Грубин вместе со всеми приветствовал распорядителя бурными аплодисментами и как все был охвачен особенным цирковым чувством. Он готов был смеяться любой шутке клоуна и обмирать от ужаса при виде прыжков под куполом.
– Воздушные гимнастки сестры Бисеровы!
И тут же на арене показались три девушки в голубых купальных костюмах, расшитых серебром. У девушек были сильные ноги и светлые волосы, завязанные тесемками, чтобы не мешали работать. Девушки поклонились публике и по знаку распорядителя сверху к ним спустились три одинаковые трапеции, за которые они схватились руками и медленно взмыли вверх, к серому куполу, и зрители запрокинули головы, чтобы не терять гимнасток из виду. Гимнастки перелетали с трапеции на трапецию, хватали друг дружку в воздухе за руки и ноги и порой казалось, что они вот-вот упадут вниз, но в последний момент они спохватывались и элегантно укреплялись на трапециях. Играл оркестр, иногда весь целиком, иногда, в опасные моменты, один барабан, люди аплодировали и долго не выпускали девушек с арены и потому им приходилось несколько раз прибегать обратно, разбегаться веером по арене и кланяться, разводя руками.
Перед следующим номером был клоун. Клоун всем понравился. Он был обыкновенно одет, лишь ботинки велики номеров на десять. За клоуном вышли пожилые артисты, муж и жена, муж стрелял в жену из всех видов оружия и жена оставалась невредима. Но лично Грубина больше всех потрясла Таня Карантонис. Она легко ходила по проволоке и делала на ней сальто. Таня была высока ростом, у нее были пышные волнистые каштановые волосы, вздернутый нос и очаровательная улыбка. Во втором отделении, перед самым дрессировщиком Сидоровым она появилась вновь, в качестве ассистентки фокусника Грей-Аббаса. Она подавала фокуснику вазы и зайцев, а потом фокусник поставил девушку перед вертящимися дисками, на которых были изображены цифры и девушка угадывала сумму, разницу, произведение этих цифр и даже возводила их в немыслимые квадраты.
Но все померкло перед дрессировщиком. Дрессировщик Сидоров работал с группой разнообразных хищников. На манеже, обнесенном высокой железной оградой, он стоял в окружении тигров, белых медведей, львов и пантер. Многие в зале поражались, что Сидоров до сих пор не заслуженный артист, - так удивительны были трюки, которые ему изображали звери. Номер Сидорова строился, в основном, на имитации. Одни животные имитировали других. Казалось бы пустяк - но вы видели когда-нибудь прыгающего белого медведя? А трех тигров, лающих в унисон? А льва, ходящего на передних лапах, высоко задрав хвост с кистью на конце? Белые медведи играли в чехарду с леопардами, а потом даже мяукали и тигры вторили им громким лаем. Грубин сначала даже заподозрил какой-то фокус, слуховую иллюзию, но видно было, как звери разевали пасти и звуки доносились именно с арены. В конце аттракциона Сидоров приказал белому медведю пройти по проволоке и тот выполнил этот номер и спрыгнул вниз, перевернувшись в воздухе.
Зал был потрясен искусством дрессировщика и многие решили прийти в цирк еще раз, чтобы полюбоваться невиданным зрелищем. Даже те, кто бывал в цирке в крупных центрах, никогда не видел такого искусства.
После представления Грубин пытался поймать Сидорова. Он хотел лично поблагодарить его за доставленное удовольствие. Для этого он спустился вниз, вышел на улицу, под ветер и дождь, зашел за забор, окружавший фургоны труппы и долго стоял за первым из них, глядя, как суетятся служители и Сидоров, загоняя зверей по клеткам. Сквозь шум дождя и ветра слышно было, как лают и мяукают медведи и тигры. В окнах фургонов горели огни. Откуда-то потянуло жареной картошкой. Голоса на площади стихали - последние зрители расходились по домам. Сидоров все не освобождался, давал распоряжения - его стройная подтянутая фигура мелькала у клеток. Совсем рядом в темноте между фургонами мужской голос произнес:
– Через две недели мы в Перми. Там живут мои старики. Я тебя с ними познакомлю. Ты им наверняка понравишься.
