А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Дэвид, помогите мне! – звал я.
И тут почти у моего уха прозвучал голос Мемноха
– Лестат, не делай этого, не уходи, Не возвращайся домой. Лестат, не делай этого, это сумасшествие – разве не понимаешь, – ну, пожалуйста, во имя любви к Господу, если ты можешь хоть немного любить Его и любить их, помоги мне!
– Нет! – Я обернулся и, с силой толкнув его, увидел, как он покатился вниз по крутым ступеням – неуклюжая и гротескная фигура с выражением изумления на лице, запутавшаяся в огромных хлопающих крыльях. Я резко повернулся к нему спиной. Впереди, из открытой двери на самом верху, лился свет.
Я побежал на свет.
– Остановите его! – закричал Мемнох. – Не выпускайте его. Не позволяйте ему унести с собой плат.
– У него с собой плат Вероники! – воскликнул один из мертвецов-прислужников, внезапно бросаясь на меня из сумрака.
Моя нога едва не соскользнула, однако я продолжал бегом скакать со ступеньки на ступеньку, ноги сильно болели. Я чувствовал, что они приближаются ко мне – мертвецы-прислужники.
– Остановите его.
– Не дайте ему уйти!
– Остановите его!
– Отберите у него плат, – кричал Мемнох, – он под рубашкой – нельзя, чтобы плат пропал вместе с ним!
Я взмахнул левой рукой, и один из мертвецов-прислужников прилип обмякшей, бесформенной грудой к скале. Высоко наверху неясно вырисовывалась дверь.
Мне был виден свет. Я видел свет и знал, что это земной свет – сверкающий и естественный.
На мои плечи опустились руки Мемноха, и он крутанул меня к себе.
– Нет, ты не посмеешь! – прорычал я. – Бог мне простит. Ты меня простишь, но не забирай ни меня, ни плат! – гремел я.
Я поднял левую руку, чтобы отгородиться от его протянутых ко мне рук, и снова ударил Мемноха, но его спасли крылья, Мемнох взлетел мне навстречу и едва не вдавил меня обратно в ступени. Я почувствовал, как его пальцы пронзают мой левый глаз! Вот они разлепили мне веки и стали вдавливать глаз в череп, причиняя мне нестерпимую боль, а потом по моей щеке сползла вниз студенистая масса
Я услышал прерывистый вздох Мемноха.
– О нет… – простонал он, прижав пальцы к губам, в ужасе уставившись на тот же предмет, на который смотрел и я.
На глаз, на мой круглый голубой глаз, дрожащий и мерцающий на ступени лестницы. Все мертвецы-прислужники тоже уставились на глаз.
– Наступите на него, раздавите его, – воскликнул один из них и бросился вперед. – Раздавить его, наступить, размазать! – закричал другой, устремившись к глазу с верхних ступеней.
– Нет, не делай этого, не надо! Остановитесь, вы все! – простонал Мемнох. – Не в моем царстве, здесь вы не посмеете!
– Наступи на глаз!
Это было мое мгновение, мой шанс
Я взлетел наверх, едва касаясь подошвами ступеней. Я почувствовал, как моя голова и плечи погружаются в свет и тишину, а потом в снег.
Я был свободен.
Я оказался на земле. Ноги мои ударились о мерзлую почву – скользкий снег вперемешку с грязью.
Я бежал, одноглазый, истекающий кровью, с платом, спрятанным под рубашкой, бежал сквозь жестокую бурю, сквозь снежные заносы; крики мои взлетали вверх и эхом отражались от знакомых зданий – темных, неприветливых небоскребов моего города Дом, земля.
Солнце только что погрузилось в темно-серую дымку налетевшей метели; белизна снега поглотила зимние сумерки.
– Дора, Дора, Дора!
Я все бежал и бежал.
Призрачные смертные пробирались сквозь метель; призрачные люди спешили по узким скользким тротуарам, автомобили ползли сквозь бурю, и их фары высвечивали поднимающуюся, сгущающуюся белизну. Снежные сугробы были настолько высокими, что я падал и с трудом вставал на ноги, но продолжал идти.
Передо мной возникли арки и шпили собора Святого Патрика, Святой Патрик.
А чуть дальше возносилась вверх стена Олимпийской башни из стекла, напоминающего полированный камень. Своей чудовищной высотой она пыталась достать до самих небес, уподобившись Вавилонской башне.
Я остановился, сердце мое едва не разрывалось.
– Дора! Дора!
Я достиг дверей вестибюля – головокружительные огни, гладкие полы, скопление смертных. Повсюду смертная плоть, поворачивающаяся взглянуть на то, что двигалось слишком быстро, чтобы быть замеченным. Убаюкивающая музыка и уютные огни, поток искусственного тепла!
