– Женщину. Молодую женщину.
– Кроме того, мы должны немедленно выяснить, где она сейчас находится.
– Я уже сделал это по дороге сюда.
– В таком состоянии?!
– Я сумел справиться с собой в достаточной ме­ре, чтобы заглянуть в отель и удостовериться в том, что она уехала. Я обязан был это сделать. Лимузин от­вез ее в «Ла Гуардиа» сегодня в девять утра Днем она была уже в Новом Орлеане. Что же касается монас­тыря, то я понятия не имею, каким образом с ней там связаться. Мне даже не удалось выяснить, проведен ли туда телефонный кабель. В любом случае в данный момент она не в меньшей безопасности, чем при жизни Роджера.
– Хорошо, Тогда в путь.
Иногда чувство страха служит нам предупрежде­нием. Как если бы кто-то вдруг положил нам руку на плечо и сказал: «Ни шагу дальше!»
Едва мы вошли в квартиру, я на какие-то доли се­кунды испытал это чувство. Сначала меня охватила паника, а после словно вдруг прозвучало: «Ни шагу дальше!»
Но чрезмерная гордыня не позволила мне при­знаться в собственной слабости, а Дэвид был чересчур заинтригован и шел впереди меня по прихожей, ни­чего не замечая вокруг, кроме разве что того факта, что квартира выглядит совершенно лишенной при­знаков жизни. То же самое заметил и я. Быть может, виной всему произошедшее здесь недавно убийство? Он ощущал его запах не хуже меня. Интересно, испы­тывал ли он меньшее отвращение от сознания того, что не он совершил это убийство?
Роджер! Воспоминание об искалеченном трупе и возникший перед моим мысленным взором призрак Роджера слились в единую картину и болью пронзи­ли мне грудь.
Дэвид прошел прямо в гостиную, а я задержался возле большой статуи из белого мрамора, изображав­шей ангела с похожим на створку раковины сосудом для святой воды. Как он похож на своего гранитного собрата, подумалось мне. Блейк… Да, Уильям Блейк это понимал. Он видел и ангелов, и демонов, а потому точно сумел передать все пропорции. Мы с Роджером могли бы поговорить о Блейке.
Однако все кончено, теперь поздно думать об этом, А я здесь, в квартире.
Мысль о том, что мне предстоит пройти всю при­хожую, переступить порог гостиной и вновь увидеть гранитную статую, показалась мне невыносимой.
– Ее здесь нет, – послышался голос Дэвида.
Он не мог прочесть мои мысли – он всего-навсего констатировал очевидный факт. Я увидел, что Дэвид стоит в гостиной, всего лишь в пятидесяти футах от меня, и смотрит в мою сторону. Лучи галогенных ламп, направленные на шедевры искусства, лишь слег­ка освещали его фигуру.
– Здесь нет никакой статуи из черного грани­та, – повторил он.
– Все, мне конец! – со вздохом прошептал я.
Ни один смертный не смог бы сейчас разглядеть Дэвида – слишком густой была окружавшая его тень, Но я видел его совершенно отчетливо. Высокий, силь­ный, он стоял спиной к окнам, сквозь грязные стекла которых почти не проникал уличный свет, отблески галогенных лучей играли на медных пуговицах его одежды.
– А кровь?
– Кровь есть. И твои фиолетовые очки валяются тут же. Великолепное свидетельство.
– Свидетельство чего?
Глупо было стоять вот так, почти у задней двери, и беседовать с Дэвидом. Я прошел через холл, словно смертник, беспечно шагающий к гильотине, и оказал­ся в гостиной.
Место, где еще недавно стояла статуя, было пус­тым, и я даже не мог с уверенностью сказать, что его там было достаточно много. Вокруг царил хаос Гип­совые святые… Иконы… Некоторые из них, самые древние, под стеклом. Прошлой ночью я не обра­тил внимания, как их здесь много. Развешанные по всем стенам, они поблескивали бликами отраженно­го света.
– Невероятно! Глазам своим не верю! – прошеп­тал Дэвид.
– Не сомневался, что ты придешь в восторг, – мрачно отозвался я. – Наверное, я и сам испытал бы нечто подобное, не будь до мозга костей потрясен случившимся.
Дэвид внимательно изучал находившиеся в комна­те шедевры, скользя взглядом по иконам и святым и вновь возвращаясь к тем или иным из них.
– Великолепные вещи… Это… Это… Это колоссаль­ная коллекция, поистине выдающееся собрание! Ты понятия не имеешь, что представляют собой все эти предметы искусства и какова их истинная ценность! Я прав?