– Ты, Вася, это говорил стольким девушкам, что верить тебе невозможно. А потом нам никогда не быть в одном номере.
– Ты бросишь цирк. Хватит. Я смогу прокормить тебя.
– Нет. Я не могу девчат подводить.
Сначала Грубин решил почему-то, что некто объясняется в любви милой Тане Карантонис. Но потом, из слов девушки понял, что это одна из воздушных гимнасток. А когда влюбленные вышли на свет, Грубин понял, что не ошибся. Васей оказался клоун. Он сильно помолодел без грима и оказался не рыжим, а брюнетом. Клоун обнимал гимнастку за талию и когда они проходили мимо, Грубин вжался в тень фургончика, - очень неудобно было, что забрался без спросу и подслушивает:
– Пойдем к реке, погуляем, - сказал Вася.
– Не простудишься? - спросила гимнастка. - У тебя и так насморк.
Грубина они к счастью не заметили. Грубин взглянул снова в сторону клеток под навесом. Сидорова там не было. Ну вот, сказал он себе, пропустил человека.
Дальше стоять было бессмысленно. Грубин вышел на скользкую тропинку между фургонами, подошел к клеткам поближе. Хоть бы один служитель остался! Пустота. Лишь звери возятся перед сном, обмениваются впечатлениями о прошедшем дне.
– Вы кого-нибудь ищете? - спросил приятный голос.
Грубин оглянулся и, если бы не полумрак, рассеиваемый лишь одной лампочкой у клеток, видно было бы, как он покраснел.
– Нет, - сказал он. - То есть ищу товарища Сидорова. Вы не думайте.
– Я ничего не думаю, - сказала Таня Карантонис.
Она была в куртке и темных брюках, плечи куртки потемнели от воды.
– Нет, вы не думайте, - настаивал Грубин. - Я очень животных люблю. У меня есть белый ворон. Хотел побеседовать с товарищем дрессировщиком. Вы не думайте.
– Вот смешной человек, - сказала Таня Карантонис. - Сидоров уже ушел. К себе в фургон. Если свет горит, значит он не спит. А вы не пьющий?
– Почти нет, - сказал Грубин.
– Сидоров любит пьющих, - сказала она и засмеялась. - Вы не думайте, что я сплетничаю, я не сплетница.
– Что вы! - радостно сказал Грубин. В этом была рука судьбы, потому что именно Таня Карантонис более всего поразила Грубина. И вот он стоит рядом с ней, под дождем, в темноте и она разговаривает с ним как со старым знакомым.
– Я вас проведу к Сидорову, - сказала Таня. - А вы мне за это тоже поможете, хорошо?
– Конечно, - сказал Грубин. - Только сначала я вам помогу, а потом вы меня проводите.
– Идемте, - сказала Таня и пошла впереди Грубина к фургону дрессировщика.
– Свет не горит, - сказала Таня. - Наверно нет его дома. В город ушел.
– Ну и ладно, - сказал Грубин, который уже готов был забыть о дрессировщике. - Чем я могу вам помочь?
– Вы в город идете?
– Да, в город.
– Тогда если не трудно, проводите меня до столовой. Которая еще не закрылась. Я приехала сегодня, не успела себе ничего на вечер купить и голодная как собака.
– А столовая уже закрыта. Она до восьми, - сказал Грубин.
– Ой, какой ужас! - сказала Таня. - Придется идти к Федюковым, а я у них уже соль занимала и яйца.
– Ни в коем случае, - сказал Грубин. - Я вас так не оставлю. У меня дома есть сосиски. И яйца. Если вы стесняетесь зайти, то я вам сейчас сюда принесу. Я близко живу, десять минут туда и обратно.
– Что вы, как вы могли подумать, что я буду вас утруждать, - сказала Таня и улыбнулась благодарно и светло. И от этой улыбки сердце Грубина застучало как барабан в цирке, в опасный момент воздушного полета. Грубин стоял перед Таней, приглаживал в смущении мокрые всклокоченные волосы и мечтал о том, чтобы Таня все-таки позволила ему побежать сейчас под дождем домой, занять у соседей масла и хлеба, принести сюда эти сосиски и другие скромные яства.
