– И все же я по-прежнему уверен, что его появление каким-то обра­зом связано с тобой.
Мемнох был поражен. Он долго смотрел на меня и, казалось, готов был разразиться гневом. Однако вместо этого он лишь рассмеялся.
– Но почему? – спросил он. – С чего это мне вдруг пришло бы в голову обратить внимание на ка­кого-то призрака? Ты знаешь, о чем я тебя прошу. И тебе известно, что это значит. Тебе не чужды теоло­гические и мистические откровения. Ты успел по­знать их, еще будучи смертным. Помнишь? Давным-давно, во Франции, маленький мальчик вдруг понял, что может умереть, не успев познать смысл существо­вания вселенной, и побежал к деревенскому священ­нику, чтобы прямо задать ему только один вопрос: «Верите ли вы в Бога?»
– Все так, но… – я запнулся, не зная, как оправ­дать свои сомнения. – Но, повторяю, эти два события произошли практически одновременно. И когда ты утверждаешь, что между ними нет никакой связи, я… Я просто не могу поверить…
– Какое же ты все-таки несносное создание! – воскликнул Мемнох. – Совершенно несносное! – В го­лосе его отчетливо слышалось легкое раздражение. И все же он терпеливо продолжил: – Ну как ты не понимаешь, Лестат, что именно то, что заставило тебя ввязаться во всю эту сложную и запутанную историю с Роджером и его дочерью Дорой, в свою очередь, при­влекло меня в твоем собственном характере и побу­дило прийти к тебе, а не к кому-либо другому? Ты стремился к познанию сверхъестественного. Ты мо­лил небеса о собственной гибели и уничтожении. Сде­лав Дэвида себе подобным, ты, возможно, совершил первый реальный шаг на пути ужасных моральных испытаний. И если превращение в вампира малень­кой девочки, Клодии, ты еще мог себе простить и оправдать тем, что был молод и глуп, то…
То обряд перерождения Дэвида, совершенный над ним против его воли, нельзя было ни простить, ни оправдать!.. Ты завладел его бессмертной душой и сде­лал ее душой вампира! О, это поистине преступление из преступлений! Оно требовало вмешательства не­бесных сил, оно взывало к Господу! Ведь речь шла о Дэвиде, том самом Дэвиде, который заинтересовал нас до такой степени, что мы однажды позволили ему, пусть даже всего лишь на несколько мгновений, увидеть нас воочию. Нам было небезразлично, какой путь он изберет в дальнейшем!
– Значит, ваше появление перед Дэвидом было преднамеренным?
– Мне казалось, что я уже говорил тебе об этом
– А Роджер и Дора? Они просто попались на пути?
– Безусловно. Конечно, следует признать, что ты избрал своей жертвой одну из самых ярких и привле­кательных личностей. Этот человек был столь же ис­кусен в делах своих – в убийствах, вымогательстве, воровстве, – сколь ты был искусен во всем, что пред­писывала тебе совершать твоя нынешняя сущность. Твой поступок был крайне смелым и дерзким. Твой голод растет. Он становится в гораздо большей степе­ни опасным для тебя, чем для окружающих. Тебя уже не привлекают, как прежде, отбросы общества, ли­шенные всякой надежды, или отъявленные головоре­зы. Остановив свой выбор на Роджере, ты тем самым заявил о том, что жаждешь власти и славы. Ну и что дальше?
– Я растерян. Меня терзают противоречия, – прошептал я.
– Почему? В чем дело? – удивился Мемнох.
– Потому что я влюбился в тебя. А такие эмоции, как мы оба знаем, я никогда не оставляю без внима­ния. Я чувствую, что меня влечет к тебе. И все же мне думается, ты лжешь относительно Роджера. И отно­сительно Доры. Я уверен, что все это звенья одной це­пи. И стоит мне вспомнить о Боге Воплощенном…
Не в силах продолжать, я оборвал себя на полу­слове.
На меня потоком нахлынули воспоминания о рае, я вновь испытал те ощущения, что и там, на небе­сах, – во всяком случае, те из них, которые еще свежи были в памяти, – и буквально задохнулся от невыра­зимой печали.
Наверное, я невольно закрыл глаза – не знаю. По­мню лишь, что вдруг открыл их и обнаружил, что Мемнох мягко держит меня за руки. Его крупные ла­дони были теплыми, а кожа – на удивление гладкой, и в то же время в этом пожатии чувствовалась недю­жинная сила. Какими же холодными, должно быть, показались ему мои невероятно белые, изящные, от­ливающие перламутровым сиянием руки со сверка­ющими, как льдинки на солнце, ногтями!