– Ну-у-у… Более или менее, – ответил я. – Не та­кой уж я полный невежда в искусстве.
– Хорошо. Что, например, висит вон на той сте­не? – Дэвид жестом указал мне на длинный ряд наи­более старых и явно очень ветхих икон.
– Там? Точно сказать не могу.
– Это плат Вероники, – пояснил Дэвид. – Точ­ные копии того знаменитого плата, который бесслед­но исчез много веков назад. Предположительно во время Четвертого крестового похода. Вот эта – рус­ская, безукоризненно выполненная. А эта – итальянская. Взгляни туда. Видишь возвышения на полу? Это остановки Христа на Его крестном пути.
– Он был буквально одержим поисками разных реликвий для Доры. Да и сам очень любил такие ве­щи. Русский плат Вероники он как раз и привез для нее в Нью-Йорк в этот свой последний визит. Про­шлым вечером они долго спорили из-за него, но Дора все-таки отказалась принять подарок.
Плат действительно был великолепен. А как под­робно старался Роджер описать его Доре! Боже! Мне казалось, что я знаю этого человека с детства, что мы с ним не раз беседовали о собранных в этой квартире сокровищах и что сейчас каждая вещь несет на себе отпечаток его любви и заставляет меня вспомнить те его мысли, которые были с ней связаны.
Кальварии… Остановки Христа на крестном пути… Конечно же, я, как и любой добрый католик, хорошо знал, что они означают. С раннего детства я участво­вал в ежегодных процессиях. Мы медленно двигались по полутемному приделу храма к распятию, словно повторяя путь Христа на Голгофу, и преклоняли коле­на на каждой из четырнадцати остановок, дабы про­честь соответствующие молитвы. Иногда этот путь страстей Господних совершал сам священник в со­провождении мальчиков, прислуживавших при алта­ре, в то время как прихожане лишь молились вместе с ними, восславляя Господа нашего Иисуса Христа за Его великие страдания. Если мне не изменяет память, Вероника подошла к Христу во время шестой кальва­рии, чтобы и своим платом отереть его лицо.
Дэвид переходил от предмета к предмету.
– А это распятие. Оно такое древнее, что поис­тине могло бы произвести сенсацию и вызвать пере­полох среди искусствоведов.
– Но разве то же самое нельзя сказать и о всех других вещах, которые здесь собраны?
– Безусловно, можно. Однако я говорю сейчас не о Доре и не о ее религии – я вообще не рассматри­ваю коллекцию с этой точки зрения. Я говорю о том, что каждый из находящихся здесь предметов пред­ставляет собой действительно выдающееся произве­дение искусства. Твое мнение абсолютно верно: мы не имеем права бросить их на произвол судьбы – это со­вершенно недопустимо. Вот, взгляни, эта маленькая фи­гурка датируется, вероятно, девятым веком. Она кельтского происхождения и поистине бесценна. А вот эта вещь, вполне возможно, вывезена из Кремля.
Он вдруг умолк и буквально застыл перед иконой, изображавшей Богоматерь с младенцем. Искусно стилизованная, как, впрочем, и все остальные предме­ты в коллекции, она показалась мне все же очень зна­комой: младенец Иисус прижимается к матери, а с его ножки вот-вот упадет сандалия… Их окружают ангелы – они держат в руках миниатюрные симво­лы будущих страданий Иисуса, словно тем самым, предрекая его судьбу. А младенец пытается спрятать­ся от них в объятиях матери. Богородица с нежно­стью склонилась к сыну, нимбы над их головами со­прикасаются, перекрывая друг друга.
– Полагаю, тебе известно главное отличие иконы от других видов живописи?
– Божественное вдохновение.
– Нерукотворность, – поправил меня Дэвид. – Считается, что икона – это творение самого Господа, отпечаток, сделанный им на том или ином материале.
– Подобно тому как его лик отпечатался на пла­те Вероники?
– Совершенно верно. Все иконы сотворены Гос­подом Богом – они своего рода откровения, выра­женные в материальной форме. Есть мнение, что но­вую икону можно создать, просто приложив чистую основу к старой, – изображение магическим обра­зом копируется на нее, и вот пожалуйста, появляется новая икона.
– Понятно. Ее как бы никто и не рисовал.
– Вот именно. Смотри, это оправленный в драго­ценные камни фрагмент Креста Господня, а здесь, эта книга… Боже! Быть того не может! Да ведь это знаме­нитый Часослов, пропавший в годы Второй мировой войны!
– Дэвид, давай оставим на потом полную инвен­таризацию и восторги. Хорошо? А сейчас надо ре­шить, что со всем этим делать.
