Захотела быть его женой. Ты пойми одну вещь. Вот ты думаешь, что я все знаю про ваши местные средневековые порядки… Думаешь, думаешь! Считаешь, что я только притворяюсь такой глупой. Молодец, что так считаешь, хвалю, - на всякий случай подчеркнула я.
Лизавета просияла доверчивой улыбкой, обнажив крупные редкие зубы.
- Да, ты молодец, - задумчиво повторила я. - А вот прекрасная Алевтина - вовсе не молодец.
Лизавета истово закивала головой, изо всех сил соглашаясь с такой оценкой Алевтины.
- Совсем не молодей, - вздохнула я. - И злая притом. И еще она была уверена, что я ничегошеньки в вашем мире не понимаю. Ну, разумеется, кроме того, как чужих любовников отбивать. Но про это любая баба знает в любом мире.
Лизавета почему-то залилась стыдливым румянцем и потупилась.
- Так что про гривну я, по мнению Алевтины, знать не могла. И, кстати, действительно не знала! Хитромудрая Алевтина прекрасно рассчитала все. И преподнесла мне Филуману как еще одно украшение. Как некую разновидность брошки для платья. Или ожерелья. Дорогой безделушки в обшем. Ты пойми, она ведь уверена была, что этим подарком убьет меня! Вот если б ты, к примеру, все-таки надела Филуману, что бы произошло?
Лизавета мертвенно побледнела.
- Задохласъ бы… - еле выговорила она.
- Задохлась… - задумчиво повторила я. Перспективка вырисовывалась неприятная.
- Да! - с воодушевлением подхватила Лизавета. - Ведь гривна она такая -душит чужих до тех пор, пока душа с телом не расстанется. Насовсем.
- Примерно это я и предполагала, - кивнула я. - То-то Алевтина так тряслась, когда мне ее вручала. На убийство шла, не просто так… Зато, когда обнаружила, что Филумана меня не порешила, а, наоборот, впору пришлась, перепугалась еще больше. Кстати, а почему она так уверена была, что гривна меня обязательно придушит? Откуда вообще эта гривна, почему она бесхозной оказалась?
- Филумана - родовая гривна князей Шагировых, - судорожно сглотнув, выдала Лизавета еще одну крохотную порцию информации.
- То есть моих предков. По отцовской линии. Да не трясись ты так. Не бог весть какие страшные семейные тайны разбираем. А откуда здесь, во владениях лыцара Георга, взялась наша гривна?
Лизавета не вняла моему совету. Она затряслась еще больше. Поэтому и ответ ее оказался не слишком внятным:
- Так ведь… Они и есть шатировские…
- Они? Неужто владения?
- Д-да…
- А почему тогда здесь всем заправляет лыцар Георг?
- Н-не знаю, - промямлила Лизавета.
- Может, он тоже Шагиров? - продолжала упорствовать я. - Как его фамилия?
- Кавустов.
- Кавустов… И зовут Георг. Ничего не понимаю. Хотя… Еще кто-нибудь из князей Шагировых, родственников моих, поблизости имеется?
- Род Шагировых усох… То есть… Дура я! Не усох, вы - княгиня!
- Последняя в роду. Ясно. Мама говорила, что, по ее мнению, отец, князь Шагиров, умер. И в этом случае… Как ваши порядки - дозволяют бесхозному имению с бесхозной же гривной достаться совершенно постороннему лыцару? Судя по окружающей меня реальности с Георгом во главе, вполне дозволяют. И тогда идея Георга насчет брака с новоявленной княжной вполне естественна: этот самый посторонний лыцар просто пожелал воспользоваться возможностью узаконить свое право владеть княжеским добром. Женившись на дочери бывшего хозяина. То есть на мне. Вот и вся интрига, дорогая Лизавета. Все очень банально и знакомо до оскомины.
Я грустно хмыкнула. Лизавета слушала, напряженно подавшись вперед, не дыша и с таким вниманием, что я обеспокоилась: не станет ли верной служанке дурно от нехватки кислорода?
- Не волнуйся так, Лизавета, в лыцаровой интриге обнаружился изъян, который всю интригу и погубит. «Просто княжна» оказалась княгиней - госпожой и владетельницей княжеского удела. Так ведь?
- Так, так! - закивала Лизавета.
- Но… Опять не понимаю. Если гривна - шагировская, а я, как всем вам известно, - дочь князя Шагирова, то почему коварная Алевтина была так уверена, что папочкина Филумана меня обязательно придушит?
- Да ведь это… того… - Лизавета снова разволновалась, и речь ее опять потеряла разборчивость. - Это ж гривна… Это ж князя… И вообще…
- Что - вообще? - терпеливо уточнила я.
