» - после чего раскладывает меня на вот этой пуховой постели, сдирает юбку и замахивается…
Я аж зажмурилась - так ярко и ощутимо мне это представилось.
- Нет, Лизавета, - сквозь плотно сжатые зубы, с некоторым напряжением вернулась я к первопричине нашей дискуссии. - Когда я говорила «трах», я не имела в виду, что господин жених мне кулаком по уху заедет. Я… Елки-моталки, и не знаю, как сказать. По-матерному ты бы наверняка поняла, но княжне материться не пристало… Соитие - знаешь ты такое слово? Соитие мужа с женой?
- О, это по-церковному, - уважительно произнесла Лизавета. - Но соитие - это уже после венчания и после свадебного угощения, когда молодые с почестями будут отведены…
- Если не соитие, тогда что же все-таки должно получиться в бане? - нетерпеливо прервала я ее.
- Так это - заторчать он должен, только и всего, - удивилась Лизавета моей дремучей темноте. И на всякий случай пояснила: - По-церковному это называется - влечение.
- Он должен… - Картина начала вырисовываться. - Он - это?..
- Корень жениха, - охотно пояснила Лизавета. - Ведь ежели он на будущую супруг не заторчит, так откуда ж потом детишки возьмутся?
- От соседа, - буркнула я.
- Вот этого нельзя, это - грех! - наставительно промолвила Лизавета. И даже перекрестилась двумя перстами.
Я в первый раз видела, чтобы в этом мире кто-то крестился, и разговор про участие батюшки в банном обряде обрел окончательную конкретность во всей своей неизбежности. Значит, вечерком мне и правда предстоит веселенькое развлечение в голом виде. Вместе с батюшкой, демоническим лыцаром Георгом и его корнем. Двое последних - тоже в голом виде. Однако ж как тут все продумано!
- Мне одно непонятно, - медленно произнесла я. - Какая теперь разница, что за платье я надену? Если меня все равно без него будут обозревать?
- Как же, княжна?! - подивилась Лизавета. - Снимать же только потом будут. А с начала обряда будет много чего. Я на господских обрядах ни разу не бывала, а в слободе у нас так заведено: невесту проведут по всему жениховскому двору, чтоб богатство показать, потом всей родне представят - ей же с ними жить теперь! Ну, подарки опять же. Сватам, родне невесты.
- А самой невесте? - заинтересовалась я.
- Нет. Это уже на свадьбе, после венчания. Если молодой наградит - значит, любить будет.
- А если не наградит?
- А нет - значит нет, - пригорюнилась Лизавета, видно вспомнив что-то.
- Ты сама-то замужем, а, Лизавета? - осторожно поинтересовалась я.
- Я? Да нет, в девках…
- А что так?
- Да был у меня жених, - неохотно пояснила она. - Мыколка. И не такой чтоб особо видный… Но любила я его. Сильно любила. А он в церковь-то ходил, а нечисть не почитал… Не делился хлебушком и всяким другим. Не то чтоб совсем, а мало их угощал. Вот и утащил его на дно водяной. Утоп он. Два года уж как утоп.
- А нечисть - ее, что, тоже надо почитать?
Это был новый поворот в мифологии здешнего мира.
- Батюшка говорит, что почитать нельзя, что это тоже грех. Но как ее не почитать - сами рассудите: в лес идешь - что-то оставь лесовикам, а то не выйдешь, заплутаешь на самом, кажись, знакомом месте. В хлев идешь - опять-таки, чтоб лошадь копытом не ударила, у коровы молоко не пропало. По воду идешь - ну это я вам про Мыколу говорила… Вам-то, господам, оно без надобности, а на слободе без того, чтоб нечисть не задобрить, никак нельзя…
Мне захотелось отвлечь ее от тягостных воспоминаний.
- А братья-сестры есть у тебя?
- Были, но померли во младенчестве. Одна сеструха осталась, старшая, Нюшка. Она уж замуж-то выскочила. Так хотела скорее! А молодой муж ей и не подарил ничего на свадьбе. И не знаю теперь… Детишек пока все нет и нет, а не будет - бросит он ее, точно бросит! К батюшке пойдет, пожалуется, что она бесплодная, а еще и неизвестно, кто бесплодный-то…
Стук в дверь прервал невеселые рассуждения Лизаветы.
Она подскочила, чуть приоткрыла ее и, высунув голову в образовавшуюся щель, грозно спросила:
- Чего надо?