Я уже не испытывал прежнего страха, хотя время от времени невольно поглядывал на то место, где еще недавно стояла гранитная статуя.
Теперь я ни на йоту не сомневался, что это был дьявол, и опасался, что снова начну дрожать от ужаса, если мы немедленно не займемся чем-нибудь.
– Но как и где мы можем спрятать все это и со­хранить для Доры? – спросил Дэвид. – Давай начнем с записных книжек и шкафов, попытаемся навести хоть какой-то порядок и разыщем книги Винкена, По ходу дела что-нибудь решим и выработаем план.
– Только не вздумай впутывать в это своих пре­жних смертных соратников, – неожиданно провор­чал я.
Должен признаться, тон мой был не слишком вежливым и доброжелательным.
– Ты имеешь в виду Таламаску? – спросил, обо­рачиваясь ко мне, Дэвид. В руках он по-прежнему держал бесценный Часослов, обложка которого, каза­лось, готова была вот-вот рассыпаться в прах.
– Вся коллекция принадлежит Доре, – сказал я. – За исключением книг Винкена. Винкена я возьму себе, если Доре он по-прежнему не будет нужен.
– Да, конечно, я понимаю, – откликнулся Дэ­вид. – Но, Бог мой, Лестат, неужели ты думаешь, что я все еще поддерживаю контакт с Таламаской? Им, бе­зусловно, можно было бы довериться в этом деле, но я не хочу встречаться со своими, как ты их называешь, прежними смертными соратниками. Я не хочу возоб­новлять связи с ними, не хочу, чтобы в архивах Таламаски появилось мое досье, – в отличие от тебя, кстати, если ты помнишь… «Вампир Лестат»… Я хочу, чтобы они помнили меня только как своего прежнего начальника, верховного главу ордена, скончавшегося в весьма преклонном возрасте. А теперь займемся де­лом.
В его голосе, как мне показалось, слышались нотки недовольства и горечи. Я вспомнил, что последней ниточкой, связывавшей Дэвида с Таламаской, был его старый друг Эрон Лайтнер, с уходом которого обо­рвались все контакты Дэвида с орденом, Смерть Лайтнера была окутана некой тайной, с ней были связаны какие-то споры и конфликты, но в чем конкретно за­ключалось дело, я не знал.
Шкаф стоял в комнате, соседствовавшей с гости­ной, там же мы обнаружили еще и несколько ящиков с деловыми бумагами и какими-то записями. Я быст­ро отыскал финансовые документы и принялся их просматривать, в то время как Дэвид занимался изу­чением остального.
Обладая немалой собственностью, я хорошо разби­рался в юридической терминологии и знал все уловки и хитрости, которыми часто пользуются междуна­родные банки. Вскоре я убедился в том, что наслед­ство, оставленное Доре, действительно ничем не за­пятнано, его источники абсолютно чисты и те, кому вздумается потребовать возмещения ущерба, причи­ненного преступной деятельностью Роджера, не смо­гут отобрать что-либо у его дочери. Все документы были оформлены на имя Теодоры Флинн – судя по всему, таково было легальное имя Доры, доставшееся ей благодаря тому, что Роджер зарегистрировал брак под вымышленной фамилией.
Документов было слишком много, и я не мог точ­но определить размеры наследства. Ясно было только одно: в течение многих лет состояние постоянно уве­личивалось, и теперь, появись у нее желание, Дора могла бы с легкостью организовать новый крестовый поход и отобрать у турок Стамбул. Среди бумаг я обнаружил несколько писем. Одно из них было напи­сано два года назад, когда Дора отказалась пользо­ваться деньгами из двух фондов, о которых знала. Что же касается остальных капиталовложений, то, вполне возможно, она даже не подозревала о том, чем владе­ет в действительности.
Когда речь идет о деньгах, капиталовложения име­ют огромное значение. Умение выгодно вкладывать деньги и наличие воображения – вот, на мой взгляд, два важнейших фактора, без наличия которых невозможно принимать какие-либо моральные решения. Я, во всяком случае, всегда придерживался именно, та­кого мнения. Быть может, кому-то такие мысли по­кажутся презренными и ничтожными. Но если по­размыслить, то они отнюдь не являются таковыми. Деньги позволяют накормить голодных и обеспечить одеждой нуждающихся. Впрочем, я повторяю сейчас общеизвестные истины. Б распоряжении Доры было множество фондов плюс еще какие-то дополнитель­ные, позволяющие ей покрывать все налоги по основ­ным…
Охваченный печалью, я вспомнил, как жаждал по­мочь Гретхен, сестре Маргарите, и как один только мой вид развеял все мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71