А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В груди жгло от бега, израненные ноги были в си­няках; я вновь попробовал Его крови и узрел свет в ослепительной вспышке. Ослепленный, я схватил плат и засунул его под плащ, плотно свернув. Никто не до­берется до него. Никто.
С моих губ слетел жуткий вопль. Я посмотрел вверх. Небо стало другим; голубое небо над Иерусалимом, наполненный песком воздух переменились; ме­ня милосердно окружил вихрь, и кровь Христова про­никла в мою грудь и мое сердце, отчего сердце мое сделалось летучим и легким, свет заполнил глаза, и обе мои ладони крепко сжали свернутый плат.
Вихрь нес меня в тишине и безмолвии. Напрягая всю свою волю, я заставил себя взглянуть вниз, просу­нуть руку под одеяние, которое стало вдруг пиджаком и рубашкой – костюмом, что я носил в заснеженном Нью-Йорке, – и между жилетом и рубашкой я чув­ствовал свернутый плат! Казалось, ветер вот-вот со­рвет с меня одежду! И сорвет у меня с головы волосы. Но я крепко прижимал к себе свернутую тряпицу, что надежно пряталась у моего сердца.
От земли поднимался дым. Снова крики и визг. Не были ли они ужаснее криков, сопровождавших Хрис­та по пути на Голгофу?
Я тяжело, со всего размаха ударился о стену и пол. Мимо проносились лошади, едва не задевая копытами мою голову и высекая из камней искры. Передо мной лежала истекающая кровью, умирающая женщина, видимо со сломанной шеей; из ее носа и ушей текла кровь. Во все стороны разбегались люди. И сно­ва запах экскрементов мешался с запахом крови.
Это был побежденный город, отданный на растер­зание победителям; вопли эхом отдавались под высокими сводами; пламя подступало так близко, что опа­ляло мои волосы.
– Плат, плат! – молвил я, нащупав его, надежно спрятанный между жилетом и рубашкой. Ко мне приблизилась ступня солдата, сильно ударив меня по лицу сбоку. Я распластался на камнях.
Подняв глаза, я обнаружил, что нахожусь вовсе не на улице. Я лежал под куполом огромного храма с ря­дами колонн и арок. Повсюду вокруг меня, на фоне сверкающих золотых мозаик, лилась кровь. Людей давили копытами лошадей. Прямо надо мной о стену разбили тельце ребенка – череп его раскололся, и ма­ленькие конечности обвисли, как у тряпичной куклы. Всадники рубили с плеча палашами спасающихся бегством людей, кромсая плечи, руки и головы. Неис­товствовали языки пламени, отчего было светло, как днем. Мужчины и женщины бежали через порталы храма. Воины преследовали их. Камни и земля пропи­тались кровью. Кровью пропитался весь мир.
Повсюду вокруг и высоко наверху плавились золо­тые мозаики, и лики святых застыли от ужаса, наблю­дая за этой кровавой бойней. Пламя поднималось все выше. Горели книги! Повсюду валялись груды раз­битых в щепы икон и куски скульптур, тлеющих, за­копченных, пожираемых пламенем, поблескиваю­щих позолотой.
– Где мы? – прокричал я.
Голос Мемноха раздался совсем рядом со мной. Спокойный, он сидел, прислонившись к каменной стене.
– Айя-София, друг мой, – ответил он. – Ничего особенного, право. Всего-навсего Четвертый кресто­вый поход.
Я протянул ему левую руку, не желая отпускать плат, который держал правой.
– То, что ты видишь, – это христиане-католики, истребляющие христиан греческой веры. Вот и вся история. Египет и Святая земля на какое-время поза­быты. Венецианцам было дано три дня на разграбле­ние города. Это было политическое решение. Разуме­ется, все они пришли сюда, чтобы отвоевать Святую землю, где мы с тобой недавно побывали, но битва не состоялась, поэтому власти дали волю войскам, впус­тив их в город. Христиане режут христиан. Католики против христиан греческой веры. Хочешь пройтись по городу? Желаешь взглянуть еще? Миллионы книг уте­ряны навсегда. Рукописи на греческом, сирийском, коптском, латинском. Божьи книги и людские книги. Хочешь прогуляться по монастырям, где христиан­ских монахинь вытаскивают из келий их собратья по христианской вере и безжалостно насилуют? Констан­тинополь подвергается разграблению. Ничего особен­ного, поверь мне, пустяк.
Я лежал на земле и рыдал, пытаясь закрыть глаза и не видеть, но был не в состоянии не видеть – вздра­гивая от звона лошадиных копыт, столь опасно близ­ких, задыхаясь от запаха крови убитого младенца, тя­жело и безжизненно навалившегося мне на ногу, словно какое-то мокрое морское существо. Я плакал и плакал. Рядом со мной лежало тело мужчины с наполовину отделенной от шеи головой; на камни на­текла лужа крови. Об тело споткнулся другой человек с вывихнутым коленом, окровавленной рукой попы­тался ухватиться за что-нибудь, чтобы не упасть, и, найдя лишь розовое голое тельце ребенка, отбросил его в сторону. Маленькая головка младенца была раз­мозжена окончательно.