Он отпустил меня и отошел в сторону, и чувство мучительного одиночества неожиданно причинило мне боль. Руки мои так и остались напряженно сомк­нутыми.
А Мемнох уже стоял в нескольких ярдах, спиной ко мне, устремив взгляд в сторону другого берега узкого моря. Я вновь отчетливо видел его огромные крылья, которые беспокойно подергивались, словно охватившее его внутренне напряжение привело в дей­ствие мышечный механизм, предназначенный для управления ими. Мемнох казался неотразимо пре­красным и в то же время исполненным отчаяния.
– Возможно, Господь прав, – тихо заговорил он, не оборачиваясь и по-прежнему пристально вгляды­ваясь вдаль. В голосе его звучала ярость.
– Прав в чем? – спросил я, поднимаясь с камня. Он даже не оглянулся.
– Мемнох, прошу тебя, продолжай, – едва ли не взмолился я. – Иногда мне кажется, что я больше не выдержу, что твоя повесть вот-вот разорвет мне серд­це. И тем не менее я прошу тебя – продолжай! По­жалуйста, пожалуйста, продолжай!!!
– Это что, своего рода форма извинения с твоей стороны? – мягко спросил он, поворачиваясь ко мне лицом.
Крылья вновь сделались невидимыми. Он вернул­ся к камням и сел чуть правее меня… Я машинально отметил, что нижний край его одеяния покрыт пы­лью, а в длинных растрепавшихся волосах запутался маленький кусочек зеленого листка
– Нет, это не просьба о прощении, – ответил я. – Как правило, я говорю именно то, что думаю.
Я внимательно, изучал его лицо: скульптурный профиль, великолепная кожа, ничем не отличающая­ся от человеческой, разве что чересчур гладкая и со­вершенно лишенная волос… Нет, словами описать это просто невозможно! Когда вы входите в какой-либо храм эпохи Возрождения и видите там огромную, ве­личественную в своем идеальном совершенстве ста­тую, она не вызывает страха в вашей душе, потому что вы сознаете, что это всего лишь каменная фигура, не более. Но та статуя, что стояла передо мной, была жи­вой!
Мемнох обернулся, словно только теперь заметил, что я пристально наблюдаю за ним. Когда наши взгля­ды встретились, в его глазах я увидел мириады пе­реливающихся разноцветных точек. Он наклонился вперед, и я почувствовал на своей щеке нежное при­косновение его мягких, совершенно гладких, чуть влажных губ – горячее дыхание жизни сумело про­никнуть даже сквозь мою давно затвердевшую, ледя­ную кожу и обожгло меня так, как может обжечь только кровь… Живая кровь! Каждая частичка во мне пылала, а сердце пронзила боль, причем я мог, прило­жив палец к груди, с точностью указать, в каком имен­но месте.
– А что чувствуешь сейчас ты? – спросил я Мемноха, изо всех сил сопротивляясь разрушительному действию его поцелуя.
– Я чувствую кровь сотен и сотен людей, – шепо­том ответил он. – Я чувствую душу, познавшую сотни других душ.
– Познавшую? А быть может, просто уничто­жившую?
– Ты готов прогнать меня из ненависти к самому себе? Или я могу продолжить свой рассказ?
– О, пожалуйста, пожалуйста, продолжай!
– Итак, люди выдумали или открыли для себя Бога. – Голос Мемноха вновь звучал ровно, спокойно, а интонация была почти поучительной и в то же вре­мя смиренной. – В некоторых племенах поклонялись сразу нескольким богам, каждый из которых почи­тался как создатель той или иной части мира. Да, ко­нечно, знали люди и о том, что души умерших бес­смертны и обитают где-то рядом, а потому пытались вступить с ними в контакт, оставляли дары на моги­лах, совершали жертвоприношения. Они обращались к душам своих соплеменников с самыми разными просьбами: об успешной охоте, о рождении ребен­ка… – словом, искали у них защиты и помощи во всех делах.
И когда мы, ангелы, проникали в преисподнюю… – а должен тебе сказать, что наше невидимое присут­ствие в пространстве, где безраздельно царили души умерших, не причиняло им беспокойства, – когда мы заглядывали туда, то видели, что внимание и любовь тех, кто оставался на земле, укрепляли и поддержива­ли жизненные силы бесплотных душ.
Так же как и ангелы, души эти различались между собой и по интеллекту, и по степени интереса к тому, что происходило вокруг.