Я отыскал лестничный пролет и взмыл по нему вверх, как пепел по дымоводу; вломившись через деревянную дверь, я вошел, пошатываясь, в комнату.
Дора.
Я увидел ее, почувствовал ее запах, снова ощутил аромат крови между ног; увидел это нежное маленькое лицо, белое, потрясенное, и по обе стороны от нее, как домовые из детских стишков или рассказов-страшилок, стояли Арман и Дэвид – вампиры, монстры, уставившиеся на меня в одинаковом оцепенении.
Я попробовал открыть левый глаз, которого у меня больше не было, затем повертел головой, чтобы ясно рассмотреть всех троих единственным правым глазом. Я ощущал острую боль в пустой глазнице, словно туда вонзилось множество иголок.
Лицо Армана застыло от ужаса. Он стоял в своем отделанном кружевом шикарном бархатном наряде и до блеска начищенных ботинках. Обращенное ко мне лицо ангела Ботичелли искажала боль.
И рядом с ним – Дэвид, исполненный жалости и сочувствия. Пожилой англичанин, заключенный в молодое, здоровое тело, по-зимнему укутанное в твид и кашемир, выглядел ошеломленным.
Монстры, одетые как люди – земные, настоящие люди!
И светящаяся фигурка моей Доры, моей хрупкой, страстной Доры с ее огромными черными глазами.
– Милый, милый, – воскликнула Дора, – я здесь! – Она обняла меня теплыми маленькими руками за ноющие плечи, не обращая внимания на снег, падающий с моих волос и одежды. Я опустился на колени, зарыв лицо в ее юбку, поближе к крови между ногами, крови из ее живой матки, крови земли, крови Доры, которую дарило ее тело, а затем повалился на пол.
Я был не в состоянии ни говорить, ни двигаться. Я чувствовал, как она прикасается своими губами к моим.
– Ты теперь в безопасности, Лестат, – сказала она.
Или то был голос Дэвида?
– Ты с нами, – молвила она. Или то был Арман?
– Мы здесь.
– Посмотри, посмотри на его ноги. На нем только один ботинок.
– А его пиджак! Он порван… пуговицы потерялись.
– Милый, милый. – Она поцеловала меня.
Я осторожно перевернул ее на спину, стараясь не придавить своим весом, задрал на ней юбку и прижал лицо к ее обнаженным бедрам. Запах крови затопил мое сознание.
– Прости меня, прости меня, – прошептал я, и мой язык прорвал тонкий хлопок ее трусов, срывая ткань с мягких волос внизу лобка, отодвигая в сторону запятнанную кровью прокладку. Я приник к крови ее молодых набухших розовых вагинальных губ, вытекающей из устья ее матки, крови ее сильного молодого тела, крови плотных горячих клеток ее вагинальной плоти, крови, не приносящей боли или жертвы, а дарующей лишь ее несшую снисходительность ко мне, к моему невыразимому акту, когда мой язык глубоко проникал в нее, извлекая кровь, которая была еще только на подходе, нежно, очень нежно собирая кровь с мягких волос, растущих на ее половых губах, высасывая каждую ее мельчайшую капельку.
Нечистая, нечистая. Они кричали это на пути к Голгофе, когда Вероника сказала: «Господи, я прикоснулась к краю твоей одежды, и мое кровотечение прекратилось». Нечистая, нечистая.
- Нечистая, хвала Богу, нечистая, – прошептал я, облизывая языком тайное запятнанное кровью место, ощущая вкус и запах крови, ее сладкой крови, – то место, откуда кровь вытекает свободно, и нет никакой раны, и нет в ней нужды – доступ к ее крови открыт для меня ее прощением.
В окно бился снег. Я слышал его, ощущал его – слепящий белый снег жуткой для Нью-Йорка снежной бури, холодная белая зима, все замораживающая своим покровом.
– Мой дорогой, ангел мой, – прошептала она.
Я лежал рядом с ней, я задыхался. Кровь ее была у меня внутри. Я извлек ее всю из матки – ту, что должна была вытечь. Я слизал даже ту, что налипла на прокладку.
Она села в кровати, скромно прикрывая меня своими скрещенными руками и наклонясь вперед. Она словно пыталась закрыть меня от их глаз – Дэвида и Армана, – ни разу при этом не оттолкнув, не закричав на меня, не отпрянув, и сейчас, когда я плакал, Дора держала мою голову в своих руках.
– Ты в безопасности, – снова повторила она.
В безопасности. Все они говорят: в безопасности, словно это магическое заклинание. Безопасность, безопасность.
– О нет, – воскликнул я. Я рыдал. – Нет, никто из нас не в безопасности. И никогда мы не будем в безопасности, никогда, уже никогда…
ГЛАВА 22
Я не позволю им прикасаться к себе. Я не собираюсь им отдавать ничего, даже рваный ботинок. Уберите ваши расчески, ваши полотенца, не надо меня утешать. Я вцепился в спрятанный на груди предмет.