– Нет, - сказала Таня решительно. - В следующий раз. В городе должен быть ресторан. В каждом маленьком городе есть ресторан. И зовется он по имени местной реки или озера.
– А у нас он называется «Гусляр», - сказал Грубин. - Сейчас уже почти десять, а он в двадцать три тридцать закрывается.
– А далеко идти?
– Шесть минут.
– Тогда подождите минутку, я деньги принесу. Вам не холодно?
– Не холодно. А про деньги не думайте. У меня есть.
Но Таня Карантонис не слушала. Она убежала в темноту и слышно было, как она звенит ключами у невидимой двери.
Грубин стоял, подставив лицо ветру, чтобы не так пылало. В ветре смешивался цирковой запах конюшни и запах мокрых грибов, что росли в лесу за рекой. Он представил себе на мгновение, что Таня Карантонис пришла к нему в гости и пьет чай, Но тут же Грубин отогнал эту мысль, потому что, во-первых, в комнате Грубина было тесно и не прибрано, а во-вторых, о таких вещах нельзя даже мечтать.
– Я недолго? - спросила Таня.
– Нет, что вы.
– Вы не сердитесь, что я к вам не пошла. Я жутко самостоятельная.
Они вышли из-за загородки и шли через темную площадь. В окнах горели теплые желтые огни и где-то далеко, в парке играла гитара.
– Как я могу, - сказал Грубин. Он шел, повернув голову набок, чтобы лучше видеть Таню и профиль ее навечно отпечатался в мозгу Грубина.
– Возьмите меня под руку, пожалуйста, - сказала Таня и Грубин как во сне сунул руку вбок, подмышкой у гимнастки пальцам было тепло и Грубин протянул вниз мизинец, чтобы он находился точно под локтем Тани и мог поддержать его, если Таня поскользнется.
– Я такая трусиха, вы не представляете, - сказала Таня. - А когда первый раз в незнакомом городе, то все улицы кажутся чужими. Мне просто повезло, что я вас встретила. Спасибо Сидорову.
– Да-да, - согласился Грубин, делая усилие, чтобы вспомнить, кто такой Сидоров.
– Вы были очень любезны, - сказала Таня, когда они остановились под вывеской «Ресторан Гусляр».
– А как же вы обратно пойдете? - испугался Грубин.
– Теперь я знаю, что это близко. Ведь отсюда цирк видно.
– Нет, - сказал Грубин. - Если хотите, я вас здесь подожду.
– Сумасшедший, - сказала Таня и засмеялась. В глазах ее горели зайчики уличных фонарей, а зубы оказались ровными и белыми. - Если вы так обо мне беспокоитесь, то пойдемте со мной в ресторан. Вы не голодны?
– Я голоден, - сказал Грубин смиренно, хотя никакого голода не чувствовал. Он был счастлив пойти в ресторан с Таней, но, по правде говоря, несколько разочарован, потому что ему хотелось пострадать ради Тани. А для страдания больше подходило ожидание под дождем.
– Вот и отлично, - сказала Таня. - Пошли. И потом проводите меня обратно. Договорились?
В гардеробе Таня сняла куртку и Грубин отметил, что она успела переодеться. На ней уже было платье. Грубин поглядел в зеркало и себе не понравился. Нос был слишком велик, глаза слишком выпучены, сам он, несмотря на недавнюю стрижку, слишком худ и лохмат. Сейчас она посмотрит на меня, думал он, и, скривится. И тогда я уйду на улицу, под дождь.
– Причешитесь, - сказала Таня Карантонис. - Расческу дать?
Зал был не полон, но дымен. Грубин давно не был в ресторане, не приходилось как-то. Зал оставлял странное впечатление. Его начали переоборудовать под современный, но ограничились только столами, шторами и буфетом в углу. Остальное - лепной потолок и стены с позолоченным трафаретом - осталось от старых времен.
