Откуда быть вкусу у человека, лишенного корней?
– Все, - сказал Мирон Иванович. - Мне это надоело.
– Если бы вы знали, как вы мне надоели, - сказала девушка. Ведь такие уроды как вы, думающие только о сегодняшней выгоде, о том, чтобы посидеть в ресторане с заказчиком и выполнить план, это они снесли в этом городе шесть церквей, гостиные ряды и не счесть сколько старых домов, созданных людьми, которые знали что такое красота.
– Зачем же обвинять меня в перегибах тридцатых годов? - удивился Мирон Иванович. - Это нечестно. Я сам выступал за реставрацию крепостной башни.
– К счастью, ваше поколение - последние истребители русской культуры.
– Вы надеетесь, что придут другие? Лучше?
– Я убеждена.
– Что ж, подождем, - сказал Мирон Иванович. - Спокойной ночи. - Он не знал, надо ли прощаться за руку, потом решил, что не надо, кивнул и пошел к подъезду.
Таня догнала его в дверях.
– Погодите, - сказала она. - Я вам только покажу один снимок. Надеюсь, это останется между нами.
Она протягивала ему цветную фотографию размером в открытку. В подъезде было светло и Мирон Иванович явственно разглядел картинку - небольшую приземистую белую церквушку, с куполом, двумя узкими стрельчатыми, в глубоких нишах, окошками и низкой дверью под тяжелым, будто витым из ветвей, порталом.
– И что? - спросил он.
– Это она, - сказала Таня. - Нравится?
Мирон Иванович сразу догадался, что если иначе сделать окна, восстановить портал, да еще восстановить барабан и купол, то из сапожной мастерской получится памятник архитектуры.
– Пришлось снять метр земли, - сказала Таня, - ведь культурный слой здесь довольно толстый - зато сразу изменились пропорции, правда?
Мирон Иванович заметил, что за часовней, там где должен возвышаться корпус заводоуправления, видны только зеленые деревья.
– Липа, - сказал он уверенно.
– Почему?
– Здания нет. Рисуете, так соблюдайте историческую правду. Где заводоуправление?
– Снесли, пока совсем не развалилось.
– Снесли? В прошедшем времени?
Почему-то Мирон Иванович подумал о том, какие тонкие в доме стены и соседи услышат, как он поздно вечером беседует с девушкой, причем на странные темы. Поэтому конец вопроса он произнес шепотом.
Девушка ничего не сказала, в руке у нее было еще две фотографии. Одна изображала какой-то довольно грубый орнамент, вторая - белесую картинку с наивными волнами и кораблем, полным примитивных человечков.
– Это мозаичный пол, - сказала девушка, - и фреска. Как видите, я вас не обманывала.
– Я не знаю, зачем вы все это нарисовали, - сказал шепотом Мирон Иванович, - но на мое решение эти фальшивки не окажут никакого влияния.
Он чувствовал себя оскорбленным судьбой заводоуправления. Совсем неплохое получилось здание, с просторными кабинетами, столовой, залом заседаний - такое здание не стыдно построить и в крупном городе.
– Это не фальшивки, - сказала Таня, - фотографии.
– Тогда они не могут существовать.
– Почему?
– А когда же, простите, их сделали? Где, простите. - Мирон Иванович не скрывал сарказма, - вы увидели купол над сапожной мастерской?
– Через сто двадцать лет, - сказала Таня.
– Элегантно.
– Эти фотографии будут сделаны через сто двадцать лет.
Неестественность и в то же время окончательность этого ответа заставила Мирона Ивановича забыть, что он не хочет терять ни минуты на пустые разговоры. Если допустить совершенно невероятное, если счесть, что ты не жертва дурного розыгрыша, а очевидец невероятного события... впрочем, в самом облике этой девушки с самого начала виделось нечто неземное и совершенно необыкновенное, иначе почему Мирона Ивановича, человека сдержанного и никак не влюбчивого, потянуло к этой девушке как мотылька к яркому свету?