- Ну… Не для баб гривны, - выдавила наконец из себя Лизавета и испуганно зыркнула на меня глазами.
- Вот так, значит? - Я довольно потерла ладони. - Дискриминация, значит, по половому признаку? Женщинам гривны не положены? Или все-таки были попытки со стороны прекрасных дам надеть гривну?
- Были вроде… - невнятно сообщила моя информаторша.
- И чем закончились? Неужто удавлением? Лизавета потерянно закивала головой, опуская глаза.
- Тогда ясно… Хотя и неясно. Если гривна - сугубо мужской знак власти, то почему она меня-то признала за свою? Или я такая эмансипированная, что совсем уж на прекрасную даму не похожа, а? Мужик мужиком?
- Вы прекрасны, княгиня! - быстро затараторила Лизавета. - Уста - как сладка ягодка малинка, кожа белая, сахарная, щечки нежного румянца…
- Довольно, - приказала я, несмотря на то что хотелось слушать и слушать. Сейчас была важней другая информация. - Значит, гривны передаются по наследству? И только мужчинам? Остальных - душат?
Лизавета согласно кивала.
- А кроме княжеских другие шейные гривны бывают?
- Лыцаровы, - подтвердила Лизавета.
- И у нашего друга, лыцара Георга Кавустова, тоже есть своя гривна?
Подтверждающий кивок.
- И тоже с собственным именем?
- Агастра.
- И по этой Агастре вы и признаете Георга Кавустова за господина?
Смущенный кивок.
- Но князь ведь выше лыцара?
- Еще бы, госпожа! - разволновалась Лизавета.
- И княгиня выше? - на всякий случай уточнила я.
- Ну ведь вас признала Филумана! - горячо воскликнула моя служанка.
- Ясно. Раз признала - мой пол уже никого не интересует. Странные, однако, у вас порядки - каким-то гривнам доверяете больше, чем себе, и позволяете собой распоряжаться…
Глаза испуганной Лизаветы округлились, и я поняла, что произнесла что-то святотатственное. Надо было срочно поворачивать на другую тему. Тем более что один такой поворотик. У меня на примете имелся.
- Но тогда непонятно: зачем мне, княгине Шагировой, выходить за какого-то лыцара? Тем более что я нахожусь в своих наследственных княжеских владениях, меня все признают за свою госпожу… Ведь признают? - с нажимом переспросила я.
Лизавета отчаянно закивала и поползла с кресла вниз с явным намерением пасть на колени.
- Сиди! - строго приказала я. - Меня интересует: может сегодня в моих княжеских владениях найтись подданный, который не признает меня своей законной госпожой?
- Что вы, нет-нет! Все признают, как только вас увидят с Филуманой! - заверила Лизавета.
- Тогда почему бы мне не свергнуть этого Георга-самозванца? - подвела я итог. - Все лучше, чем век мыкать его супругой на женской половине собственных теремов!
- Свергнуть? Как это - свергнуть? - Моя служанка выглядела озадаченной. - А зачем свергать-то? Как все шагировские увидят вас, княгиня, с Филуманой, - так все госпожой и признают. Без свергания.
- А с Георгом тогда что будет?
- Тогда? - Лизавета равнодушно повела плечом. - Уйдет, наверно. Ему ж никто больше служить не станет! Пойдет искать, где еще можно сесть господином.
- Ну-ну… - с сомнением пожевала я своими ягодно-малиновыми губами.
Насколько мне было известно (из истории и вообще), добровольно с властью никто не расставался. Даже при наличии у нового претендента всех необходимых регалий. Однако делиться сомнениями со служанкой я не стала. Мне пришло в голову, что неожиданный заговор по свержению захватчика-Георга может и удаться. Именно в силу своей неожиданности. Разве кто-то из великих не говорил, что внезапность - лучшее оружие?
Я с улыбкой взглянула на восторженную Лизавету-заговорщицу, но дальше продвинуться в развитии планов восстания не успела. Дверь без стука распахнулась, и на пороге явился второй слуга господина лыцара - Корней.
Одет он был все так же торжественно, но от былой велеречивости не осталось и следа.
- Господин Георг устал ждать, - заорал он. - Было назначено на шесть!
Разумеется, эта экспрессия являлась лишь бледной тенью бешенства самого Георга, которого посмели заставить ждать.
Я медленно поднялась из кресла.
- Белено немедленно явиться… - еще успел по инерции выпалить Корней, но на том и заткнулся.
А далее начался спектакль, уже знакомый мне по прочим подданным. Упадание на колени, бормотание: «Княгиня, госпожа…»
- Скажи этому своему Георгу… - величественно начала я. - Впрочем, нет, ничего не говори. Сюрприз будет. Оставайся за дверью и жди, когда прикажу войти. Дверь охраняй, никому пройти не давай, военную тайну не раскрывай!