Грубин, в неустойчивости чувств, возрадовался, что надел костюм с галстуком. Играл эстрадный оркестр из четырех человек. Грубину очень захотелось, чтобы хоть кто-нибудь из знакомых увидел его здесь с прекрасной циркачкой. Но знакомых, конечно, не было.
– А вот и Сидоров, - сказала Таня. - Какое приятное совпадение.
Дрессировщик сидел за столом в одиночестве. Перед ним стояла бутылка портвейна и тарелка с супом харчо.
– Сидоров, - сказала Таня, подходя к столику. - Добрый вечер. Вы сегодня хорошо работали.
«Ну зачем я сказал ей, что ищу Сидорова!» - проклял себя Грубин.
Вблизи Сидоров был не так привлекателен, как на манеже. У него было длинное сухое лицо в глубоких морщинах и волосы так плотно прилегали к голове, что все шишки черепа были наружу. У Сидорова были очень длинные сильные пальцы и на одном из них большой перстень. Дрессировщик лениво поднялся из-за стола, поцеловал Тане руку и когда выпрямился, то во взгляде его Грубин уловил нечто хищное, словно дрессировщику передались качества его подопечных.
– А это кто? - спросил Сидоров, обращаясь к Грубину. - Почему не знаю?
– А это вовсе не мой, а ваш поклонник, Сидоров, - сказала Таня. - Он вас искал, а я его мобилизовала, чтобы он меня поесть проводил.
– Здравствуйте, - сказал Грубин. - Грубин.
– Очень приятно, - сказал Сидоров в пустоту. - А я скучаю. Садитесь. В этой дыре есть нечего. Вот, видишь, суп ем.
– Здесь очень котлеты хорошие. По-киевски, - сказал Грубин. - Их в кулинарии продают, каждый день очередь.
– Наверно, на ружейном масле, - сказал Сидоров. - У меня желудок не в порядке.
– Правильно, давайте закажем по киевской котлете, - сказала Таня Грубину. - Я вам верю. Сидорову - никогда. Он хочет меня съесть.
– Шутка, - сказал Сидоров. - Хотел бы съесть только в переносном смысле.
– И еще возьмем вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
– Воздушные гимнастки сестры Бисеровы!
И тут же на арене показались три девушки в голубых купальных костюмах, расшитых серебром. У девушек были сильные ноги и светлые волосы, завязанные тесемками, чтобы не мешали работать. Девушки поклонились публике и по знаку распорядителя сверху к ним спустились три одинаковые трапеции, за которые они схватились руками и медленно взмыли вверх, к серому куполу, и зрители запрокинули головы, чтобы не терять гимнасток из виду. Гимнастки перелетали с трапеции на трапецию, хватали друг дружку в воздухе за руки и ноги и порой казалось, что они вот-вот упадут вниз, но в последний момент они спохватывались и элегантно укреплялись на трапециях. Играл оркестр, иногда весь целиком, иногда, в опасные моменты, один барабан, люди аплодировали и долго не выпускали девушек с арены и потому им приходилось несколько раз прибегать обратно, разбегаться веером по арене и кланяться, разводя руками.
Перед следующим номером был клоун. Клоун всем понравился. Он был обыкновенно одет, лишь ботинки велики номеров на десять. За клоуном вышли пожилые артисты, муж и жена, муж стрелял в жену из всех видов оружия и жена оставалась невредима. Но лично Грубина больше всех потрясла Таня Карантонис. Она легко ходила по проволоке и делала на ней сальто. Таня была высока ростом, у нее были пышные волнистые каштановые волосы, вздернутый нос и очаровательная улыбка. Во втором отделении, перед самым дрессировщиком Сидоровым она появилась вновь, в качестве ассистентки фокусника Грей-Аббаса. Она подавала фокуснику вазы и зайцев, а потом фокусник поставил девушку перед вертящимися дисками, на которых были изображены цифры и девушка угадывала сумму, разницу, произведение этих цифр и даже возводила их в немыслимые квадраты.