- К княжне. От господина лыцара Георга! - веско ответили с той стороны, и я узнала голос Корнея.
Лизавета вытянула голову из щели, вопросительно глянула на меня:
- Можно пускать?
Я кивнула, подумав при этом: «А что, я разве вправе не пустить?»
В широко распахнутую дверь гордо прошествовал посланец господина лыцара.
Я улыбнулась. Корнея было не узнать: куда только поде-валась тяжелая кожаная накидка, некрашеная холщовая рубаха с такими же штанами?! Теперь на нем было нечто вроде камзола малинового сукна. Из специальных разрезов на рукавах - от локтей до манжет - стянутых щегольской шнуровкой, выглядывала сорочка с кружевами. Малиновые же, узкие, почти в обтяжку, штаны были заправлены в черные, явно только что начишенные, кожаные сапоги. На голове нечто вроде лихо заломленного берета черного бархата. Ансамбль довершал матово отблескивающий желтый шейный платок. Если б я знала наверняка, что в этом мире водится тутовый шелкопряд, то сказала бы, что платок был шелковый.
На Лизавету роскошь наряда Корнея тоже произвела впечатление.
- Корней - ты? - ахнула она. И, чтобы убедиться в реальности всей этой неземной красоты, даже украдкой пощупала край камзола - не удержалась.
Но на посланца самого господина лыцара ее восхищение не произвело никакого впечатления. Он промаршировал ко мне, склонил голову в приветственном кивке и протянул плотный коричневый конверт с золотыми вензелями: - От господина лыцара Георга княжне Наталье торжественное приглашение на обряд обручения! - громогласно провозгласил он.
- Спасибо, Корней! - вздохнула я.
Он смущенно моргнул, на мгновение выйдя из такой важной роли лыцарового порученца. Я сообразила, что допустила оплошность, - слуг не принято благодарить.
- Что передать господину лыцару Георгу от княжны Натальи? - вновь грянул Корней.
- Приду, куда ж мне деваться, - развела я руками.
Корней опять недоуменно сморгнул. Теперь причиной его недоумения было столь прохладное отношение к обряду. Можно не сомневаться, что верный своему господину Корней даже мысли не допускал о существовании в мире девицы (хоть и княжеского происхождения), которая бы не мечтала стать невестой лыцара Георга.
Но формально положительный ответ на приглашение был получен, и Корнею ничего не оставалось, как вторично склонить передо мной голову и отмаршировать вон из покоев.
- Ух ты! - перевела дух Лизавета только после того, как за посланцем господина лыцара захлопнулась дверь. - Какой он нарядный… Никогда таким его не видела. И приглашение какое красивое - Она кивнула на конверт в моей руке.
- Хочешь - прочитай, - протянула я ей конверт.
- Да я читать не обучена, - промямлила она. - Это господское дело - читать. Я открыла конверт.
- В шесть часов начало. А когда у вас шесть часов?
- Ой, скоро уже! - всполошилась Лизавета. - Вам одеваться надо!
Потом примолкла - ей пришла новая мысль:
- А вы, как выйдете за господина лыцара, сделаете меня первой служанкой? - тихонько спросила она, застенчиво теребя грубую ткань своего платья-балахона.
- Сделаю, сделаю! - пообещала я. - Да что с этими часами.
Неказистый, но до сих пор вполне надежный будильник на моем запястье явно отказывался работать. Секундная стрелка замерла, а часовая все еще показывала около половины первого - время, приблизительно соответствующее моему дерзкому прорыву в этот мир. Посредством ножниц по металлу.
Я тряхнула рукой, постучала ногтем по стеклу циферблата. Стрелки не шелохнулись. Видно, часы остановились всерьез и надолго - даже рычажок механизма завода не проворачивался. Обидно. И очень похоже на потерю верного друга - одного из совсем немногих в этом чужом мире.
- Ой, княжна! Не переживайте, здесь столько красивых браслетов - мы оденем вас так, что глаз будет не отвести.
- Но самого красивого там нет, - раздался голос от двери.
На пороге стояла Алевтина. Все в том же небесно-голубом платье, однако босиком, по-простонародному, и в глазах уже не молнии, а грозовая туча безнадежного отчаяния.
- Лизавета, выйди! - приказала она. Та только презрительно выпятила нижнюю губу и подбоченилась:
- Я княжне подчиняюсь! Она меня первой служанкой сделает!
