По­зволь мне утешить Тебя, умыть Тебя и облачить в пышное убранство, подобающее Богу на земле».
«Нет, – молвил Он. – В те дни, когда Я считал Се­бя безумным, когда знал, что сознательно пожертво­вал Своим всеведением для того, чтобы страдать и по­знать ограничения, ты мог бы убедить Меня в том, что это правильный путь. Я ухватился бы за твое предло­жение сделать Меня Царем. Это могло стать спо­собом обнаружить Себя перед ними. Но не теперь. Я знаю, кто Я и что Я, и знаю, что грядет. Ты прав, Мемнох, в преисподней есть души, готовые попасть на небеса, и Я Сам вознесу их туда. Я узнал то, чем ты Меня прельщал».
«Отче, ты голодаешь. Ты страдаешь от невыноси­мой жажды. Давай же обрати эти камни в хлеб Сво­им могуществом и вкуси от него. Или позволь мне принести Тебе еды».
«Послушай Меня в кои-то веки! – произнес Он с улыбкой. – Перестань говорить о еде и питье. Кто здесь человек? Я! Ты, несносный противник, ты, любя­щий поспорить дьявол! Замолчи на минуту и послу­шай. Я облечен плотью. Помилосердствуй и дай Мне сказать. – Он рассмеялся; лицо Его было преисполне­но доброты и сочувствия. – Ну же, облекись плотью вместе со Мной, – молвил Он. – Стань Моим братом, сядь подле Меня, сын Божий, и давай поговорим».
Я сразу сделал, как Он просил, бездумно создавая тело, похожее на то, что ты видишь сейчас, ибо для меня это столь же естественно, как думать. Облекая себя в такую же, что и сейчас, одежду, я вдруг осознал, что сижу на камне с Ним рядом. Я был больше Его и заранее не подумал о том, чтобы уменьшить свои пропорции, и тут же стал торопливо это проделывать, пока мы не стали мужчинами примерно одного рос­та. Во всем остальном я оставался ангелом, не испы­тывая голода, жажды или усталости. «Сколько времени Ты пребываешь в этой пустыне? – спросил я. – Люди в Иерусалиме говорят, око­ло сорока дней».
«Примерно так и есть, – кивнув, отвечал Он. – А теперь Мне пора приниматься за пастырство, ко­торое продлится три года. Я стану преподносить ве­ликие уроки, которые необходимо усвоить для того, чтобы быть допущенным на небеса: осознание миро­здания и понимание его сознательного развертывания; признание его красоты и законов, что делает возмож­ным принятие страдания и кажущейся несправедли­вости и всех проявлений муки; я пообещаю конечное торжество для тех, кто сможет достичь понимания, для тех, кто в состоянии предать свои души понима­нию Бога и Его деяний. Так Я одарю мужчин и жен-шин, и это, думаю, является в точности тем, чего ты от Меня добивался».
Я не осмелился ответить ему.
«Любить, Мемнох, Я научился любить их так, как ты о том говорил. Я научился любить и лелеять челове­ка, как это делают мужчины и женщины, и Я возле­жал с женщинами и познал тот экстаз, ту вспышку ликования, о которых ты говорил столь красноречи­во, когда Я не мог даже помыслить о том, что Мне за­хочется такой малости.
Я стану говорить о любви больше, чем о любом другом предмете. Я скажу вещи, которые люди могут переиначить и неправильно понять. Но любовь будет главным их смыслом. Ты убедил Меня, и Я убедил Се­бя, что именно она возвышает человека над животны­ми, хотя люди – это тоже животные».
«Ты намерен оставить им специальное руковод­ство о том, как любить? И как остановить войну и сойтись вместе в одной форме поклонения…»
«Нет, вовсе нет. Это было бы абсурдным вмеша­тельством и нарушило бы всю величественную систе­му, которую Я привел в движение. Это остановило бы динамику разворачивания вселенной.
Мемнох, для Меня мы, человеческие существа, все еще часть природы, как Я говорил, только люди лучше животных. Все дело в степени. Да, люди протестуют против страдания и отдают себе отчет в том, что стра­дают, но в каком-то смысле ведут себя в точности как низшие животные, то есть страдание улучшает их и подталкивает вперед на пути эволюции. Они достаточно сообразительны, чтобы понять его значимость, в то время как животные лишь учатся инстинктивно избегать страдания. В сущности, человек может улуч­шиться за время одной жизни путем страдания. Но он все же часть природы. Мир будет развиваться, как и всегда, исполненный неожиданностей. Одни из этих сюрпризов будут ужасными, другие – чудесными, а иные – прекрасными. Но известно наверняка, что мир будет продолжать развиваться, и мироздание бу­дет продолжать разворачиваться».
«Да, мой Господь, – сказал я, – но все же страда­ние – это зло».
«Чему Я учил тебя, Мемнох, когда ты впервые при­шел ко Мне, говоря, что разложение – это плохо, смерть – плохо? Разве ты не ощущаешь величия в человеческих страданиях?»
«Нет, – отвечал я. – Я вижу гибель надежды, ги­бель любви, семьи; потерю душевного равновесия; я вижу невыносимую боль; я вижу человека, согнувше­гося под этой ношей, отравленного горечью и ненави­стью».
«Ты воспринимаешь недостаточно глубоко, Мем­нох. Ты всего лишь ангел. Ты отказываешься пони­мать природу, и таков твой путь с самого начала.
Я привнесу в природу Свой свет через плоть, и бу­дет это длиться три года. Я научу людей наимудрей­шим вещам, которые узнаю и смогу высказать, обре­таясь в этом теле, созданном из плоти и крови, и имея мозг; а затем Я умру».
«Умрешь? Как это? Что ты имеешь в виду под смертью? Твоя душа покинет…» – Я в нерешительно­сти замолчал.
Он улыбнулся.
«У Тебя все-таки есть душа, Господи? То есть Ты мой Господь в облике сына человеческого, и свет за­полняет каждую частичку Тебя, но Ты… у Тебя ведь нет души, верно? У Тебя нет человеческой души!»
«Мемнох, эти различия не имеют значения. Я Бог Воплощенный. Как может у Меня быть человеческая душа? Важно то, что Я останусь в этом теле, когда его терзают и убивают; и Моя смерть будет доказатель­ством Моей любви к тем, кого Я создал и кому позво­лил так много страдать. Я разделю их боль и узнаю их боль».
«Пожалуйста, Господи, прости меня, но что-то мне кажется неверным в самой идее».
И снова Ему показалось это забавным. Его темные глаза заискрились сочувствующим молчаливым весе­льем.
«Неверным? Что неверно, Мемнох, – то, что Я при­му форму умирающего бога природы, которого муж­чины и женщины воображали себе и о котором меч­тали и пели с незапамятных времен, умирающего бога, символизирующего природный цикл, в котором все, что рождается, должно умереть.
Я умру и потом воскресну из мертвых, подобно то­му, как тот бог воскресает в любом мифе всех народов мира о вечном приходе весны после зимы. Я стану бо­гом поверженным и богом восставшим, только здесь это произойдет непосредственно в Иерусалиме, а не во время специального ритуала с человеческими ис­полнителями. Сам Сын Божий инсценирует эти мифы. Я решил освятить эти легенды Своей настоящей смертью.
Я восстану из гроба. Мое воскресение подтвердит вечный приход весны после зимы. Оно подтвердит то, что все в природе подвержено изменениям.
Мемнох, Меня будут помнить именно благодаря Моей смерти. Смерти! Она будет ужасной. Меня за­помнят не из-за Моего воскресения – ибо это нечто такое, чего многие просто никогда не увидят и во что не поверят. Но Моя смерть – да, Моя смерть станет веским подтверждением правоты мифов, и она явит­ся жертвой со стороны Бога во имя познания Его Тво­рения. Это именно то, о чем ты Меня просил».
«Нет, нет, погоди, Господи, здесь что-то не так!»
«Ты всегда забываешься и забываешь, с кем разго­вариваешь, – мягко произнес Он, а я, глядя на Него, по-прежнему был зачарован этой смесью челове­ческого и божеского, потрясен Его красотой и бо­жественностью, снова и снова охваченный собствен­ным предчувствием, что все неправильно. – Мемнох, Я только что поведал тебе то, чего не знает никто, кро­ме Меня, – молвил Он. – Не говори со Мной так, буд­то Я не прав. Не трать понапрасну мгновения, проведенные с Сыном Божиим! Разве не можешь ты ничему научиться у Меня, облеченного плотью, как учился у людей из плоти и крови? Разве Мне не о чем поведать тебе, возлюбленный мой архангел? Почему ты сидишь здесь и допрашиваешь Меня? Что могло бы означать твое слово «неверно»?»
«Не знаю, Господи, не знаю, как Тебе и ответить. Не могу подобрать слов. Знаю просто, что ничего не получится. Прежде всего, кто будет мучить и убивать Тебя?»
«Жители Иерусалима, – ответил Он. – Мне удаст­ся вызвать всеобщее раздражение – и косных иуде­ев, и бессердечных римлян; каждый будет раздосадо­ван пронзительным посланием чистой любви и тем, что любовь требует от человека. Я выкажу презрение к обычаям других людей, к их ритуалам и законам. И попаду в машину их правосудия.
Я буду осужден за богохульство, когда стану гово­рить о Своем божественном происхождении, о том, что я Сын Божий, Бог Воплощенный., и за самую Свою миссию. Я претерплю такие муки, что этого ни­когда не забудут; Моя смерть через распятие тоже не будет забыта».
«Распятие? Владыка, видел ли ты людей, умираю­щих от этого? Ты знаешь, как они страдают? Их пригвождают к деревянному кресту, и они задыхаются, вися в таком положении, слабеют, не в состоянии приподнять вес своего тела на пригвожденных сто­пах, и в конце концов погибают от удушья – в крови и боли».
«Разумеется, видел. Это обычная форма казни. От­вратительно и вполне в духе людей».
«О нет, нет! – воскликнул я. – Этою не должно произойти. Ты же не собираешься завершить свое учение столь явным провалом и жестокой казнью, от которой погибнешь?»
«Это не провал, – сказал он. – Мемнох, Я стану мучеником идеи, которую несу людям! Невинный агнец приносился в жертву доброму Богу еще на заре истории человечества! Люди бессознательно жертву­ют Богу самое дорогое, чтобы показать свою любовь. Кому, как не тебе, тайно наблюдавшему за их алтаря­ми, слушавшему их молитвы и склонявшему Меня к тому же, известно это лучше других? У них жертва и любовь связаны воедино».
«Господи, они жертвуют из страха! Это не имеет ничего общего с любовью к Богу, так ведь? А сами их жертвы? Дети, приносимые в жертву Ваалу, и сотни иных отвратительных ритуалов по всему миру. Они делают это из страха! Зачем бы любовь потребовала жертв?»
Я зажал рот ладонями. Я был не в состоянии дока­зывать дальше. Меня объял ужас. Мне не удавалось вытянуть нить этого ужаса из всего удушающего по­лотна. Потом я заговорил, рассуждая вслух:
«Это все неправильно, Господи. Уже одно то, что Бог должен так низко пасть, будучи в человеческом обличье, само по себе неслыханно; но то, что людям будет позволено учинить над Богом такое. Но будут ли они знать, что делают, что Ты – Бог? Я думаю, это невозможно… Господи, все это произойдет в смяте­нии и непонимании. И повлечет за собой хаос, Влады­ка! Мрак!»
«Естественно, – молвил Он. – Кто в здравом уме стал бы распинать Сына Божьего?»
«В таком случае, что же это означает?»
«Мемнох, это означает, что Я предам Себя людям во имя любви тех, кого сотворил. Я воплощен, Мемнох. Я воплощен уже тридцать лет».
«Умереть вот так – это неправильно, Господи. Это гнусное убийство. Отче, это чудовищная кровавая жертва, которую Ты вознамерился принести челове­ческой расе! И Ты еще говоришь, они запомнят Тебя за это? Запомнят более чем после воскресения из мертвых, когда Божественный свет изойдет из Твоего человеческого тела, заставив Твои страдания сойти на нет?»
«Свет не изойдет из этого тела, – молвил Он. – Это тело умрет. Я познаю смерть. Я сойду в ад и останусь там на три дня с теми, кто умер, а потом вернусь в это тело и воскресну из мертвых. Да, они запомнят именно Мою смерть, ибо как смогу Я воскреснуть, не умерев?»
«Не делай ни того ни другого, – взмолился я. – Правда, умоляю Тебя. Не приноси Себя в жертву. Не окунайся в их самые вопиющие кровавые ритуалы. Господи, Ты когда-нибудь приближался к смраду их жертвенных алтарей? Да, я просил Тебя прислушать­ся к их молитвам, но никоим образом не подразуме­вал, что Ты опустишься со своих высот, чтобы вдыхать зловоние крови и плоти мертвых животных или ви­деть немой страх в их глазах, когда животным пе­ререзают глотку! Ты видел когда-нибудь младенцев, которых бросают на растерзание огненному богу Ва­алу?»
«Мемнох, это путь к Богу, избранный самим чело­веком. По всему свету в мифах поется одна и та же песнь».
«Да, но это потому, что Ты никогда не вмешива­ешься, чтобы прервать ее, Ты позволяешь этому совершаться, Ты позволяешь человечеству развиваться, и они в ужасе оглядываются назад на своих животных предков, и они видят, что смертны, и стремятся уми­лостивить бога, который обрекает их на все это. Гос­поди, они ищут смысл, но находят в этом одно бес­смыслие».
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и ка­кое-то время молчал.
«Ты меня разочаровываешь, – молвил Он затем тихо и кротко. – Ты ранишь Меня, Мемнох, ты ранишь Мое человеческое сердце». – Он протянул впе­ред руки и прикоснулся загрубевшими ладонями к моему лицу. То были руки человека, немало порабо­тавшего в этом мире, потрудившегося, как никогда не трудился я во время своего краткого визита на землю.
Я закрыл глаза, я молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71