- Тайну, госпожа княгиня? - ошалело переспросил Корней.
- Молчи, в общем! С колен встать - и марш за дверь!
«Хорошо все-таки быть госпожой», - весело подумала я.
* * *
В парадный зал мы явились тихо и почти инкогнито: впереди шла, открывая мне двери, Лизавета в одном из самых простых платьев, какое отыскалось в княжеско-лыцаровом гардеробе. Потом двигалась я, скромно потупив глаза, в бело-золотых шелках (фамильные цвета князей Шагировых), на шее - белый же шелковый платочек, прикрывающий Филуману. Позади - Корней, гордый своей приобщенностью.
Зал был полон: по-над стеночками в три ряда стояла челядь, но что мне челядь? Я глядела в противоположный конец зала - туда, где на небольшом, но вычурном багрово-золотом троне восседал узурпатор княжеских владений льщар Георг. Рядом с ним, беспокойно перебирая четки, стоял толстенький человек в коричневой сутане - местный батюшка, надо полагать.
Гробовое молчание встретило нас. И причиной его был тяжелый, давящий, пригибающий к полу взгляд человека на троне.
Казалось бы, что мне, княгине, без пяти минут хозяйке всего и всех вокруг, - что мне до какого-то лыцарового взгляда? Но уж очень эта тяжесть была неприятной.
Мне вдруг ясно представилось, что затея наша с дворцовым переворотом обречена на провал, никакой смены власти не случится и вообще, самым удачным исходом операции будет, если я останусь жива после ее осуществления.
Однако и останавливаться или малодушно отступать от задуманного сценария тоже вроде как оснований не было. Поэтому, дойдя до середины зала, я громко нарушила тягостную тишину заранее подготовленным приветствием:
- Лыцар, вы хотели, чтоб я обнажилась? Выполняю ваше желание!
И гордо сдернула с шеи платочек.
Общий выдох пронесся по залу - как первый, легкий порыв надвигающегося урагана. А затем все, как и положено, грохнулись на колени перед княгиней, даже батюшка. Наверное, от неожиданности. А может, поддался общему порыву немедленно присягнуть на верность новоявленной госпоже.
У лыцара Георга, вскочившего со своего трона, тоже подогнулись колени, но только на мгновение.
Этого мгновения оказалось явно недостаточно для моей следующей - тоже заранее заготовленной - реплики: «Теперь я - ваша хозяйка. Теперь и навсегда!»
Хоть я и открыла рот, но не произнесла ни звука. Потому что Георг несколько раньше успел пропороть правый бок моего роскошного княжеского платья своим кинжалом и хрипло прошептать на ухо:
- Еще одно слово - и я дважды поверну лезвие в вашей печенке.
Как ему удалось в одном прыжке долететь до меня через ползала - уму непостижимо! Расстояние нас разделяло приличное.
Оно могло быть и больше, но я хороша: вместо того чтобы произносить свои крамольные речи непосредственно от входных дверей, приперлась поближе, прямо в любезные объятия жениха-лыцара.
А со стороны объятия и впрямь могли показаться любезными. Господин лыцар умудрялся держать воткнутый в меня кинжал так, что тот совсем терялся среди пышных кружевных манжет его сорочки. А изгиб лыцаровой руки, придерживающей меня за талию, претендовал даже на некую почтительную галантность. Что же до зверского выражения лица моего суженого… так оно и раньше не лучилось лаской.
- Идемте же, княгиня, - прошипел Георг и поволок меня в сторону своего трона.
Я шла не упираясь Клинок уже прореза! кожу (трудно было требовать от Георга большой аккуратности при ходьбе) и норовил войти еще глубже.
А я шла и тихо радовалась. Еще бы не радоваться - ведь обстоятельства сложились так удачно, что я, вопреки своему собственному лихому плану, до сих пор все еще жива! Именно благодаря олимпийскому прыжку женишка мне не удалось довести свой дерзновенный сценарий до финального аккорда: я не успела прилюдно объявить Георга самозванцем и приказать его схватить для дальнейшего княжеского суда и следствия. А если б успела, то сразу бы подписала себе смертный приговор. Ведь после столь резких слов Георгу просто ничего не оставалось бы, как немедленно прикончить меня.
В том, что этот красавец способен на убийство, я не сомневалась ни на минуту. И еще что-то подсказывало, что даже такое страшное убийство - на глазах у всей челяди, на глазах у святого отца, - даже и оно осталось бы не отмщено. Хотя мне-то какая бы тогда была разница?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81