Все, о чем я просил, – это кусок какой-нибудь ткани, чтобы укрыться. Они дали мне одеяло, мягкое, шерстяное – то, что надо.
Квартира почти опустела
Все это время они без остановки переправляли сокровища Роджера на юг; занимались этим агенты из смертных. Большинство скульптур и икон были, переправлены в монастырь в Новом Орлеане, бывший сиротский приют, и помещены в пустой часовне, которую я когда-то видел и где ничего не было, кроме распятия. Это был знак!
С делами было еще не совсем покончено. Оставались неотправленными кое-какие ценные вещи, пара чемоданов, коробки с бумагами, папки с досье.
Я отсутствовал три дня. В новостях было полно домыслов о смерти Роджера. Хотя как все это попало в прессу, мне говорить не хотели. В мире темного криминального наркобизнеса во всю шла драка за власть. Репортеры перестали звонить на телевидение с расспросами о Доре. Никто не знал об этой квартире. Никто не знал, что она здесь.
И лишь очень немногие знали о сиротском приюте, куда она собиралась вернуться, как только перевезут все реликвии Роджера.
На кабельном телевидении ее шоу запретили. Дочь гангстера больше не проповедовала Она не виделась и не разговаривала со своими последователями. Из колонок новостей и шуток телеведущих она узнала, что скандал облек ее фигуру ореолом загадочности. Но в основном ее называли не имевшей никаких перспектив телеевангелисткой, выступавшей в кратковременных передачах и не ведавшей о делах отца.
В обществе Дэвида и Армана она утратила все контакты с прежним миром, живя здесь, в нью-йоркской квартира отца, за стенами которой властвовала тяжелейшая за последние пятьдесят лет зима и с небес валил снегопад; живя среди бесценных реликвий, прислушиваясь, к ним, к их ласковым утешениям, к их чудесным сказкам, не представляя, что собирается делать, все еще веря в Бога.
Вот такими были самые последние новости.
Я забрал у них одеяло и пошел в одном ботинке через квартиру.
Я вошел в маленькую комнату. Завернулся в одеяло. Окно здесь было зашторено. Значит, солнца не будет.
– Не подходите ко мне, – сказал я. – Мне нужно отоспаться сном смертного. Мне нужно проспать ночь и следующий день, и потом я все вам расскажу. Не трогайте меня, не приближайтесь ко мне.
– Можно мне спать в твоих объятиях? – спросила Дора – бледное, трепещущее, наполненное кровью создание, стоящее в дверном проеме, за которым виднелись ее ангелы-вампиры.
Комната была темной. В ней стоял лишь один сундук с сокровищами. Правда, в холле были еще и статуи.
– Нет. Как только взойдет солнце, мое тело сделает все возможное, чтобы защититься от вторжения смертного. Тебе нельзя погружаться со мной в этот сон.
– Тогда позволь мне полежать с тобой хоть сейчас.
Двое других уставились через ее плечо на мою пустую глазницу, взволнованно подталкивая Друг друга, В ней, должно быть, стояла кровь. Но наша кровь быстро сворачивается. Глаз был вырван с корнем Какой же, интересно, у него корень? Я все еще чувствовал запах нежной восхитительной крови, которую вкусил от Доры. Кровь осталась у меня на губах, ее кровь.
– Дайте мне поспать, – сказал я.
Заперев дверь, я лег на пол, подтянул колени к животу, окунулся в тепло и уют толстых складок одеяла. Я вдыхал запах прилипших к моей одежде сосновых иголок и земли, дыма, засохших частиц дерьма, крови – человеческой крови, – крови с полей сражений и крови из Айя-Софии, когда на меня свалился мертвый младенец, и запах конского навоза, и запах адского известняка
Все это было под одеялом вместе со мной, а рука моя покоилась на развернутом плате, прикрывавшем мою нагую грудь.
– Не подходите ко мне! – прошептал я вновь для ушей бессмертных, находящихся за пределами комнаты, – тех, что были так смущены и напуганы.
А потом я заснул.
Сладкий покой. Приятная темнота Хорошо бы смерть была похожа на это состояние. Хорошо бы вот так спать, спать и спать вечно.
ГЛАВА 23
Я пребывал в бесчувствии целых двадцать четыре часа, проснувшись лишь на следующий вечер, когда солнце на зимнем небе уже угасало. На деревянном сундуке были разложены предметы моей одежды, хорошей, а не той, в чем я пришел, и стояла пара ботинок.
Я попытался представить себе, кто все это подбирал для меня из того гардероба, что был в гостинице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов