– Но Господь не дал этому произойти, верно? Он не дал тебе умереть в бренном теле.
– Да. Но Он также не наслал и Потоп. И все, чему я учил, сохранилось. Что-то превратилось в легенды, что-то перешло Священное Писание, но, главное, сле­ды моего пребывания на земле сохранились. Оста­лись ремесла, которым я научил людей, осталась спо­собность человека к развитию; люди узнали, что события подчиняются логике, а не волшебству и что даже к тайнам небес души людей, возможно, смогут когда-нибудь приобщиться. Рано или поздно души приобщатся и к этому.
– Но как ты выбрался оттуда? Что случилось с Лилией?
– Лилия? Ах, Лилия. Она умерла в почете, супру­га божества. Лилия, – повторил он, предаваясь воспо­минаниям, снова делающим ее близкой. – Моя Ли­лия. Изгнанная и связавшая свою судьбу с Богом.
– К тому времени, когда это произошло, Господь уже забрал тебя? – спросил я. – Положил конец тво­им деяниям?
Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга.
– Все не так просто. Я пребывал там около трех месяцев, когда однажды проснулся и увидел пришед­ших за мной Михаила и Рафаила, которые отчетливо произнесли: «Господь требует тебя к себе».
И я, будучи Мемнохом, не искупившим грехи, ска­зал:
«Да? Почему же тогда Он не подхватит меня и не заберет отсюда или не сделает, что ему угодно?»
При этих словах Михаил с несчастным выражени­ем на лице произнес:
«Мемнох, во имя любви к Богу, обратись добро­вольно в свое привычное обличье. Почувствуй, как ра­стет твое тело; пусть крылья вознесут тебя к небесам. Он требует тебя, только если ты сам хочешь вернуть­ся! Поэтому, Мемнох, подумай, прежде чем…»
«Нет, не стоит предостерегать меня, возлюблен­ный мой, – сказал я Михаилу. – Я иду со слезами на глазах, я возвращаюсь».
Я опустился на колени и поцеловал спящую Ли­лию.
Она подняла на меня глаза.
«Это прощание, подруга моя, моя наставница», – вымолвил я.
Я поцеловал ее и затем, отвернувшись, превратил­ся в зримого для нее ангела, с очерченным материаль­ным силуэтом, поэтому она, приподнявшись на лок­тях и плача, созерцала это прощальное видение, чтобы удержать его в душе и вспоминать, когда захочется.
И тогда, невидимый, я примкнул к Михаилу и Ра­фаилу и отправился домой.
В первые мгновения я едва верил в это; когда я пролетал через преисподнюю, души возопили в аго­нии, и я раскинул руки в желании их утешить:
«Я не забуду вас! Клянусь! Я передам ваше проше­ние на небеса», – и продолжал полет вверх, туда, откуда нисходил свет, обволакивающий меня, как и горячая Господня любовь, прелюдией то ли Суда Не­бесного, то ли наказания, то ли прощения – чего именно, я не ведал, – и эта любовь обнимала меня и поддерживала. Радостные крики на небесах звучали оглушительно даже для моего слуха.
Там собрались все ангелы, Божьи дети. Божествен­ный свет пульсировал в самой их середине.
Буду ли я наказан? Но все, что я ощущал, – это благодарность за то, что снова узрел тот свет, пусть да­же и на пару мгновений.
Я не мог смотреть на этот свет. Мне пришлось за­крыть глаза ладонями. И тогда, как всегда бывает при встрече с небесами, серафимы и херувимы окружили Бога, чтобы свет оказался за их спинами и не слепил глаза ангелам.
Голос Господа прозвучал незамедлительно и власт­но.
«Хочу сказать тебе кое-что, Мой храбрый и само­надеянный друг, – вымолвил Он. – Есть одно понятие, над которым можешь поразмыслить в своей ангель­ской мудрости. Это понятие о геенне, об аде. – Это слово предстало предо мной во всей полноте своего смысла, – Огонь и вечные муки, – сказал Бог, – об­ратная сторона небес. Скажи мне, Мемнох, скажи, не кривя душой: будет ли это подходящим для тебя на­казанием – полная противоположность славе, от ко­торой ты отказался ради дщерей человеческих? Будет ли это надлежащим приговором – вечное страдание, пока не прервется ход времен?»
ГЛАВА 14
– Мой ответ последовал через мгновение, – ска­зал Мемнох. Взглянув на меня, он слегка приподнял брови. – Я сказал: «Нет, Господи, Ты ни с кем так не поступишь. Мы все твои дети. Это чересчур жестоко по отношению к кому-то или чему-то, умышленно со­зданному. Нет, Господь мой. Когда мужчины и жен­щины земли поведали мне, что им представлялись подобные мучения для грешников и эта мысль до­ставляла им боль и страдание, я уверил их, что такого места не существует и никогда не будет существо­вать».
По небесам прокатился смех. От одного края не­бес до другого. Каждый ангел смеялся, и, разумеется, этот смех был мелодичен и, как всегда, наполнен вос­торгом и удивлением, но то был смех, а не песня.
Не смеялось лишь одно существо. Я. Мемнох. Я сто­ял там, с полной серьезностью и неподдельным изум­лением спрашивая, над чем они смеются.
И тут случилась престранная вещь. Бог тоже сме­ялся – негромко, в унисон с прочими или, скорее, за­давая ритм, и только когда Его смех постепенно за­мер, умолкли и остальные.
«Итак, ты сказал им такое, Мемнох. Что никогда не будет ада, вечного наказания грешникам. Никогда, и что такое место не может существовать».
«Да, Господи, – отвечал я. – Я не мог себе предста­вить, почему они придумали это. Если только в злости на врагов…»
Смех раздался вновь, но Бог остановил его. Господь молвил:
«Мемнох, всю ли бренную плоть оставил ты на земле? Владеешь ли ты всеми способностями ангела? Не по привычке ли разыгрываешь простака?»
Я заговорил громко, перекрывая несмолкающий смех:
«Нет, Господи, я мечтал об этом мгновении. Разлу­ка с Тобой была подобно агонии. Я делал то, что делал, во имя любви, не так ли? Ты конечно же знаешь это лучше моего».
«Боюсь, так и было, – отвечал Он. – Это была лю­бовь, да, верно».
«Господи, я мечтал, что Ты позволишь мне пред­стать перед Тобой и все объяснить, изложить доводы, пришедшие мне в голову, когда я впервые увидел дщерь человеческую и пошел за ней. Будет ли мне это дозволено?»
Молчание.
Бог и Его окружение не проронили в ответ ни сло­ва, но я вдруг почувствовал, что некоторые из воинов небесных придвинулись ко мне ближе. Сначала я по­думал: они просто расправляют на свету крылья, – а затем понял, что сразу за мной стоит небольшая груп­па ангелов, и что они все время находились с краю тол­пы, и вот их подталкивают в мою сторону.
Разумеется, я знал этих ангелов – кого-то больше, других – нет. Они принадлежали к разным чинам.
Я в смущении взглянул на них, а потом на Престол Господень.
«Мемнох, – заговорил вдруг Господь. – Те, что по­зади тебя, – это твои соратники, они тоже просят, чтобы было исполнено твое желание доказать свою правоту, в надежде, что и им будет сие дозволено».
«Не понимаю, Господи», – ответил я, хотя понял сразу же, ибо я прочитал на их лицах скорбь и увидел, как они льнут ко мне, словно ища защиты. Я мгновен­но догадался, в чем дело: в своих странствиях по земле эти ангелы совершили то же самое, что и я.
«Без подобного размаха или изобретательности, как у тебя, – молвил Господь Бог, – но они тоже при­метили жар и тайну в отношениях мужчин и жен­щин, и они тоже нашли прекрасных дщерей челове­ческих и взяли их в жены».
Снова послышался великий гомон. Некоторые смеялись все тем же легким смехом, словно происхо­дящее было новым великолепным развлечением, а другие были озадачены; стоящие около меня ангелы-хранители, являющие небольшую группу по сравне­нию с прочим небесным воинством, в отчаянии смот­рели на меня, некоторые даже с упреком, и вот из их толпы прозвучал шепот:
«Мемнох, мы видели, как ты делал это».
Смеялся ли в это время Господь? Мне не было слышно. Свет лился мощным потоком из-за плеч и го­лов, из-за мутных фигур серафимов и херувимов, и со­кровища любви представлялись вечными и незыбле­мыми, как и всегда.
«Не затем спустились с небес Мои сыновья, и не затем они побывали в рассеянных по земле племенах, чтобы познать плоть, но все же они сделали это. Ко­нечно, как Я уже говорил, с гораздо меньшим желанием возмутить мировые устои и намеренно разру­шить Мой замысел, как это было у тебя, Мемнох».
«Господи-Владыка, прости меня», – прошептал я. И из стана моих соратников раздался такой же при­глушенный и почтительный хор голосов.
«Но ответьте мне, вы, стоящие позади Мемноха: что вы можете сказать в свое оправдание? Почему со­вершили такое, и что нового открыли, и какие доводы представите перед Судом Небесным?»
Ответом было молчание. Все эти ангелы распро­стерлись перед Господом ниц, с такой самоотрешен­ностью моля о прощении, что красноречие было бы излишним. Я стоял в одиночестве.
«Ах, – сказал я, – похоже, Господи, я остался один».
«А разве не всегда так было? Мой сын небес, мой ангел, не доверяющий Богу».
«Господи, я доверяю Тебе! – немедленно ответил я, вдруг разгневавшись. – Доверяю! Но я не понимаю этих вещей и не в силах утихомирить свой рассудок или свою природу, это для меня невозможно. Нет, не то чтобы невозможно, но кажется… не совсем пра­вильно хранить об этом молчание Правильным мне представляется доказывать свою правоту. Мне ка­жется, что величайшее дело, которое я могу сделать, – это доказать свою правоту и тем самым ублаготворить Господа».
Среди прочих, казалось, царили серьезные разно­гласия – не среди хранителей, у которых не хватало смелости встать во весь рост и крылья которых были сложены за спиной, как у испуганных птиц в гнезде, но в самом Суде Небесном. Оттуда слышались бормо­тание, какие-то песенки, обрывки мелодий и смеха, глубокомысленные вопросы, произнесенные тихим голосом. Ко мне повернулись лица многих с нахмуренными бровями, выражающие любопытство с при­месью гнева.
«Доказать свою правоту! – молвил Господь. – Но прежде чем начнешь, вспомни, ради Меня и всех при­сутствующих, что Мне ведомо все. Я знаю человече­ство так, как тебе никогда его не узнать. Я видел его окровавленные алтари, и его ритуальные пляски, и его дымящиеся жертвы, я слышал вопли раненых, страждущих, медленно умерщвляемых. Я зрю приро­ду в человечестве так же, как вижу ее в дикости морей и лесов. Не отнимай у меня время, Мемнох. Или, ины­ми словами, чтобы тебе было понятней, – не отнимай время, которое проводишь со Мной».
Итак, этот момент настал. Я стоял, спокойно под­готавливая себя. Никогда за время своего существова­ния не ощущал я важности события, как это было в тот момент. Это можно было назвать волнением или, быть может, возбуждением. У меня были слушатели. И я не испытывал никаких колебаний! Но я был раз­гневан на всю эту толпу, лежащую ниц позади меня и безмолвствующую! И неожиданно в своем гневе я по­нял, что, пока они там лежат, оставляя меня один на один с Богом и Его Судом, я не вымолвлю ни слова. Я сложил на груди руки и остался стоять.
Господь рассмеялся неспешным ласковым смехом с восходящей интонацией, и тогда все обитатели не­бес засмеялись тоже. И Бог обратился к распростер­тым ниц:
«Встаньте, сыны Мои, или мы здесь останемся до скончания времен».
«Это насмешка, Господи, но я ее заслужил, – сказал я. – Благодарю Тебя».
Я слышал, как, шумно шелестя крыльями и хито­нами, они поднимаются позади меня, чтобы стать по меньшей мере такими же высокими и прямыми, какими могли быть храбрые люди, живущие на земле под ними.
«Господи, мои доводы просты, – вымолвил я, – но ты конечно же не сможешь от них отмахнуться. Я из­ложу их как можно доходчивее и точнее. До какого-то момента своего развития приматы там, внизу, бы­ли частью природы и подчинялись ее законам. По мере усовершенствования их мозга они делались все более изобретательными, и их сражения с другими животными становились самыми свирепыми и кро­вавыми из того, что довелось видеть Суду Небесному. Все это правда. И весь их интеллект привел к умно­жению средств, которыми человечество навлекало на себя великие страдания.
Но ничто из увиденного мною на войне, и на каз­нях, и даже при опустошении целых поселений и де­ревень не превосходило по дикости сцены, происхо­дящие среди насекомых, или рептилий, или низших млекопитающих, которые слепо и бессмысленно бо­рются за две вещи: чтобы выжить и чтобы произвести как можно больше потомства».
Я остановился – из вежливости и чтобы произве­сти эффект. Господь ничего не сказал. Я продолжал:
«Затем наступил момент, когда эти приматы до­вольно сильно приблизились к Твоему образу, каким мы воспринимаем его в себе самих и который в оп­ределенном смысле отличается от прочей природы. И когда им стала очевидна логика жизни и смерти, это не означало лишь проявления самосознания. Не настолько это было просто. Напротив, самосознание выросло из новой и совершенно неестественной спо­собности любить.
И именно в те времена человечество стало разде­ляться на семьи, кланы и племена, объединенные внутри себя сокровенными знаниями о личности друг друга, а не общностью вида, и они вместе переживали страдания и счастье, связанные узами любви. Госпо­ди, род человеческий – вне природы. Если бы Ты сни­зошел и…»
«Мемнох, берегись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71