Но бывали ситуации, когда я, в оче­редной раз ослепленный и потрясенный красотой, воспевал увиденное и взмывал на небеса. Однако там, как и прежде, мои вопросы не вызывали ничего, кро­ме всеобщего раздражения. Иногда между нами воз­никали горячие споры. «Неужели мы не должны ни о чем спрашивать?» – вопрошали одни. «Нет, вы толь­ко посмотрите! – восклицали другие. – В момент смерти ящера из него вылетает мощная и горячая ис­кра жизни!» И в те минуты, когда мне казалось, что я никогда не смогу обрести покой, Господь вновь и вновь принимал меня в свои объятия…
«Взгляни на все внимательнее и осмысли замысел в целом, – говорил Он. – Ты намеренно видишь лишь отдельные его части».
Он обращал мое внимание на полное отсутствие пустых потерь во вселенной, на то, что разложившая­ся материя служит пищей другим и что взаимообмен происходит ныне совершенно не так, как прежде, а основывается на иных принципах: «убивай и пожи­рай, переваривай и извергай».
«Здесь, рядом с Тобой, – отвечал я, – мне откры­вается лишь красота мира. Но стоит слететь вниз, за­рыться в мягкую траву – и все видится в ином свете».
«Ты мой ангел, наблюдатель и хранитель, а пото­му обязан преодолеть в себе эти противоречия», – увещевал меня Господь.
Когда я в очередной раз спустился на землю, на­стало время постичь восьмое «откровение» – появ­ление теплокровных птиц, крылья которых были по­крыты перьями.
Ударение, сделанное им на последних словах, и взволнованный тон, каким они были произнесены, совершенно не соответствовали общему тону его по­вествования, и это несоответствие вызвало у меня не­вольную улыбку.
– Крылья, покрытые перьями! – повторил он. – Сначала мы увидели головы и подобие собственных лиц у насекомых, ящериц и всякого рода чудовищ! А теперь нате-ка – появляется теплокровное суще­ство, в котором едва бьется хрупкая жизнь, и при этом оно обладает оперением! Оно летает совсем как мы! Оно взмывает ввысь, расправляет крылья и парит!
Надо отдать должное, в кои-то веки мой возму­щенный крик оказался далеко не единственным на небесах. Тысячи ангелов были несказанно удивлены, увидев эти материальные создания с такими же, как у нас, крыльями. Благодаря нежным, как и наши, перьям птицы казались очень легкими и мягкими и могли летать даже в ветреную погоду… Последствия этого события не заставили себя долго ждать.
Небеса буквально взорвались песнопениями, вос­клицаниями, криками… Ангелы гонялись за крыла­тыми созданиями, окружали их, провожали до самых гнезд и потом наблюдали, как из яиц вылупляются птенцы, как они растут и превращаются во взрослых птиц.
Понимаешь, мы и раньше становились свидетеля­ми рождений, роста и взросления тех или иных материальных существ. Но впервые эти существа были так похожи на нас самих.
– А Господь хранил молчание?
– Нет. Он собрал нас всех вместе и спросил, как получилось, что до сих пор мы сумели узнать и по­стичь так мало, что этого оказалось недостаточно для избавления нас от приступов страха и гордыни. Гор­дыня – вот что, по Его словам, заставляло нас стра­дать. Нас приводила в ярость сама мысль о том, что столь маленькие, слабые создания с крошечными го­ловками и странного вида личиками обладают таки­ми же, как наши, крыльями. Он преподал нам суро­вый урок и предупредил: «Напоминаю вам еще раз, что процесс не завершен. Он будет продолжаться, и вам неоднократно предстоит стать свидетелями уди­вительных, поистине поразительных событий. Но Вы Мои ангелы, вы принадлежите Мне и должны верить в Меня!»
Девятое «откровение» стало болезненным потря­сением для всех без исключения ангелов. Одних оно привело в ужас, других преисполнило отвращением, ибо в девятом «откровении», как в зеркале, отрази­лись те сокровенные чувства, которые оно породило в наших сердцах. Речь идет о появлении на земле мле­копитающих, чьи ужасные крики боли и муки взмы­вали к самым небесам и заглушали любые звуки, исторгаемые страдающими и умирающими живот­ными. О-о-о-о! Все наши опасения, вызванные появ­лением смерти и разложения, оправдались с лихвой, причем в самых отталкивающих формах!