– Плат, – прошептал я.
– О да, бесценный плат, – сказал он. – Не жела­ешь ли сменить обстановку? Можем отправиться дальше. Например, в Мадрид и испробовать аутодафе. Ты знаешь, что это такое? Это когда мучают и сжигают заживо евреев, не желающих обращаться в христиан­ство. А можем вновь вернуться во Францию и посмот­реть на катар, вырезаемых в Лангедоке. Ты, наверное, слышал эти легенды, когда был подростком. С ересью было покончено, со всей ересью. Весьма успешная миссия со стороны отцов-доминиканцев, которые позже, естественно, примутся за ведьм. Выбор у нас большой. Предположим, мы отправимся в Германию и увидим мученичество анабаптистов. Или в Англию, чтобы понаблюдать, как королева Мария сжигает тех, кто выступал против Папы в годы правления ее отца Генриха. Я расскажу тебе о необычной сцене, кото­рую частенько наблюдал. Страсбург, 1349 год. Две ты­сячи евреев были сожжены там в феврале этого года по обвинению в распространении «черной смерти». Подобные вещи будут происходить по всей Европе…
– Я знаю историю, – рыдал я, пытаясь перевести дух. – Знаю!
– Да, но когда видишь сам, это совсем другое де­ло, не так ли? Как я уже говорил, это все пустяки. То, ради чего это затевалось, – разделить навсегда грече­скую и латинскую церкви.
И по мере ослабления Константинополя привер­женцы Корана, мусульмане, повалят толпой мимо разрушенных оборонительных сооружений в Европу. Хочешь посмотреть на одну из этих битв? Можем от­правиться прямо в двадцатое столетие, если хочешь. Можем отправиться в Боснию и Герцеговину, где сей­час сражаются мусульмане с христианами. Эти стра­ны, Босния и Герцеговина, сейчас на устах людей, ша­гающих по улицам Нью-Йорка.
А пока мы обсуждаем народы библейских стран – мусульман, иудеев, христиан, – почему бы нам не от­правиться в южный Ирак и не послушать причита­ния голодающих курдов, чьи болота осушены и насе­ление истребляется? Если пожелаешь, мы можем просто ограничить зону обзора разграблением святых мест – мечетей, соборов, церквей. Можно воспользо­ваться этим методом, чтобы пропутешествовать вплоть до сегодняшнего времени.
Обрати внимание: ни одно из сделанных мной предложений не затрагивает людей, не верящих в Бо­га или Христа. Люди, чтящие Библию, – вот о ком мы говорим; Библию, идущую от единого Бога и непре­рывно изменяющуюся и усовершенствующуюся.
А сегодня, днем и ночью, сгорают в пламени бес­ценные документы. Это развертывание мироздания, это эволюция; это, несомненно, освященное стра­дание каких-то людей, ибо все те люди, которых ты здесь видишь, поклоняются одному и тому же Богу.
Я ничего не ответил.
Его голос, к счастью, прервался, но битва – нет. Раздался взрыв. Пламя с ревом взметнулось так высоко, что я разглядел лики святых под самым куполом. На одно мгновение вокруг меня осветилась вся вели­чественная базилика – ее огромный овал, ряды ко­лонн, большие полуарки, поддерживающие купол. Свет померк, опять раздался взрыв, и с новой силой зазвучали крики.
Тогда я закрыл глаза и лежал без движения, не за­мечая толчков и тяжести подошв людей, ступающих по моей спине. У меня был плат, и я лежал тихо, ста­раясь не привлекать внимания.
– Может ли ад быть хуже этого? – спросил я. Го­лос мой прозвучал слабо, и я не думал, что он услышит меня за шумом сражения.
– Право, не знаю, – ответил он тем же спокой­ным голосом, словно то, что нас связывало, без усилий передавало слова от одного к другому.
– Это что, и есть преисподняя? – спросил я. – И души могут отсюда выбраться?
Он ответил не сразу.
– Ты полагаешь, я стал бы вести с Ним войну на моих условиях, если бы души не могли выбраться? – спросил он, словно сама мысль о вечном пребывании здесь оскорбила его.
– Забери меня отсюда, пожалуйста, – прошептал я. Моя щека покоилась на каменном полу. Вонь от ло­шадиного навоза смешивалась с запахом мочи и кро­ви. Но вопли были хуже всего. Вопли и непрекращаю­щийся звон металла! – Мемнох, забери меня отсюда! Расскажи мне, в чем суть вашего с Ним поединка! Рас­скажи о правилах!
