Однако передо мной было нецельное и твердое тело вампира.
Несмотря на всю свою плотность и кажущуюся неуязвимость, фигура как-то странно дернулась, но быстро приняла прежнюю форму. Собрав всю свою мощь, я толкнул чудовище ладонями в грудь. Перед глазами совсем близко промелькнула блестящая за­щитная пластина – я успел заметать даже рисунок на ней и какие-то буквы, – а мгновением позже над моей головой раздался хлопок огромных крыльев. Та­кое впечатление, что дьявол хотел напутать меня. И все же мне удалось отшвырнуть проклятое суще­ство на значительное расстояние! Прекрасный удар! Сам не знаю, на что я рассчитывал и откуда набрался смелости и силы, но с воинственным кличем я вновь бросился в атаку.
Взмах лоснящихся, сияющих глянцем крыльев – и я почувствовал, что падаю… Нет, я не стану кричать… не дождется… будь он проклят… не стану… Я падал…
Я падал… Я словно погружался в такие глубины, какие могут привидеться лишь в кошмарном сне. Пу­стота была невообразимо абсолютной. А падение – стремительным.
Существовал только Свет. Он заполнял все види­мое пространство и показался мне вдруг столь пре­красным, что я утратил ощущение реальности и пере­стал чувствовать даже собственное тело, лишившееся веса и формы. Оставалась лишь пугающая инерция па­дения, словно напоминающая о существовании зем­ного притяжения, которое неизбежно приведет меня к гибели. Волна голосов захлестнула меня с головой.
– Но они же поют! – воскликнул я. Я застыл без движения.
Постепенно я осознал, что лежу на полу, почув­ствовал под собой шероховатую поверхность ковра, ощутил запах мастики и пыли – запах своего дома. И понял, что мы по-прежнему находимся в той же комнате.
Он сидел в кресле Луи возле письменного стола, а я лежал рядом с ним на спине, уставясь в потолок, и грудь мою разрывала нестерпимая боль.
Я сел, демонстративно скрестив ноги, и посмотрел на него вызывающим взглядом.
– Да, в этом действительно есть смысл. – Он был явно поражен и озадачен.
– В чем именно? О чем ты?
– Ты столь же силен, как и мы.
– Да нет, едва ли, – в ярости ответил я. – У меня не вырастают крылья. И я не могу заставить звучать музыку.
– Можешь. Ведь ты вызывал видения у смертных. Ты способен заворожить, околдовать их своими чара­ми. В тебе не меньше силы, чем в нас. И сейчас ты до­стиг очень интересной стадии своего развития. Я был уверен, что не ошибся в тебе. Ты вызываешь во мне благоговейный страх и глубочайшее почтение.
– Чем? Своей независимостью? Позволь мне кое-что сказать тебе, Сатана, – или как там тебя еще ве­личают…
– Не смей называть меня так – я ненавижу это имя!
– Прекрасный повод, чтобы в беседах с тобой по­вторять его снова и снова.
– Меня зовут Мемнох, – невозмутимо произнес он. – Мемнох-дьявол. И я прошу тебя запомнить это имя. – Он сделал едва заметный умоляющий жест.
– Мемнох-дьявол.
– Да, именно так я подписываюсь в случае необ­ходимости.
– Так вот, ваше королевское величество, Повели­тель Тьмы. Я не стану помогать вам ни в чем. Я не ваш слуга,
– Мне кажется, я могу заставить тебя изменить свое решение, – ровным тоном ответил он. – Пола­гаю, ты все поймешь и будешь на многое смотреть с моей точки зрения.
Я вдруг почувствовал слабость, почти полное бес­силие, и меня охватило отчаяние.
Ничего удивительного.
Я перевернулся, уткнулся лицом в согнутую руку и заплакал, как ребенок. Я умирал от изнеможения, чувствовал себя беспомощным и несчастным и един­ственное, в чем находил удовольствие, – это в плаче. Ни на что иное я был просто неспособен и потому полностью отдался во власть безудержных рыданий. Вскоре, как и любой совершенно измученный горем человек, я ощутил глубочайшее облегчение. Мне было все равно, кто видел или слышал меня в тот момент. Я плакал не переставая.
Знаете, у меня есть собственное мнение относи­тельно плача. Мне кажется, некоторым людям стоит научиться этому трюку. Но уж если вы умеете плакать по-настоящему, то с этим умением не может срав­ниться ничто. Мне жаль тех, кто до сих пор не освоил эту нехитрую премудрость. Она сродни свисту или пе­нию.
Как бы то ни было, тогда я был слишком несчас­тен, чтобы обрести утешение в том кратком миге облегчения, которое подарили мне неудержимые и беспорядочные всхлипывания и соленые кровавые слезы, катившиеся по моим щекам.