И пока эти спутанные и неосознанные мысли прыгали по мозгу как кузнечики в высокой траве, Мирон Иванович так и стоял с фотографиями, не желая глядеть на них и в то же время не смея поднять глаз на Таню и потому Архипов, его сосед по этажу, который в этот поздний час шел из гостей и очень удивился, столкнувшись с городским архитектором в слишком юной компании, вынужден был подвинуть Мирона Ивановича, так как тот не ответил на приветствие, и был похож на человека, парализованного горем.
Когда Мирон Иванович привел в порядок мысли и поднял голову, Архипов уже прошел к себе в квартиру, кинув сверху лестничного марша оценивающий взгляд на Таню.
– Что же вы предлагаете? - спросил Мирон Иванович.
– Не сносить часовню.
– Но ведь ее и так не снесут.
– Правильно. Но мы еще не знаем, какой ценой.
Таня поглядела в пустые от шока глаза Мирона Ивановича, взяла его за руку и вывела в летнюю ночь. Мирон Иванович покорно сел на лавочку.
– Я отказываюсь понимать, - сказал он, наконец, возвращая фотографии.
– Вы все понимаете.
– Так чего же вы раньше ждали?
– Все очень просто - мы на пределе проникновения.
– Проникновения к нам? - догадался Мирон Иванович.
– Да, глубже мы опуститься в прошлое не можем - сто двадцать лет - предел.
– И вы столько всего упустили?
– Сегодня нас очень мало, - сказала Таня. - Единицы. Завтра будет больше. Пока на это уходит три четверти энергии всей Земли.
– Ну зачем так много! - потрясение боролось с недоверием в душе Мирона Ивановича.
– Неужели вы не поняли? Мы живем в мире, который сделан вами. Сделан вами вчера и сегодня. Построен или разрушен. Облагорожен или загажен. Если мы можем остановить дурное - мы будем это делать. Завтра, послезавтра, каждый день. Сегодня - один из самых первых дней.
Таня положила узкую ладонь на руку Мирону Ивановичу, как бы успокаивая его.
– Вы не волнуйтесь, - сказала она. - Мы вообще стараемся не говорить людям прошлого. Но вы были такой упрямый.
– Впрочем, эта часовня - пустяк, - оживился Мирон Иванович. Он вдруг не только поверил - внутренне, искренне, окончательно, что именно его избрали в качестве интеллигентного доверенного собеседника, но и понял, что они поступили верно. - С ней вы справитесь. Я вам должен сказать, что есть куда более важные проблемы. Беспрерывно загрязняются водоемы, леса - знаете как идет рубка и сплав леса? А загрязнение атмосферы? Вам же этим надо дышать. Или вы занимаетесь только культурой?
– Мы занимаемся всем.
– Вот вы и займитесь. Это не терпит отлагательства.
– Мирон, милый, - сказала Татьяна и глаза ее светились ярче голубого платья. - Вы, по-моему, не все поняли. Мы вам не няньки. Мы - это вы - только завтра. Не нам, а вам надо остановиться и не травить себя и нас.
– Конечно, - сказал Мирон Иванович. - Разумеется. Это очень точно о нашей общей ответственности.
– Я тут всего несколько дней и меня, честно говоря, потрясает пропасть между благими пожеланиями и вашими каждодневными действиями. Вы все согласны не губить лесов и не травить рек. Вы все согласны не сносить древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это касается именно тебя, когда ты совершенно один, и никто не видит и не может схватить тебя за руку - почему ты кидаешь консервную банку и глушишь рыбу динамитом? Почему?
Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.
– Рыбу я не глушу, - сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен. Добьется своего и уйдет. - Мне надо узнать, я никому не скажу. Пожалуйста, в виде исключения. Я конечно понимаю, что заводоуправление сто лет не продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем я перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно знать, что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.
Сигарета обожгла пальцы и Мирон Иванович кинул ее в кусты.
– Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня случится. А больше я ничего не знаю.
– Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Впрочем, архитекторов везде забывают. А часовню будем беречь.
– Хорошо, - сказала Таня. - На той неделе вы вступите в общество охраны памятников. Не формально, а как его активный член.
– Разумеется, - сказал Мирон Иванович. - Можно личный вопрос?