Одни, например, сознавали, что мертвы, – они ста­рались откликнуться на молитвы своих детей, помочь советом и прикладывали все силы, чтобы иметь воз­можность вести долгие безмолвные беседы с потом­ками. Они даже пытались являться им, используя всю мощь своей невидимой субстанции, для того чтобы привлечь и сконцентрировать в ней мельчайшие частички материи, витающие в пространстве. Они стре­мились рассказать о тьме, в которой пребывают, о го­речи – вечной спутнице смерти, о том, что нужно быть сильными и храбрыми при жизни… Иногда по­томки видели их во сне, ибо спящий разум человека открыт для общения с душами мертвых обитатели преисподней – по крайней мере неко­торые из них – сознавали, что вера и внимание детей поддерживают их существование, а потому неодно­кратно напоминали потомкам о долге перед умерши­ми, о необходимости молиться им и приносить дары на их могилы. Эти души казались наименее растерян­ными и смущенными, однако в одном аспекте они ошибались так же, как и остальные: они считали, что видели все, что можно было увидеть.
– Они понятия не имели о существовании рая?
– Ни малейшего! Ни один лучик небесного света не проникал в преисподнюю, туда не доносился ни один звук райской музыки. Души, которые там пре­бывали, видели только тьму, звезды и людей, остав­шихся на земле.
– Ужасно! Разве можно вынести такое?!
– Можно, если считаешь, что приносишь пользу своим детям, и если ты все еще способен черпать си­лы, глядя, как потомки совершают возлияния на тво­ей могиле Можно, если тебя радует, когда живые при­слушиваются к твоим советам и осуждают тех, кто этого не делает, если ты имеешь возможность беседо­вать с ними, хотя бы изредка появляться перед ними воочию и видеть, что это приносит заметные резуль­таты.
– Да, я понимаю. Потомкам они казались своего рода божествами.
– Вот именно. Богами-предками, богами-предте­чами, если можно так выразиться. Но они не имели ничего общего с Создателем всего сущего. Как я уже говорил, люди четко разделяли эти два понятия.
Преисподняя чрезвычайно заинтересовала меня. Я принялся изучать ее, что называется, вдоль и попе­рек. Некоторые души не сознавали, что мертвы. Они чувствовали себя ослепшими, несчастными, потерян­ными и без конца стенали и плакали, словно малые дети. Мне кажется, что они были настолько слабыми, что даже не ощущали присутствия рядом других душ.
Встречались души, явно пребывавшие в заблужде­нии и полагавшие, что они по-прежнему живы. Они преследовали своих забывших о долге перед пред­ками родственников, тщетно пытаясь докричаться до них и уж тем более явиться им в снах. Ибо у душ, ко­торые все еще числили себя среди живых, недостава­ло разума привлечь к собственной субстанции частич­ки материи и таким образом сделаться видимыми.
– Это мне тоже понятно.
– Итак, прежде чем продолжить, уточню еще раз. Одни души сознавали, что они не более чем призраки, посещающие тех, кто остался на земле. Другие пре­бывали в уверенности, что остаются живыми и что против них ополчился весь мир. А третьи просто бес­цельно плавали в пространстве. Они видели, что про­исходит вокруг, слышали звуки, доносившиеся из ми­ра живых существ, но оставались отстраненными от всего этого и как будто пребывали в неком ступоре или глубоком сне. Но некоторые души погибали!
Да, они погибали прямо на моих глазах! И вскоре я понял, что таких немало. После того как душа, обре­ченная на смерть, покидала свою плотскую оболочку, она еще приблизительно в течение недели – ну, иног­да месяца, не более, – сохраняла форму человеческо­го тела, а потом начинала медленно таять. Ее субстанция постепенно как бы растворялась, подобно тому, как это происходит с внутренней субстанцией умер­шего животного. И в конце концов она просто исче­зала, рассеивалась в воздухе – быть может, вновь воз­вращалась к некой форме божественной энергии и сущности.
– Так вот что, по твоему мнению, происходи­ло! – с отчаянием в голосе воскликнул я. – Их энер­гия возвращалась к Создателю! Крошечный язычок пламени свечи вновь сливался с вечным огнем!
– Я не утверждаю, что все происходило именно так, – ответил Мемнох. – С уверенностью могу ска­зать лишь одно: мне ни разу не приходилось видеть, как маленькие огоньки взмывают к небесам, чтобы навсегда исчезнуть в мощных и любящих объятиях божественного пламени. Нет, ничего подобного не было!
Божественный огонь не достигает преисподней. Как не простираются туда милость и утешение Гос­подни. И тем не менее обитающие там души несут на себе отпечаток как нашего, так и Его образа, они стре­мятся сохранить этот облик и жаждут жизни после смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71