Звуки, доносившиеся с земли, стали совсем дру­гими, и все, что нам оставалось делать, – это терпеливо сносить все страхи и мучения и воссылать к небесам свои окрашенные тревогой и изумлением песнопения. Тон наших гимнов стал безрадостным, а сами они – маловразумительными. И только Господь со­хранял спокойствие, и свет его оставался ничем не омраченным.
Теперь, наконец, перейдем к десятому «открове­нию». Человекообразные обезьяны стали ходить на двух ногах. Не насмешка ли это над самим Господом Богом?!! Но вот она перед нами – обезьяна, распря­мившая спину, волосатое грубое животное с двумя ру­ками и двумя ногами, примат, по чьему образу и по­добию созданы все мы! Хвала небесам, у него не было крыльев. Надо признать, что ни одно крылатое суще­ство даже не приблизилось к нему в своем развитии. Это животное с дубиной в руках неуклюже передвига­ется по земле, зубами рвет на части плоть своих врагов, кусает, бьет и закалывает насмерть всех, кто оказыва­ет ему сопротивление. Это подобие самого Господа Бога и гордых сыновей Его – ангелов – умело владе­ет примитивными орудиями.
Как громом пораженные, мы внимательно рас­сматривали его руки. Есть ли у него большие пальцы? Можно сказать, что есть! Как громом пораженные, мы бродили вокруг мест их скопления. Неужели те звуки, которые они издают, – это своего рода осмысленная речь? Можно сказать – да! Но в чем же состоит умы­сел Божий? Почему Он так поступил? Неужели и это не возбудит в нем гнев?
Однако вечный свет Господень по-прежнему изли­вался на мир, и ничто, казалось, не в силах его омра­чить. Разве не слышал Он вопля умирающего примата? Разве не достигал Его ушей визг макаки, раздираемой на части ее более крупным собратом, и разве не видел Он, как покидает ее яркая искра жизни?
«Нет, это просто неслыханно, это невозможно себе даже представить!» – вскричал я, взмывая к небесам.
Ответ Господа был отнюдь не утешительным. «Мемнох, – сказал Он, – если даже Я не считаю это суще­ство насмешкой над Собой, если Я Сам его создал, то как можешь ты чувствовать себя оскорбленным? Удовлетворись таким объяснением, Мемнох, удивляй­ся, изумляйся, но не беспокой Меня больше. Со всех сторон до Меня доносятся песнопения, повествующие о любой мелочи, о каждой детали Моего совершенно­го творения. И только ты приходишь с вопросами, которые по сути своей есть не что иное, как брошен­ные Мне в лицо обвинения. Все, Мемнох! Хватит! До­вольно!»
Я чувствовал себя посрамленным и униженным. Само слово «обвинение» испугало меня и привело в замешательство. Известно ли тебе, что «сатана» в пе­реводе с древнееврейского означает «противник, об­винитель»?
– Известно, – ответил я.
– Тогда, если позволишь, я продолжу. Такое от­ношение было мне в новинку. И тем не менее я созна­вал, что на протяжении долгого времени без конца обвинял Господа то в одном, то в другом и неустанно твердил, что эволюционный процесс в том виде, в ка­ком он происходит на земле, не может соответство­вать божественной воле и желанию.
И вот теперь Он совершенно недвусмысленно приказал мне прекратить жаловаться и продолжать наблюдение. Он вновь подтвердил широту и гранди­озность своих замыслов, указал на колоссальные пер­спективы тех изменений, свидетелем которых мне до­велось быть. Иными словами, Он позволил мне, словно при мгновенной яркой вспышке, увидеть Его глазами то, что никогда не открылось бы мне самому.
Я уже сказал, что чувствовал себя посрамленным и смиренно обратился к Богу с просьбой позволить мне и в дальнейшем оставаться рядом с Ним. «Конечно, оставайся», – милосердно произнес Господь. Мы при­мирились, однако с тех пор, продолжая купаться в лу­чах Его Божественного света, я постоянно был наче­ку – так настороженно ведет себя животное, в любой момент ожидающее нападения невидимого в лесных зарослях врага. Настороженно и с опаской.
А тем временем внизу, на земле, происходило не­что из ряда вон выходящее!
Подумать только! Впрочем, не знаю, эти ли слова я должен употребить или лучше с библейским пафосом громко воскликнуть: «Зрите!». Суть в том, что волоса­тые прямоходящие существа положили начало весьма странному ритуалу. Вообще-то они положили начало очень многим обрядам и создали весьма сложные по­веденческие модели. Но я, если ты не против, сразу перейду к описанию наиболее важной из них Волоса­тые прямоходящие существа стали хоронить своих мертвых сородичей.