– Я не замужем.
– Нет, я про часовню. Понимаете, я здесь человек относительно новый и мне, скажем, не всегда легко вжиться, здесь уже свои отношения... - Мирону Ивановичу показалось, что наверху приоткрылось окно. Может кто-то подслушивал. Он опять перешел на шепот.
– Вот вы мне показали фотографии и это означает, что часовня обязательно сохранится. И доживет до ваших дней. Мне лично это очень приятно. Но если в этом есть уже определенность, как бы закон вечности - можно мне в этом не участвовать?
– Как так?
– Лично не участвовать. Представьте себе, мы сегодня так хорошо посидели с моими заказчиками, с ними мне и дальше придется работать - завод в городе - это сила. А если я завтра приду и скажу им, что я отказываюсь, потому что ко мне пришла одна девушка из будущего...
– Этого вы никогда не скажете. Вы не дурак. Вам не поверят и правильно сделают. Вы объясните, что как городской архитектор...
– Погоди, Танюш, пойми - если все равно эта проклятая сапожная мастерская сохранится, то значит мне можно ничего им не говорить?
– Ах вот вы о чем! - Таня так громко это сказала, что Мирону Ивановичу захотелось зажать ладонью ее пухлые губы. - Значит я в принципе за, но свою драгоценную задницу ради этого я не приподниму.
– Ну зачем так грубо! Ты здесь чужой человек - пришла-ушла, а мне жить. Они же мне не простят, я лишусь их доверия.
– А ведь нет доверия.
– Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно откровенен - мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего - там у вас проблем может и нет - сколько у тебя комнат?
– Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
– Но ведь часовня вес равно будет стоять! Значит кто-то другой примет меры. Кто-то более высокостоящий.
– Архитектор, - и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются голубоватым, ослепительным прожигающим светом, - ты ничего не понял. Часовня будет спасена, именно потому что ты ее спасешь.
– Нет, - Мирон покачал головой. - Не я.
– И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
– К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы здесь, мадам, простите, не прописаны.
– Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду. Я все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое настоящее - и ваше будущее. Мы знаем - кто конкретно виновен в том или ином проступке против земли, воздуха, планеты, людей. Мы идем к этим людям. Мы говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается темный эгоист, себялюбец, преступник.
– Таня!
– И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
– Я тебе не давал повода!
– Я виновата. Я подумала - ах, какой милый человек! Он все поймет.
– Я все понимаю - ты не хочешь понять меня!
– Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь потерять новую квартиру и собутыльников.
– А если нет, убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза Татьяны были колючими как обломки льдинок.
– Да, - сказала она.
– Мы для вас... так? Ничто?
– Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
– Кого?
– Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно бегать. Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного - он хотел только, чтобы его поняли - каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами, светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную квартиру, - иной не будет - лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что будет всю ночь думать.
Ему казалось, что он только прилег, как раздался телефонный звонок. Он гремел как колокол - он заставил вскочить, кинуться к телефону, еще не вспомнив о вчерашнем.
– Что? Кто?
– Спишь? Прости, старичок, - это был голос заместителя директора завода. - Я думал, ты уже во дворе стоишь с рюкзачком.
– Здравствуйте. А сколько времени?
– Скоро семь.
– Я сейчас. Сейчас выйду.
– Не спеши, отдыхай. Отменяется путешествие. И шашлыки тоже.
– А что?
– Через час дамбу прорвет.
– Какую дамбу? - Мирон Иванович уже проснулся, но никак не мог вспомнить никакой дамбы в Великом Гусляре.
– Не знаешь ты еще нашей специфики, Мироша, - сказал заместитель и вздохнул. - Дамба у Степанцева на свиноферме, где пруд с отходами. Все никак не наладит вывоз на поля - вот этот пруд каждый год переполняется и уух! - прорывает! Черт знает что - надо же чтобы сегодня!
– Куда прорывает?
– В реку - куда же. Каждый год. Так что до завтрашнего дня к реке не подходи. А какая рыба сбежит от этого навоза, ей надо недели две, чтобы вернуться. Усек? Вся рыбалка прикрывается. И к реке не подходи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
– Все, - сказал Мирон Иванович. - Мне это надоело.