Но все померкло перед дрессировщиком. Дрессировщик Сидоров работал с группой разнообразных хищников. На манеже, обнесенном высокой железной оградой, он стоял в окружении тигров, белых медведей, львов и пантер. Многие в зале поражались, что Сидоров до сих пор не заслуженный артист, - так удивительны были трюки, которые ему изображали звери. Номер Сидорова строился, в основном, на имитации. Одни животные имитировали других. Казалось бы пустяк - но вы видели когда-нибудь прыгающего белого медведя? А трех тигров, лающих в унисон? А льва, ходящего на передних лапах, высоко задрав хвост с кистью на конце? Белые медведи играли в чехарду с леопардами, а потом даже мяукали и тигры вторили им громким лаем. Грубин сначала даже заподозрил какой-то фокус, слуховую иллюзию, но видно было, как звери разевали пасти и звуки доносились именно с арены. В конце аттракциона Сидоров приказал белому медведю пройти по проволоке и тот выполнил этот номер и спрыгнул вниз, перевернувшись в воздухе.
Зал был потрясен искусством дрессировщика и многие решили прийти в цирк еще раз, чтобы полюбоваться невиданным зрелищем. Даже те, кто бывал в цирке в крупных центрах, никогда не видел такого искусства.
После представления Грубин пытался поймать Сидорова. Он хотел лично поблагодарить его за доставленное удовольствие. Для этого он спустился вниз, вышел на улицу, под ветер и дождь, зашел за забор, окружавший фургоны труппы и долго стоял за первым из них, глядя, как суетятся служители и Сидоров, загоняя зверей по клеткам. Сквозь шум дождя и ветра слышно было, как лают и мяукают медведи и тигры. В окнах фургонов горели огни. Откуда-то потянуло жареной картошкой. Голоса на площади стихали - последние зрители расходились по домам. Сидоров все не освобождался, давал распоряжения - его стройная подтянутая фигура мелькала у клеток. Совсем рядом в темноте между фургонами мужской голос произнес:
– Через две недели мы в Перми. Там живут мои старики. Я тебя с ними познакомлю. Ты им наверняка понравишься.
– Ты, Вася, это говорил стольким девушкам, что верить тебе невозможно. А потом нам никогда не быть в одном номере.
– Ты бросишь цирк. Хватит. Я смогу прокормить тебя.
– Нет. Я не могу девчат подводить.
Сначала Грубин решил почему-то, что некто объясняется в любви милой Тане Карантонис. Но потом, из слов девушки понял, что это одна из воздушных гимнасток. А когда влюбленные вышли на свет, Грубин понял, что не ошибся. Васей оказался клоун. Он сильно помолодел без грима и оказался не рыжим, а брюнетом. Клоун обнимал гимнастку за талию и когда они проходили мимо, Грубин вжался в тень фургончика, - очень неудобно было, что забрался без спросу и подслушивает:
– Пойдем к реке, погуляем, - сказал Вася.
– Не простудишься? - спросила гимнастка. - У тебя и так насморк.
Грубина они к счастью не заметили. Грубин взглянул снова в сторону клеток под навесом. Сидорова там не было. Ну вот, сказал он себе, пропустил человека.
Дальше стоять было бессмысленно. Грубин вышел на скользкую тропинку между фургонами, подошел к клеткам поближе. Хоть бы один служитель остался! Пустота. Лишь звери возятся перед сном, обмениваются впечатлениями о прошедшем дне.
– Вы кого-нибудь ищете? - спросил приятный голос.
Грубин оглянулся и, если бы не полумрак, рассеиваемый лишь одной лампочкой у клеток, видно было бы, как он покраснел.
– Нет, - сказал он. - То есть ищу товарища Сидорова. Вы не думайте.
– Я ничего не думаю, - сказала Таня Карантонис.
Она была в куртке и темных брюках, плечи куртки потемнели от воды.
– Нет, вы не думайте, - настаивал Грубин. - Я очень животных люблю. У меня есть белый ворон. Хотел побеседовать с товарищем дрессировщиком. Вы не думайте.
– Вот смешной человек, - сказала Таня Карантонис. - Сидоров уже ушел. К себе в фургон. Если свет горит, значит он не спит. А вы не пьющий?
