказала старуха Ложкина, которая своего мужа покормила и теперь высунулась в просвет между аквариумом и канареечной клеткой, чтобы послушать интересную историю.
– И я так подумал, - согласился Удалов. - И еще меня люди в «Москвиче» обеспокоили. Чего они испугались?
– Хулиганство, ясное дело, хулиганство, - повторила старуха Ложкина.
– Знак, значит, стоит, закопан в землю, а из-за поворота слышны звон металла и всевозможные звуки строительных работ. Делаю еще десять шагов, признаюсь, что делаю их со всей осторожностью. Вижу: поперек дороги барьер. И на нем надпись черными буквами: «Проезд воспрещен». А прямо за барьером разворачивается бульдозер странного вида, а на бульдозере сидит, вы мне не поверите, инопланетный пришелец из космоса, и у него четыре руки и три глаза.
– Во дает, - сказал Погосян, который ничему не поверил.
– Валентин, обед стынет! - крикнула жена Каца из окошка.
– Погоди, - сказал Кац. - Дослушаю и приду.
– Вы только подумайте, что делается, - сказала жена Каца через весь двор старухе Ложкиной. - Валентин не бежит, когда его зовут кушать!
– На голове у него был прозрачный шлем, как у космонавтов, - продолжал Удалов, прикрыв глаза, чтобы яснее представить эту картину. - Из шлема торчат проводочки, а костюм на нем оранжевого цвета. Он меня увидел, вида не подал, заглушил мотор, соскочил на землю, и вижу я, что ног у него минимум три, и что характерно - все в различной обуви. Я поздоровался, потому что был в состоянии шока, и он мне тоже говорит: «Здравствуйте».
– Во дает! - сказал Погосян. - «Здравствуйте», значит, на межпланетном языке, а Корнелий, ясное дело, ему обучен, да?
– С детства, - согласился с шуткой Грубин, который оставил свое дело и ни слова из сказанного не пропускал.
– Он мне сказал по-русски, - возразил Удалов. - Ну и я ему ответил: «Кто дал указание работы проводить?»
– Конечно, - сказал Грубин. - Видим мы человека на трех ногах, гостя из далеких звездных миров, и вместо «добро пожаловать» сразу ему ляпаем: «Кто дал указание?»
– Я перепугался, - сказал Удалов. - В другом случае я бы ему все как надо сказал. А тут с перепугу взял быка за рога.
– А у него и рога были? - удивилась старуха Ложкина.
– Это он фигурально, - сказал Василь Васильич.
– Я пошел, - сказал Погосян. - Я пошел, а то он меня вместо ужина, понимаешь, баснями кормит.
Но Погосян никуда не ушел. Ему хотелось, чтобы его стали останавливать, говорить, что все это шутка, но никто не останавливал и не говорил. Все знали, что, хотя у Удалова сильно развито воображение, хотя он человек нервный, он крайне правдив.
– Я его спрашиваю, - продолжал между тем Удалов, - а он машет своими ручонками и говорит: «Скандал, безобразие получается».
– Крупные они, пришельцы? - спросил Василь Васильич.
– Нет, не крупные, с третьеклассника, - сказал Удалов.
– Я так и думал, - сказал Василь Васильич. - Откуда им быть крупными?
– Я хотел под шлагбаум подлезть, а он сначала не пускал, на надпись показывал, лопотал, что проход воспрещен. Ну я ему и указал, что являюсь начальником ремстройконторы города Великий Гусляр, на окраине которого он ведет неизвестные работы.
– И не испугался?
– Испугался я потом, - признался Удалов. - А сначала меня взяло возмущение. Ездит тут на бульдозере, не пускает, людей пугает, и, что характерно, бульдозер также не нашей марки. Тогда пришелец этот оробел и говорит мне: «Извините, не будете ли так любезны проследовать за мной, поговорить с нашим руководством?»
Жена Каца высунулась из окошка по талию и чуть не свалилась вниз.
– И ты пошел?
– А чего же? Пошел. Подлез под шлагбаум, завернул за поворот, а там за холмиком открылось мне удивительное зрелище. И тогда я внутренне все осознал. Дорога там метров на тридцать была полностью разрушена, будто по ней громадным молотком стукнули или лавину обрушили сверху. Но я то сразу понял, в чем фокус, - пониже на склоне лежала, накренившись, их летающая тарелочка.
– А какие опознавательные знаки были? - спросил подозрительно Погосян.
– Без опознавательных знаков, - сказал Удалов. - Им это не нужно. Лежала эта тарелочка, вокруг нее масса пришельцев. Одни тарелочку чинят, другие на дороге возятся. Техника, приспособления, дорожные машины - удивительно даже, сколько добра в этой тарелочке поместилось.
Грубин вылез из окна - ноги сначала, сам потом - и подошел поближе.
– Я их спрашиваю: «Вынужденная посадка?» Из толпы ко мне один подходит, тоже на трех ногах, и отвечает: «Безобразная посадка. Хулиганская посадка. Я, скажу честно, сделал штурману строгое предупреждение». Я спрашиваю: «Зачем же так строго?» И тогда он отвечает...
В этот момент Удалов прервал свои речи, ибо почувствовал, как Шехеразада, что слушатели полностью захвачены повествованием.
Удалов повернулся к своему окну и строго спросил:
– Ксения, скоро ужинать?
Ксения ничего не ответила.
– Успеешь еще, поужинаешь, - сказал Кац. - Ты сначала свою байку доскажи.
– Кому байка, а кому действительность, - сказал Удалов, и никто не засмеялся.
– Давай дальше, - сказал Василь Васильич. - Прохладно становится.
– Я спрашиваю, значит, - продолжал Удалов, закуривши. - «Почему так строго?» А мне главный пришелец отвечает: «А что делать? Представьте, - говорит, - себя на нашем месте. Прилетаем мы на чужую планету. Имеем, - говорит, - строгий приказ в контакты не входить, а лишь проводить визуальные наблюдения. Туземные, - говорит, - цивилизации, должны развиваться по своим законам».
– Это кто такие туземные цивилизации? - спросил Погосян.
– Мы, - ответил за Удалова Грубин.
– Мы не туземная, - сказал Погосян. - Это оскорбительное слово. Мы, что, получается, голыми бегаем? Голые, да?
– Не оскорбляйся, - сказал Грубин.
А Удалов между тем продолжал:
– «Избираем, - говорит мне главный пришелец, - тихое место на окраине мелкого городка...»
– Это кто такой мелкий городок? - спросил Погосян. - Великий Гусляр мелкий городок, да?
– «Избираем мелкий, тихий городок, хотим сесть неподалеку, чтобы собрать образцы растительной флоры и сделать всякие снимки. И вот по вине этого головотяпа штурмана совершается катастрофа!»
– И правильно, - сказала старуха Ложкина. - Правильно, что строго предупредили штурмана. Если пустили в космос, так работай, а ушами не хлопай.
– Может, он увидел сверху, какая прекрасная наша земля в окрестностях Великого Гусляра, - сказала жена Каца, - и рука у него дрогнула?
– А что, ихние предупреждения, они с изоляцией или как? - спросил Василь Васильич.
– Не знаю, не спрашивал, - сказал Удалов. - Если кому неинтересно, уходите. Не мешайте. Развели дискуссию.
Находясь в центре внимания, Удалов заметно обнаглел, и в тоне его появились металлические нотки. Слушатели замолкли.
– Вокруг нас роботы суетятся, машины, космонавты, спешат, чтобы их позор не стал достоянием земной общественности. Начальник шлемом качает, вздыхает по-своему и говорит далее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235