– Если бы вы знали, как вы мне надоели, - сказала девушка. Ведь такие уроды как вы, думающие только о сегодняшней выгоде, о том, чтобы посидеть в ресторане с заказчиком и выполнить план, это они снесли в этом городе шесть церквей, гостиные ряды и не счесть сколько старых домов, созданных людьми, которые знали что такое красота.
– Зачем же обвинять меня в перегибах тридцатых годов? - удивился Мирон Иванович. - Это нечестно. Я сам выступал за реставрацию крепостной башни.
– К счастью, ваше поколение - последние истребители русской культуры.
– Вы надеетесь, что придут другие? Лучше?
– Я убеждена.
– Что ж, подождем, - сказал Мирон Иванович. - Спокойной ночи. - Он не знал, надо ли прощаться за руку, потом решил, что не надо, кивнул и пошел к подъезду.
Таня догнала его в дверях.
– Погодите, - сказала она. - Я вам только покажу один снимок. Надеюсь, это останется между нами.
Она протягивала ему цветную фотографию размером в открытку. В подъезде было светло и Мирон Иванович явственно разглядел картинку - небольшую приземистую белую церквушку, с куполом, двумя узкими стрельчатыми, в глубоких нишах, окошками и низкой дверью под тяжелым, будто витым из ветвей, порталом.
– И что? - спросил он.
– Это она, - сказала Таня. - Нравится?
Мирон Иванович сразу догадался, что если иначе сделать окна, восстановить портал, да еще восстановить барабан и купол, то из сапожной мастерской получится памятник архитектуры.
– Пришлось снять метр земли, - сказала Таня, - ведь культурный слой здесь довольно толстый - зато сразу изменились пропорции, правда?
Мирон Иванович заметил, что за часовней, там где должен возвышаться корпус заводоуправления, видны только зеленые деревья.
– Липа, - сказал он уверенно.
– Почему?
– Здания нет. Рисуете, так соблюдайте историческую правду. Где заводоуправление?
– Снесли, пока совсем не развалилось.
– Снесли? В прошедшем времени?
Почему-то Мирон Иванович подумал о том, какие тонкие в доме стены и соседи услышат, как он поздно вечером беседует с девушкой, причем на странные темы. Поэтому конец вопроса он произнес шепотом.
Девушка ничего не сказала, в руке у нее было еще две фотографии. Одна изображала какой-то довольно грубый орнамент, вторая - белесую картинку с наивными волнами и кораблем, полным примитивных человечков.
– Это мозаичный пол, - сказала девушка, - и фреска. Как видите, я вас не обманывала.
– Я не знаю, зачем вы все это нарисовали, - сказал шепотом Мирон Иванович, - но на мое решение эти фальшивки не окажут никакого влияния.
Он чувствовал себя оскорбленным судьбой заводоуправления. Совсем неплохое получилось здание, с просторными кабинетами, столовой, залом заседаний - такое здание не стыдно построить и в крупном городе.
– Это не фальшивки, - сказала Таня, - фотографии.
– Тогда они не могут существовать.
– Почему?
– А когда же, простите, их сделали? Где, простите. - Мирон Иванович не скрывал сарказма, - вы увидели купол над сапожной мастерской?
– Через сто двадцать лет, - сказала Таня.
– Элегантно.
– Эти фотографии будут сделаны через сто двадцать лет.
Неестественность и в то же время окончательность этого ответа заставила Мирона Ивановича забыть, что он не хочет терять ни минуты на пустые разговоры. Если допустить совершенно невероятное, если счесть, что ты не жертва дурного розыгрыша, а очевидец невероятного события... впрочем, в самом облике этой девушки с самого начала виделось нечто неземное и совершенно необыкновенное, иначе почему Мирона Ивановича, человека сдержанного и никак не влюбчивого, потянуло к этой девушке как мотылька к яркому свету?