Я вспомнил, как много лет назад вошел под своды Нотр-Дам, а мерзкие маленькие вампиришки, Дети Сатаны, укрылись во тьме вокруг собора и поджида­ли меня. Я вспомнил о своей смертной жизни, о До­ре… Я думал об Армане – бессмертном мальчике, стоявшем во главе общины Избранников Сатаны, обитавшей глубоко под склепами парижского клад­бища, о мальчике, который возомнил себя темным святым и заставлял своих одетых в лохмотья поддан­ных-кровопийц мучить людей, нести им смерть, сеять среди них страх и, подобно эпидемии, одну за другой уносить их жизни. Я буквально задыхался от рыданий.
– Это неправда, – кажется, твердил я. – Нет ни Бога, ни дьявола. Это неправда!
Он не отвечал. Я вновь перевернулся и сел, выти­рая лицо рукавом. Носового платка не было, ведь я отдал его Доре. Я почувствовал слабый запах, исходя­щий от моей одежды, от груди, к которой девушка прижималась, сладостный аромат ее крови. Мне не следовало оставлять Дору в таком отчаянии. Господи, я обязан был позаботиться о ее покое, о ее душевном равновесии! Черт побери!
Я взглянул на Мемноха.
Он сидел все на том же месте, положив руку на спинку кресла Луи, и молча наблюдал за мной.
– Ты не собираешься оставить меня в покое, правда? – со вздохом спросил я.
Мой вопрос, казалось, захватил его врасплох. Он рассмеялся, и лицо его при этом выражало скорее дружелюбие, чем полное равнодушие.
– Конечно нет, – негромко произнес он, словно не желая вновь довести меня до срыва. – Послушай, Лестат, я много столетий искал кого-нибудь вроде тебя. Я много веков ждал именно тебя! Нет, боюсь, я не намерен оставлять тебя в покое. Но я не хочу, что­бы ты страдал и мучился. Как мне успокоить тебя? Быть может, я должен совершить какое-либо малень­кое чудо? Или подарить тебе что-нибудь? Что сделать, дабы мы могли продвинуться дальше?
– А куда и каким образом мы, черт возьми, мо­жем продвинуться?
– Я тебе все объясню. – Он широко развел руки и слегка пожал плечами. – И тогда ты поймешь, поче­му я должен выиграть.
– Суть в том… в том, что я могу отказаться от со­трудничества с тобой, не так ли?
– Вот именно! Никто не в состоянии помочь мне, если будет действовать не по собственной воле. А я устал. Я утомлен этой работой. И нуждаюсь в помо­щи. Когда твоему другу Дэвиду случайно довелось стать свидетелем нашего явления, эту часть разговора он понял совершенно правильно.
– А ваше явление Дэвиду действительно было случайным? Дэвид не должен был видеть тебя и Бога вместе?
– Мне трудно сейчас что-либо тебе объяснить. Практически это невозможно.
– Сделав Дэвида одним из нас, я что, расстроил какие-то твои планы?
– И да, и нет. Суть в том, что Дэвид верно уловил смысл нашей беседы. Моя задача трудна, и я очень устал! Что же касается некоторых других предполо­жений Дэвида, связанных с тем видением… – Он по­качал головой. – В общем, ты именно тот, кто мне сейчас нужен, и крайне важно, чтобы ты, прежде чем принять окончательное решение, увидел все собствен­ными глазами.
– Значит, хуже меня на свете не существует? – дрожащими губами прошептал я, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь снова. – Несмотря на все проступки смертных, на те ужасные злодеяния, которые люди обрушивают друг на друга, несмотря на немыслимые страдания женщин и детей всего мира по вине пред­ставителей рода человеческого, самым плохим со­зданием на земле ты считаешь меня? Я тебе нужен! А Дэвид оказался слишком хорошим – так? Вопре­ки твоим ожиданиям, он не превратился в закончен­ного негодяя? Ты это хочешь сказать?
– Нет, конечно же ты не самый плохой, – утешил он меня и тут же добавил со вздохом: – В этом-то все и дело.
Постепенно я начал яснее видеть все больше и больше деталей его внешнего облика. И не потому, что они стали более отчетливыми, как это было во вре­мя моего разговора с призраком Роджера, а просто потому, что сам я постепенно успокаивался. Волосы его были темно-пепельного цвета, мягкие и вьющие­ся. А брови – вовсе не черные, как мне показалось вначале, а того же оттенка, что и волосы, – имели кра­сивый изгиб, придавая лицу выражение, напрочь ли­шенное тщеславия или высокомерия. И естественно, он не производил впечатления существа недалекого и тем более глупого. Одет он был очень непритязатель­но. Сомневаюсь, что это вообще можно было, назвать настоящей одеждой. Да, вещи казались вполне мате­риальными, однако на пальто отсутствовали пугови­цы, а покрой рубашки поражал своей простотой.