Прищурившись, я озадаченно наблюдал за Мемнохом. Он так глубоко погрузился в воспоминания и был до такой степени поглощен своим повествовани­ем, что, пожалуй, впервые за все время нашей беседы выглядел действительно несчастным и подавленным, однако по-прежнему красивым. Никакие грустные мысли не в силах были исказить прекрасные черты его лица.
– И что? Одиннадцатым «откровением» стала обязанность хоронить мертвых? – спросил я.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в котором явно читалось разочарование. Мысль о том, что он не в состоянии ясно и доступно мне все изложить, при­водила его в смятение.
– Так что же ты имеешь в виду? – нетерпеливо переспросил я, горя желанием узнать как можно больше. – Что подразумевается под словами о том, что они хоронили своих мертвых?
– Очень и очень многое, – прошептал Мемнох, многозначительно покачав передо мной пальцем. – Ибо обряд погребения был сопряжен с проявления­ми родства и близости, какие до той поры мы едва ли встречали у какого-либо вида живых существ. Силь­ные заботились о слабых, здоровые помогали больным, кормили и оберегали калек, и, наконец, все вместе они с цветами хоронили мертвых. Ты только подумай, Лестат, – с цветами! Вот в этом-то и заключалась главная суть одиннадцатого «откровения» – в появлении со­временного человека! Косматого, сутулого, покрытого волосами и еще очень похожего на обезьяну, но тем не менее – человека! И лицо этого человека уже мало чем отличалось от наших. Современный человек был способен испытывать любовь и привязанность, свой­ственные прежде лишь нам, ангелам, и Создателю. Он проявлял свои чувства по отношению к сородичам, он так же, как и мы, любил цветы и с их помощью выра­жал свое горе во время погребального обряда.
Я долго молчал, обдумывая сказанное, но в первую очередь упоминание Мемноха о том, что он, Бог и остальные ангелы служили своего рода идеальным образцом, эталоном, к которому на их глазах стреми­лись в своем развитии человеческие существа. Я ни­когда не размышлял над этим вопросом с такой точ­ки зрения. И вновь перед моим мысленным взором возник Его образ в тот момент, когда Он повернулся спиной к балюстраде и обратился ко мне: «Ты нико­гда не станешь Моим врагом, Лестат, правда?»
Мемнох не сводил с меня глаз. Я отвел взгляд. Внут­ри меня все более крепло чувство привязанности к не­му, вызванное прежде всего его рассказом и той эмоциональностью, с какой он излагал свое повествова­ние. Кроме того, пришедшие на память слова Бога Воплощенного вновь повергли меня в смятение.
– Но так и должно быть, – сказал Мемнох. – И вопрос, которым тебе следует задаться, заключает­ся вот в чем: почему Он, вне всякого сомнения зная тебя таким, каков ты есть, – а Он не может этого не знать, – почему Он уже не считает тебя Своим вра­гом? Ты догадываешься?
Я был ошеломлен…
Я лишился дара речи…
Мемнох ждал, пока я приду в себя и буду в состоя­нии слушать продолжение его рассказа, однако были минуты, когда мне казалось, что этот момент, воз­можно, не наступит вообще. Завороженный и потря­сенный, я тем не менее, словно самый обыкновенный смертный, испытывал сильнейшее желание убежать, скрыться от чего-то губительного, непреодолимого, угрожающего, способного лишить меня здравого рас­судка.
– Пока я оставался рядом с Господом, – загово­рил наконец Мемнох, – я смотрел на происходящее Его глазами. Я наблюдал за людьми и их семьями, видел, как они собираются вместе, чтобы присутство­вать при родах, видел, как они устанавливают на могилах надгробные камни… Я видел это словно вез­десущими очами Господними… И меня поражала не­вероятная сложность каждого деяния Его, каждого момента сотворения мира, будь то возникновение молекулы воды или звук, исторгаемый живыми суще­ствами, птицами ли, людьми ли – не важно… Все ка­залось не более чем проявлением божественного ве­личия. Из самых глубин сердца моего возносились к Нему такие хвалебные гимны, равных которым мне еще не доводилось петь.
И вновь Господь обратился ко мне: «Мемнох, оста­вайся здесь, на небесах, рядом со мной. Отныне ты будешь наблюдать издалека».
«Неужели таково Твое повеление, Господи? – спросил я. – А мне бы так хотелось видеть их возле себя, оберегать и охранять их. Я страстно желаю при­коснуться своими невидимыми руками к их коже, которая становится все мягче и мягче».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71