И пока эти спутанные и неосознанные мысли прыгали по мозгу как кузнечики в высокой траве, Мирон Иванович так и стоял с фотографиями, не желая глядеть на них и в то же время не смея поднять глаз на Таню и потому Архипов, его сосед по этажу, который в этот поздний час шел из гостей и очень удивился, столкнувшись с городским архитектором в слишком юной компании, вынужден был подвинуть Мирона Ивановича, так как тот не ответил на приветствие, и был похож на человека, парализованного горем.
Когда Мирон Иванович привел в порядок мысли и поднял голову, Архипов уже прошел к себе в квартиру, кинув сверху лестничного марша оценивающий взгляд на Таню.
– Что же вы предлагаете? - спросил Мирон Иванович.
– Не сносить часовню.
– Но ведь ее и так не снесут.
– Правильно. Но мы еще не знаем, какой ценой.
Таня поглядела в пустые от шока глаза Мирона Ивановича, взяла его за руку и вывела в летнюю ночь. Мирон Иванович покорно сел на лавочку.
– Я отказываюсь понимать, - сказал он, наконец, возвращая фотографии.
– Вы все понимаете.
– Так чего же вы раньше ждали?
– Все очень просто - мы на пределе проникновения.
– Проникновения к нам? - догадался Мирон Иванович.
– Да, глубже мы опуститься в прошлое не можем - сто двадцать лет - предел.
– И вы столько всего упустили?
– Сегодня нас очень мало, - сказала Таня. - Единицы. Завтра будет больше. Пока на это уходит три четверти энергии всей Земли.
– Ну зачем так много! - потрясение боролось с недоверием в душе Мирона Ивановича.
– Неужели вы не поняли? Мы живем в мире, который сделан вами. Сделан вами вчера и сегодня. Построен или разрушен. Облагорожен или загажен. Если мы можем остановить дурное - мы будем это делать. Завтра, послезавтра, каждый день. Сегодня - один из самых первых дней.
Таня положила узкую ладонь на руку Мирону Ивановичу, как бы успокаивая его.
– Вы не волнуйтесь, - сказала она. - Мы вообще стараемся не говорить людям прошлого. Но вы были такой упрямый.
– Впрочем, эта часовня - пустяк, - оживился Мирон Иванович. Он вдруг не только поверил - внутренне, искренне, окончательно, что именно его избрали в качестве интеллигентного доверенного собеседника, но и понял, что они поступили верно. - С ней вы справитесь. Я вам должен сказать, что есть куда более важные проблемы. Беспрерывно загрязняются водоемы, леса - знаете как идет рубка и сплав леса? А загрязнение атмосферы? Вам же этим надо дышать. Или вы занимаетесь только культурой?
– Мы занимаемся всем.
– Вот вы и займитесь. Это не терпит отлагательства.
– Мирон, милый, - сказала Татьяна и глаза ее светились ярче голубого платья. - Вы, по-моему, не все поняли. Мы вам не няньки. Мы - это вы - только завтра. Не нам, а вам надо остановиться и не травить себя и нас.
– Конечно, - сказал Мирон Иванович. - Разумеется. Это очень точно о нашей общей ответственности.
– Я тут всего несколько дней и меня, честно говоря, потрясает пропасть между благими пожеланиями и вашими каждодневными действиями. Вы все согласны не губить лесов и не травить рек. Вы все согласны не сносить древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это касается именно тебя, когда ты совершенно один, и никто не видит и не может схватить тебя за руку - почему ты кидаешь консервную банку и глушишь рыбу динамитом? Почему?
Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.
– Рыбу я не глушу, - сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен. Добьется своего и уйдет. - Мне надо узнать, я никому не скажу. Пожалуйста, в виде исключения. Я конечно понимаю, что заводоуправление сто лет не продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем я перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно знать, что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.
Сигарета обожгла пальцы и Мирон Иванович кинул ее в кусты.
– Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня случится. А больше я ничего не знаю.
– Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Впрочем, архитекторов везде забывают. А часовню будем беречь.
– Хорошо, - сказала Таня. - На той неделе вы вступите в общество охраны памятников. Не формально, а как его активный член.
– Разумеется, - сказал Мирон Иванович. - Можно личный вопрос?
– Я не замужем.