– Почти нет, - сказал Грубин.
– Сидоров любит пьющих, - сказала она и засмеялась. - Вы не думайте, что я сплетничаю, я не сплетница.
– Что вы! - радостно сказал Грубин. В этом была рука судьбы, потому что именно Таня Карантонис более всего поразила Грубина. И вот он стоит рядом с ней, под дождем, в темноте и она разговаривает с ним как со старым знакомым.
– Я вас проведу к Сидорову, - сказала Таня. - А вы мне за это тоже поможете, хорошо?
– Конечно, - сказал Грубин. - Только сначала я вам помогу, а потом вы меня проводите.
– Идемте, - сказала Таня и пошла впереди Грубина к фургону дрессировщика.
– Свет не горит, - сказала Таня. - Наверно нет его дома. В город ушел.
– Ну и ладно, - сказал Грубин, который уже готов был забыть о дрессировщике. - Чем я могу вам помочь?
– Вы в город идете?
– Да, в город.
– Тогда если не трудно, проводите меня до столовой. Которая еще не закрылась. Я приехала сегодня, не успела себе ничего на вечер купить и голодная как собака.
– А столовая уже закрыта. Она до восьми, - сказал Грубин.
– Ой, какой ужас! - сказала Таня. - Придется идти к Федюковым, а я у них уже соль занимала и яйца.
– Ни в коем случае, - сказал Грубин. - Я вас так не оставлю. У меня дома есть сосиски. И яйца. Если вы стесняетесь зайти, то я вам сейчас сюда принесу. Я близко живу, десять минут туда и обратно.
– Что вы, как вы могли подумать, что я буду вас утруждать, - сказала Таня и улыбнулась благодарно и светло. И от этой улыбки сердце Грубина застучало как барабан в цирке, в опасный момент воздушного полета. Грубин стоял перед Таней, приглаживал в смущении мокрые всклокоченные волосы и мечтал о том, чтобы Таня все-таки позволила ему побежать сейчас под дождем домой, занять у соседей масла и хлеба, принести сюда эти сосиски и другие скромные яства.
– Нет, - сказала Таня решительно. - В следующий раз. В городе должен быть ресторан. В каждом маленьком городе есть ресторан. И зовется он по имени местной реки или озера.
– А у нас он называется «Гусляр», - сказал Грубин. - Сейчас уже почти десять, а он в двадцать три тридцать закрывается.
– А далеко идти?
– Шесть минут.
– Тогда подождите минутку, я деньги принесу. Вам не холодно?
– Не холодно. А про деньги не думайте. У меня есть.
Но Таня Карантонис не слушала. Она убежала в темноту и слышно было, как она звенит ключами у невидимой двери.
Грубин стоял, подставив лицо ветру, чтобы не так пылало. В ветре смешивался цирковой запах конюшни и запах мокрых грибов, что росли в лесу за рекой. Он представил себе на мгновение, что Таня Карантонис пришла к нему в гости и пьет чай, Но тут же Грубин отогнал эту мысль, потому что, во-первых, в комнате Грубина было тесно и не прибрано, а во-вторых, о таких вещах нельзя даже мечтать.
– Я недолго? - спросила Таня.
– Нет, что вы.
– Вы не сердитесь, что я к вам не пошла. Я жутко самостоятельная.
Они вышли из-за загородки и шли через темную площадь. В окнах горели теплые желтые огни и где-то далеко, в парке играла гитара.
– Как я могу, - сказал Грубин. Он шел, повернув голову набок, чтобы лучше видеть Таню и профиль ее навечно отпечатался в мозгу Грубина.
– Возьмите меня под руку, пожалуйста, - сказала Таня и Грубин как во сне сунул руку вбок, подмышкой у гимнастки пальцам было тепло и Грубин протянул вниз мизинец, чтобы он находился точно под локтем Тани и мог поддержать его, если Таня поскользнется.
– Я такая трусиха, вы не представляете, - сказала Таня. - А когда первый раз в незнакомом городе, то все улицы кажутся чужими. Мне просто повезло, что я вас встретила. Спасибо Сидорову.