– Понимаешь, – продолжал он, – ты всегда умел мыслить здраво. А это именно то, что необходимо в первую очередь, то, что я искал прежде всего: здравомыслие, интеллект, целеустремленность и увлеченность. Бог свидетель, я не мог упустить такого, как ты! К тому же ты как будто сам манил меня к себе.
– Никогда!
– Да ладно тебе. Вспомни, сколько раз ты откры­то бросал вызов дьяволу.
– Это были всего лишь стихи… точнее, слабые вирши.
– Неправда. А вспомни, что ты вытворял. Ты про­будил древнейшее существо, Акашу, и едва не отдал в ее власть судьбы человечества. – Он коротко рассме­ялся. – Как будто на земле мало чудовищ, создан­ных эволюцией. А твоя авантюра с Похитителем Тел! Подумать только! Перевоплотиться, обрести такой шанс – и отказаться от него ради того, чтобы вновь стать тем, кем был прежде! Тебе известно, что твоя Гретхен стала в джунглях святой?
– Да. Читал об этом в газетах.
Гретхен! Моя монахиня, моя любовь в тот корот­кий период, когда я вновь стал смертным… С той са­мой ночи, когда она убежала от меня в часовню мис­сии и рухнула на колени перед распятием, Гретхен не произнесла ни слова. Она молилась денно и нощно, почти полностью отказалась от пищи, а по пятницам в маленькое, затерянное в джунглях поселение стека­лись толпы людей. Дабы собственными глазами уви­деть стигматы на ее ладонях и стопах, паломники преодолевали многие мили, продирались сквозь не­проходимые заросли; некоторые прилетали даже из Каракаса и Буэнос-Айреса. Таков был конец Гретхен.
«А что, если она действительно пребывает возле Христа?» – неожиданно пришла мне в голову мысль.
– Неправда все это, – холодно произнес я. – Гретхен лишилась рассудка, она постоянно пребывает в истерическом состоянии, и виноват в этом я. А мир
получил еще одного мистика, создание, приобщенное к религиозным таинствам, которое, подобно Христу, истекает кровью. Таких, наверное, уже тысячи.
– Не мне об этом судить, – сказал Мемнох. – А если вернуться к теме нашего с тобой разговора, то я хотел сказать, что ты совершил все, что только можно было вообразить, – за исключением прямого призы­ва Ты бросил вызов всем властям и прошел все испы­тания. Ты дважды хоронил себя заживо и даже по­пытался взлететь к самому солнцу в надежде, что оно испепелит тебя. Единственное, что осталось, – это призвать меня напрямую. Разве не так? Всем своим поведением ты словно вопрошал: «Мемнох, скажи, что еще я могу сделать?»
– И ты рассказал об этом Богу? – Тон мой оста­вался холодным, ибо я не желал быть вовлеченным в его игры и старался подавить собственное любопыт­ство и возбуждение.
– Конечно.
От удивления я не нашелся что сказать.
В голову не приходило ни единой удачной мыс­ли – мелькали только обрывки каких-то заумных те­ологических идей, провокационные вопросы типа: «А почему Бог сам этого не знал?» – и тому подобная ерунда.
Мне нужно было подумать, сконцентрироваться и понять, что говорит моя собственная интуиция.
– Ты вроде Декарта… – сказал он. – Или Канта…
– Не смей смешивать меня в одну кучу с кем-ли­бо! – перебил я. – Я – Вампир Лестат, единственный и неповторимый в своем роде.
– Нашел кому говорить об этом!
– Много ли нас сейчас на земле – вампиров? Я не беру в расчет других бессмертных, всяких чудовищ, злых духов и тому подобных существ вроде тебя. Речь исключительно о вампирах. Их, пожалуй, и сот­ни не наберется. И ни один из них не сравнится со мной, Лестатом!
– Согласен целиком и полностью. Ты мне нужен. Я нуждаюсь в таком помощнике.
– И тебя не смущает, что я не испытываю к тебе никакого уважения, что совершенно не верю в тебя и, несмотря на все произошедшее, не боюсь? Тебя не волнует, что вот сейчас, здесь, в моем доме, я попросту смеюсь над тобой? Не думаю, что Сатана стал бы тер­петь подобное. Я бы не потерпел. А ведь тебе извест­но, что я сравнивал себя с тобой. Люцифер! Сын утра! Своим хулителям и судьям я заявлял, что перед ними сам дьявол или что, доведись мне встретиться с самим Сатаной, я разобью его наголову и обращу в бегство.
– Мемнох, меня зовут Мемнох, – поправил он. – Пожалуйста, не упоминай больше это имя – Сатана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71