Я попытался сесть, подтянул к себе ноги, вытирая глаза левой рукой, а правой по-прежнему сжимая плат. Я стал задыхаться от дыма. Глаза сильно жгло.
– Скажи мне, что ты имел в виду, когда сказал, что я тебе нужен, что ты выигрываешь битву? Что это за битва между тобой и Им? Чего ты хочешь от меня? Как ты оказался Его противником? Что, именем Бога, должен делать я?
Я поднял глаза. Он сидел, расслабившись, нога на ногу, руки сложены на груди, с ясным лицом в момент вспышки пламени и бледным, когда оно угасало. Весь перепачканный, он казался слабым и смотрелся до­вольно странно – был жалким и спокойным одновре­менно. Выражение его лица не было ни горьким, ни саркастическим, а лишь задумчивым – с застывшей гримасой, совсем как те лики на мозаиках – безжиз­ненные свидетели тех же самых событий.
– Итак, мы прошли через многие войны. Мы ви­дели так много смертоубийств. Мы вытерпели массу мучений, – молвил он. – Теперь у тебя нет недостат­ка в воображении, Лестат.
– Дай мне отдохнуть, Мемнох. Ответь на мои во­просы. Я не ангел, а лишь чудовище. Пожалуйста, пой­дем.
– Хорошо, – сказал он. – Сейчас отправимся. Ты, в сущности, проявил храбрость, как я и предполагал. Твои слезы обильны и идут от сердца.
Я не ответил. Грудь моя вздымалась. Я продолжал сжимать плат. Левую руку я приложил к уху. Как я смогу двигаться? Ожидал ли я, что он унесет меня в вихре? Будут ли мои члены подчиняться приказам воли?
– Отправляемся, Лестат, – вновь произнес он. Я услышал, как поднимается ветер. Это был вихрь, и стены уже отдалились от нас. Я прижал рукой плат. И услышал голос около уха:
– А теперь отдохни.
Во мраке вокруг нас кружились души. Я чувство­вал, как моя голова прислоняется к его плечу, а ветер разметывает волосы. Я закрыл глаза и увидел, как Сын Божий вступает в огромное, темное, сумрачное про­странство. Его маленькая отдаленная фигура излучала свет по всем направлениям, освещая сотни борющих­ся человеческих форм, душ, привидений.
– Преисподняя, – порывался я сказать. Но мы были внутри вихря, и мне привиделся лишь образ на фоне черноты моих сомкнутых глаз. И снова свет сде­лался ярче, лучи слились в одно огромное сияние, слов­но я оказался внутри него. Послышались песнопения, все громче и яснее, заглушая стенания душ вокруг нас, пока эти звуки не смешались и не сделались самой сутью видения и природой вихря. И они стали еди­ным целым.
ГЛАВА 19
Я неподвижно лежал где-то в открытом месте, на каменистой почве. У меня был с собой плат. Я ощущал его массу, но не осмеливался просунуть руку за пазуху и вытащить его, чтобы осмотреть.
Я увидел Мемноха, стоящего немного поодаль, в полном торжественном облачении, с высоко поднятыми и сведенными за спиной крыльями. И я увидел Бога Воплощенного, воскресшего, со все еще алеющи­ми ранами на лодыжках и запястьях. Но Его уже ис­купали и омыли, и тело Его было такое же, как у Мем­ноха, то есть размерами больше человеческого. Его одежды были белыми и свежими, а темные волосы по-прежнему сильно окрашены запекшейся кровью, но красиво причесаны. Казалось, через покров эпидер­миса на Его теле света исходит больше, чем до распя­тия; Он излучал такое мощное сияние, по сравнению с которым сияние Мемноха воспринималось много тусклее. Но эти двое не соперничали друг с другом и были, по сути, одинаково лучезарны.
Я лежал, где лежал, глядя вверх и слушая их спор. И только уголком глаза – еще до того, как их голоса сделались для меня различимы, – увидел я, что это по­ле брани, усеянное телами убитых. То не было время Четвертого крестового похода. Не было нужды говорить мне об этом. То была более ранняя эпоха; одежду и доспехи на мертвых воинах я отнес бы, когда бы меня спросили, к третьему веку, хотя я не был совсем уверен. То были ранние, стародавние времена.
Мертвые смердели. Воздух кишел пирующими насекомыми и ленивыми, разъевшимися стервятниками, прилетевшими разорвать мерзкую, разбухшую плоть. Вдалеке раздавалось рычание дерущихся волков.
– Да, понимаю! – сердито произнес Мемнох. Он говорил на языке, который не был ни английским, ни французским, но я прекрасно его понимал. – Врата небесные открыты для всех, кто умирает с пониманием и приятием гармонии мироздания и благодати Господней!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов