Стоило мне появиться, все рухнуло, и мне пришлось навсегда уйти из ее жизни вместе с набитыми золотом чемоданами. А разве бы­вает в жизни иначе? Мне кажется, все благие начина­ния завершаются именно таким образом. Я отнюдь не святой. И мне не удалось накормить голодных и страждущих.
Но Дора. Мне вдруг пришла в голову мысль, что отныне она – моя дочь. Она стала для меня такой же святой, какой была для Роджера. Дора обрела нового богатого отца – меня.
– Что с тобой? – с тревогой спросил Дэвид, про­сматривая очередную папку с бумагами. – Ты опять видел призрака?
Меня едва вновь не охватила сильнейшая дрожь, однако я сумел вовремя взять себя в руки и хотя про­молчал в ответ, но неожиданно совершено явственно представил себе создавшуюся ситуацию.
Я должен присмотреть за Дорой! Конечно! Я при­смотрю за ней и позабочусь о том, чтобы она приняла наследство. Я сделаю все возможное, чтобы убедить ее в необходимости такого шага. Возможно, Роджер просто не сумел найти к ней подход, не знал, какие именно аргументы следует использовать. А теперь, не­смотря на все свои сокровища, Роджер превратился в мученика. И это его последнее перевоплощение, впол­не вероятно, можно считать наиболее правильным. Он сполна заплатил за свое богатство, искупил грехи. И кто знает, быть может, Дора… если ей правильно объяснить…
Неожиданная находка прервала мои размышле­ния. Вот они! Все двенадцать книг! Каждая в отдель­ном футляре из тончайшего пластика. Они стояли в ряд на верхней полке небольшого бюро, рядом со шка­фом, где хранились документы. Я сразу догадался, что это они. К тому же на каждом футляре имелись яр­лычки с затейливо выведенными рукой Роджера ини­циалами: «В де В».
– Послушай! – Дэвид поднялся с колен, стряхи­вая пыль с брюк. – Здесь только документы, касаю­щиеся приобретения того или иного раритета. Все совершены на вполне законных основаниях, совершенно чистые – во всяком случае, он позаботился об их отмывании. Десятки, сотни квитанций, чеков, договоров, сертификатов, заключений экспертов о… Увезти все это отсюда прямо сейчас, и чем скорее, тем лучше.
– Согласен. Вопрос только куда и каким образом.
– Подумай. Где коллекция будет в наибольшей безопасности? Твоя квартира в Новом Орлеане, бе­зусловно, не годится. Доверить подобные ценности какому-нибудь хранилищу в Нью-Йорке тоже нельзя.
– Ни в коем случае. У меня есть жилье здесь, в городе, в одном из небольших отелей, но…
– Да, я помню. Те самые комнаты, куда заявился однажды Похититель Тел. Неужели ты так с тех пор и не сменил адрес?
– Сейчас это не имеет значения. Все равно там слишком мало места.
– А тебе не кажется, что наше новое просторное жилище в Олимпийской башне вполне подходит?
– Ты серьезно? – удивленно спросил я.
– Конечно. Вполне. А где ты найдешь место без­опаснее? А теперь за работу. В это дело ни в коем слу­чае нельзя впутывать смертных. Нам предстоит спра­виться с непростой задачей самостоятельно.
– О-о! – Я с отвращением вздохнул. – Ты хо­чешь сказать, упаковать и перевезти все это?
Дэвид рассмеялся.
– Да. Геркулесу доводилось выполнять подобную работу. И ангелам тоже. Как по-твоему, что чувство­вал Михаил, вынужденный переходить в Египте от дома к дому и убивать первенца в каждой семье? Да­вай не мешкай. Ты даже не можешь себе предста­вить, как облегчают жизнь современные упаковочные материалы. Уверен, мы справимся без посторонней помощи. Это будет захватывающее приключение. По­чему бы нам, скажем, не попутешествовать по кры­шам?
– О, нет ничего более прекрасного чем энергия и энтузиазм юного вампира, – устало вздохнул я.
Тем не менее, я сознавал, что Дэвид прав. Наша си­ла, и наши возможности не идут ни в какое сравнение с силой и возможностями любого смертного помощ­ника. Мы могли полностью очистить квартиру в тече­ние одной ночи.
Задним числом должен признать, что, если вас сне­дает тревога или страх, если вас мучает совесть или вы панически боитесь, появления дьявола, готового схва­тить вас за горло и ввергнуть в огненную бездну, нет, и не может быть противоядия лучше, чем напряжен­ный, тяжелый труд.
Мы запаслись невероятным количеством упаковоч­ного материала, представлявшего собой двухслойный полиэтилен с заключенными между слоями пузырь­ками воздуха. Такой материал способен защитить от любых неожиданностей в пути даже самые хрупкие предметы. Первым делом я сложил все финансовые документы и книги Винкена, причем предварительно заглянул в каждый футляр, дабы удостовериться, что, беру именно то, что нужно. Как только я покончил с этим, мы с Дэвидом приступили к основной работе.
Мелкие предметы мы складывали в мешки, кото­рые перетаскивали затем в свое новое жилище. Как и предлагал Дэвид, мы летали высоко над крышами до­мов – две темные фигуры, невидимые для смертных, бесшумно плывущие по воздуху, словно ведьмы, на­правляющиеся на свой шабаш.
Более крупные вещи приходилось переправлять по одной, нежно заключив в объятия. Я сознательно обошел стороной мраморного ангела, а Дэвиду, на­против, скульптура очень понравилась, и. он всю до­рогу разговаривал с ней. Внутри Олимпийской башни мы пользовались хозяйственными лестницами и, естественно, действовали как вполне обыкновенные смертные.
Едва достигнув здания и соприкоснувшись с ми­ром смертных, мы сбрасывали скорость и превраща­лись в нормальных джентльменов, с любовью обуст­раивающих свое новое жилище и радостно несущих туда тщательно упакованные предметы роскоши.
Вскоре наши чистенькие, устланные коврами апар­таменты над крышами собора Святого Патрика пре­вратились в склад беспорядочно сложенных мешков и пакетов; некоторые из них походили на аккуратно забинтованных мумий, другие – на небрежно завер­нутых набальзамированных покойников. Беломра­морный ангел с сосудом для святой воды был, кажет­ся, последним. Книги Винкена, тщательно завернутые, лежали на столике в восточном стиле. У меня не на­шлось времени просмотреть их внимательно, да и мо­мент для этого был явно неподходящим.
Задыхаясь от раздражения и ярости, вызванных тем, что пришлось выполнять столь унизительную для меня лакейскую работу, я буквально рухнул в кресло. Зато Дэвид сиял от гордости и удовольствия.
– Здесь сокровищам ничто не угрожает, – жиз­нерадостно заключил он.
Глядя на разгоряченное тело молодого мужчины, которое, казалось, воспламенял заключенный в нем неутомимый внутренний дух, я думал о том, как при­чудливо переплелись и соединились в нем два совер­шенно разных человека – пожилой, мудрый Дэвид и рослый, мускулистый юноша, в чьих жилах текла кровь англичан и индийцев. Безусловно, он самое со­вершенное, способное и сильное из всех моих творе­ний.
И причиной тому, конечно же, были не те испытания и страдания, которые выпали на мою долю, прежде чем я совершил над ним Обряд Тьмы. Я отдал ему гораздо больше крови, чем кому-либо другому. Я рисковал ради него собственным существованием. Но не это важно.
И вот теперь, насквозь пропыленный, я сидел и с любовью смотрел на Дэвида, восхищаясь собствен­ным творением.
Кажется, мы предусмотрели и сделали все, не упу­стили из виду ни одной детали. Мы притащили оттуда даже свернутые в рулоны ковры, включая и тот, кото­рый был пропитан кровью Роджера. Он тоже станет реликвией, символом страданий, перенесенных муче­ником Роджером. Что ж, когда придет время, я сооб­щу об этом Доре.
– Я должен отправиться на охоту. – Шепот Дэвида прервал мои размышления.
Я не ответил.
– Ты идешь со мной? – все так же шепотом вновь обратился он ко мне.
– А ты этого хочешь? – поинтересовался я.
Он взглянул на меня с каким-то странным выра­жением, при этом в лице его не было и тени осужде­ния или неприязни.
– А почему бы тебе не пойти? Даже если сам ты не нуждаешься в пище, разве тебе не доставит удовольствие просто присутствовать при этом?
Я кивнул в знак согласия. Мне и в голову не приходило, что Дэвид когда-нибудь позволит мне наблю­дать, как он охотится. Луи терпеть не мог, когда я под­глядывал за ним. А во время нашей последней встречи втроем в прошлом году Дэвид был очень скрытен и недоверчив, так что ожидать от него подобного пред­ложения не приходилось.
Заснеженные аллеи Сентрал-парка были темны. До нас доносились звуки ночной жизни: смех, крики, обрывки неясных разговоров; иногда мы улавливали запах табачного дыма. В такое время обитателями парка были только сильные и смелые люди, те, кто знал, как жить и выжить в смертельно опасных диких джунглях большого города.
Дэвид быстро нашел подходящий экземпляр – молодого мужчину в ермолке и драных ботинках, из которых торчали босые пальцы, одинокого ночного бродягу, накачанного наркотиками до такой степени, что он не чувствовал леденящего холода и беседовал вслух с теми, кого уже давно не было на этом свете.
Я скрылся в густой тени давно не стриженных, мокрых от снега деревьев. Дэвид протянул руку и тро­нул парня за плечо, потом мягко развернул его лицом к себе и заключил в объятия. Классический вариант! Дэвид склонился к шее молодого человека и начал пить, а тот вдруг засмеялся и одновременно начал что-то быстро говорить. Вскоре, однако, он затих и застыл, будто скованный, а еще чуть позже бездыханное тело уже лежало у основания дерева
К югу от нас сияли нью-йоркские небоскребы, а приглушенные, уютные огни Ист-сайда и Вест-сайда как будто манили к себе. Дэвид стоял не шевелясь – интересно, о чем он в тот момент думал?
Казалось, он вообще утратил способность двигать­ся. Я подошел ближе. Нет, неподвижность моего при­лежного и усердного архивариуса не была вызвана состоянием внутреннего спокойствия и умиротворе­ния. На его лице было написано страдание.
– В чем дело? – спросил я.
– Ты знаешь в чем, – шепотом произнес он. – Я так долго не проживу.
– Ты серьезно? И это несмотря на способности, которыми я тебя одарил?…
– Тс-с-с, успокойся… Мы слишком часто говорим о том, что, как мы заранее знаем, для одного из нас неприемлемо. Пора избавиться от этой дурной при­вычки.
– И говорить друг другу только правду? Ладно. Вот тебе правда. Сейчас тебе кажется, что ты не смо­жешь выжить. Но это только сейчас. Пока внутри те­бя кипит и пенится еще горячая кровь. Все естествен­но. Но ты не будешь испытывать подобное ощущение вечно. И это главное. Так что давай больше не будем говорить о выживании. Я уже пытался покончить со своей жизнью и получил хороший урок – ничего не вышло. К тому же мне есть о чем подумать: о стран­ном существе, которое меня преследует, и о том, как помочь Доре, прежде чем оно до меня доберется.
Мои слова заставили Дэвида умолкнуть.
Мы пошли по парку прогулочным шагом, ничем не отличаясь от смертных. Ноги проваливались в рых­лый глубокий снег. Зимние деревья вокруг склоняли к нам свои черные голые ветви. В отдалении виднелись огни городских кварталов.
Я не мог не думать о загадочных шагах, нервничал, ожидая их услышать опять. И неожиданно мне при­шло в голову, что появившееся неизвестно откуда чу­довищное существо, этот дьявол – или кем он был на самом деле? – приходил только за Роджером…
Но как тогда быть с тем человеком – с неизвест­ным мужчиной? Теперь в моей памяти он виделся именно таким – обыкновенным мужчиной, мельк­нувшим перед моими глазами за миг до восхода солнца.
Мы подошли к южной границе Сентрал-парка. Вы­сокие здания, рядом с которыми потерялась бы даже Вавилонская башня, сияли яркими огнями, словно бросая вызов самим небесам. До нас доносилось при­вычное шуршание шин проносящихся по улице свер­кающих, шикарных автомобилей, в их равномерный гул то и дело вторгался скрип тормозов и шумный рокот такси.
Дэвид был печален и задумчив.
Наконец я не выдержал:
– Если бы ты увидел это существо собственными глазами, у тебя едва ли возникло бы стремление про­должить это знакомство.
Я тяжело вздохнул, не испытывая желания вновь во всех подробностях вспоминать, как выглядел кры­латый дьявол.
– Откровенно говоря, ты даже не можешь пред­ставить, какой захватывающей кажется мне сама идея, – признался Дэвид.
– Отправиться в ад? В компании дьявольского су­щества?
– А разве ты уверен, что в нем было нечто дья­вольское? Разве ты почувствовал в нем зло? Я уже спрашивал тебя об этом. Ощутил ли ты, что от крыла­того создания исходит зло, когда оно уносило с собой Роджера? И разве Роджер хоть как-то намекнул, что испытывает при этом боль?
Его вопросы показались мне несколько казуистскими.
– Не советую тебе столь небрежно и легкомыс­ленно относиться к смерти, – заметил я. – Знаешь, мои взгляды с годами меняются. Атеизм и нигилизм юности кажутся мне теперь проявлениями ограни­ченности и самоуверенного нахальства
Он улыбнулся – беззлобно, снисходительно, как улыбался, будучи еще смертным, с высоты своего по­чтенного, увенчанного лаврами возраста
– Тебе когда-нибудь приходилось читать Готорна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71