– Да-да, - согласился Грубин, делая усилие, чтобы вспомнить, кто такой Сидоров.
– Вы были очень любезны, - сказала Таня, когда они остановились под вывеской «Ресторан Гусляр».
– А как же вы обратно пойдете? - испугался Грубин.
– Теперь я знаю, что это близко. Ведь отсюда цирк видно.
– Нет, - сказал Грубин. - Если хотите, я вас здесь подожду.
– Сумасшедший, - сказала Таня и засмеялась. В глазах ее горели зайчики уличных фонарей, а зубы оказались ровными и белыми. - Если вы так обо мне беспокоитесь, то пойдемте со мной в ресторан. Вы не голодны?
– Я голоден, - сказал Грубин смиренно, хотя никакого голода не чувствовал. Он был счастлив пойти в ресторан с Таней, но, по правде говоря, несколько разочарован, потому что ему хотелось пострадать ради Тани. А для страдания больше подходило ожидание под дождем.
– Вот и отлично, - сказала Таня. - Пошли. И потом проводите меня обратно. Договорились?
В гардеробе Таня сняла куртку и Грубин отметил, что она успела переодеться. На ней уже было платье. Грубин поглядел в зеркало и себе не понравился. Нос был слишком велик, глаза слишком выпучены, сам он, несмотря на недавнюю стрижку, слишком худ и лохмат. Сейчас она посмотрит на меня, думал он, и, скривится. И тогда я уйду на улицу, под дождь.
– Причешитесь, - сказала Таня Карантонис. - Расческу дать?
Зал был не полон, но дымен. Грубин давно не был в ресторане, не приходилось как-то. Зал оставлял странное впечатление. Его начали переоборудовать под современный, но ограничились только столами, шторами и буфетом в углу. Остальное - лепной потолок и стены с позолоченным трафаретом - осталось от старых времен.
Грубин, в неустойчивости чувств, возрадовался, что надел костюм с галстуком. Играл эстрадный оркестр из четырех человек. Грубину очень захотелось, чтобы хоть кто-нибудь из знакомых увидел его здесь с прекрасной циркачкой. Но знакомых, конечно, не было.
– А вот и Сидоров, - сказала Таня. - Какое приятное совпадение.
Дрессировщик сидел за столом в одиночестве. Перед ним стояла бутылка портвейна и тарелка с супом харчо.
– Сидоров, - сказала Таня, подходя к столику. - Добрый вечер. Вы сегодня хорошо работали.
«Ну зачем я сказал ей, что ищу Сидорова!» - проклял себя Грубин.
Вблизи Сидоров был не так привлекателен, как на манеже. У него было длинное сухое лицо в глубоких морщинах и волосы так плотно прилегали к голове, что все шишки черепа были наружу. У Сидорова были очень длинные сильные пальцы и на одном из них большой перстень. Дрессировщик лениво поднялся из-за стола, поцеловал Тане руку и когда выпрямился, то во взгляде его Грубин уловил нечто хищное, словно дрессировщику передались качества его подопечных.
– А это кто? - спросил Сидоров, обращаясь к Грубину. - Почему не знаю?
– А это вовсе не мой, а ваш поклонник, Сидоров, - сказала Таня. - Он вас искал, а я его мобилизовала, чтобы он меня поесть проводил.
– Здравствуйте, - сказал Грубин. - Грубин.
– Очень приятно, - сказал Сидоров в пустоту. - А я скучаю. Садитесь. В этой дыре есть нечего. Вот, видишь, суп ем.
– Здесь очень котлеты хорошие. По-киевски, - сказал Грубин. - Их в кулинарии продают, каждый день очередь.
– Наверно, на ружейном масле, - сказал Сидоров. - У меня желудок не в порядке.
– Правильно, давайте закажем по киевской котлете, - сказала Таня Грубину. - Я вам верю. Сидорову - никогда. Он хочет меня съесть.
– Шутка, - сказал Сидоров. - Хотел бы съесть только в переносном смысле.
– И еще возьмем вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235