– Нет, я про часовню. Понимаете, я здесь человек относительно новый и мне, скажем, не всегда легко вжиться, здесь уже свои отношения... - Мирону Ивановичу показалось, что наверху приоткрылось окно. Может кто-то подслушивал. Он опять перешел на шепот.
– Вот вы мне показали фотографии и это означает, что часовня обязательно сохранится. И доживет до ваших дней. Мне лично это очень приятно. Но если в этом есть уже определенность, как бы закон вечности - можно мне в этом не участвовать?
– Как так?
– Лично не участвовать. Представьте себе, мы сегодня так хорошо посидели с моими заказчиками, с ними мне и дальше придется работать - завод в городе - это сила. А если я завтра приду и скажу им, что я отказываюсь, потому что ко мне пришла одна девушка из будущего...
– Этого вы никогда не скажете. Вы не дурак. Вам не поверят и правильно сделают. Вы объясните, что как городской архитектор...
– Погоди, Танюш, пойми - если все равно эта проклятая сапожная мастерская сохранится, то значит мне можно ничего им не говорить?
– Ах вот вы о чем! - Таня так громко это сказала, что Мирону Ивановичу захотелось зажать ладонью ее пухлые губы. - Значит я в принципе за, но свою драгоценную задницу ради этого я не приподниму.
– Ну зачем так грубо! Ты здесь чужой человек - пришла-ушла, а мне жить. Они же мне не простят, я лишусь их доверия.
– А ведь нет доверия.
– Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно откровенен - мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего - там у вас проблем может и нет - сколько у тебя комнат?
– Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
– Но ведь часовня вес равно будет стоять! Значит кто-то другой примет меры. Кто-то более высокостоящий.
– Архитектор, - и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются голубоватым, ослепительным прожигающим светом, - ты ничего не понял. Часовня будет спасена, именно потому что ты ее спасешь.
– Нет, - Мирон покачал головой. - Не я.
– И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
– К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы здесь, мадам, простите, не прописаны.
– Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду. Я все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое настоящее - и ваше будущее. Мы знаем - кто конкретно виновен в том или ином проступке против земли, воздуха, планеты, людей. Мы идем к этим людям. Мы говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается темный эгоист, себялюбец, преступник.
– Таня!
– И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
– Я тебе не давал повода!
– Я виновата. Я подумала - ах, какой милый человек! Он все поймет.
– Я все понимаю - ты не хочешь понять меня!
– Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь потерять новую квартиру и собутыльников.
– А если нет, убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза Татьяны были колючими как обломки льдинок.
– Да, - сказала она.
– Мы для вас... так? Ничто?
– Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
– Кого?
– Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно бегать. Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного - он хотел только, чтобы его поняли - каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами, светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную квартиру, - иной не будет - лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что будет всю ночь думать.
Ему казалось, что он только прилег, как раздался телефонный звонок. Он гремел как колокол - он заставил вскочить, кинуться к телефону, еще не вспомнив о вчерашнем.
– Что? Кто?
– Спишь? Прости, старичок, - это был голос заместителя директора завода. - Я думал, ты уже во дворе стоишь с рюкзачком.
– Здравствуйте. А сколько времени?
– Скоро семь.
– Я сейчас. Сейчас выйду.
– Не спеши, отдыхай. Отменяется путешествие. И шашлыки тоже.
– А что?
– Через час дамбу прорвет.
– Какую дамбу? - Мирон Иванович уже проснулся, но никак не мог вспомнить никакой дамбы в Великом Гусляре.
– Не знаешь ты еще нашей специфики, Мироша, - сказал заместитель и вздохнул. - Дамба у Степанцева на свиноферме, где пруд с отходами. Все никак не наладит вывоз на поля - вот этот пруд каждый год переполняется и уух! - прорывает! Черт знает что - надо же чтобы сегодня!
– Куда прорывает?
– В реку - куда же. Каждый год. Так что до завтрашнего дня к реке не подходи. А какая рыба сбежит от этого навоза, ей надо недели две, чтобы вернуться. Усек? Вся рыбалка прикрывается. И к реке не подходи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235