- Лизавета, - негромко попросила я со своего места ( а место было удобное - мягкое кресло у окна ), - подожди пока за дверью.
- Да ведь она!… - взвилась кандидатка в первые служанки, но я только отрицательно покачала головой, и моя просьба была тотчас исполнена. Хоть и с явным неудовольствием.
- Может, я и не права, что согласилась на этот брак, но ведь у меня не было выбора. Как и у вас. Правда, Алевтина?
Глаза девушки, считавшей меня соперницей, прояснились:
- Вы не хотите замуж за Георга? - торопливо спросила она, присаживаясь в кресло напротив.
- Ничуть.
- Так уезжайте отсюда! Скорее! Я выведу вам из конюшни самого резвого коня, и вы сможете умчаться прямо сейчас!
- Куда? - с тяжелым вздохом полюбопытствовала я. - К кому? Вы знаете в округе кого-нибудь, кто мог бы приютить меня и защитить от славного лыцара Георга?
Миловидное личико моей собеседницы напряглось в раздумье. Она и вправду пыталась мне помочь.
- Может быть, лыцар Александр? Его терема в сорока верстах отсюда. Он не женат, он обязательно согласится взять вас в жены. И он не любит Георга. И он богатый - богаче всех в княжестве, кроме Георга, конечно. И он уже стар, скоро умрет, а вам достанется все его богатство!
Алевтина со все возрастающей надеждой смотрела на меня.
- Как, опять замуж? - с горькой иронией спросила я. - А других путей защититься в вашем мире нет?
- А как же еще девица может защититься от мужчины? - удивилась Алевтина. - Ну не хотите Александра, есть еще неженатые лыцары! До Иннокентия скакать дальше - верст шестьдесят, и дорога лесная, опасная, но он тоже долго не проживет - много пьет. Все говорят - совсем чуть осталось…
- Дорогая моя Алевтина, я не умею скакать на лошади. Вряд ли я удержусь в седле даже две версты - не то что сорок верст или шестьдесят. И замуж я не хочу. Давайте подумаем вместе, может, есть все-таки другой выход, кроме скоропалительного замужества?
Васильковый взгляд моей собеседницы вновь заблестел слезами.
- А-а, значит, уже так - «моя». Не рано ли, княжна, вы смотрите на меня как на рабу свою?
- Господи, да о чем вы? - оторопела я. - Никакая вы мне не раба! Я только хочу получить у вас совет. Вы же опытная женщина, знаете мир вокруг, а я в нем всего несколько часов, как я могу в чем-то разобраться?
- Вы уже во всем прекрасно разобрались… - медленно и глухо произнесла Алевтина. - Вы выбрали Георга в мужья, а все остальное - отговорки. И Георг - он вас выбрал в жены! Я пыталась пройти в его покои, я хотела поговорить с ним - меня не пустили. Меня! - Она чуть не задохнулась, не находя слов. - Ну конечно, вы - из другого мира, вы - княжна, а я… А я - никто. И мне остается только уйти с дороги. Да, так я и сделаю. Но прежде я вам отдам самую большую ценность этого княжества! Филуману!
Я всерьез перепугалась за нее. Бедная девушка покрылась неровными красными пятнами - они расползлись и по липу, выступая из-под пудры, и по шее, и по роскошной груди. На висках у Алевтины проступили бисеринки пота, взгляд метался по комнате, тщательно избегая моего липа.
- Милая Алевтина, - как можно мягче и ласковей сказала я< я согласна принять от вас любой подарок, любые богатства мира, но только при одном условии: что вы не сделаете себе ничего плохого!
- Я? - Она хрипло рассмеялась. - Плохо же вы меня знаете, пришелица из другого мира! Держите!
И протянула мне на дрожащих ладонях темный, почти черный поясок, блеснувший тонким шитьем проволочных нитей.
Я взглянула на него с недоумением.
- Ну берите же! - визгливо закричала Алевтина.
И куда подавалась ее красота? Лицо искажено судорогой лютой ненависти, пот пополам со слезами стекает по щекам вместе с пудрой, орошает грязными каплями дорогое платье и прелестную грудь, крупная дрожь, сотрясающая Алевтину, уже похожа на конвульсии. Если это начало какого-то истерического или эпилептического припадка, то пора звать подмогу.
- Успокойтесь, уже взяла, - торопливо сообщила я Алевтине, беря поясок с ее ладоней.
Наступила тишина. Женщина с недоумением смотрела на свои протянутые вперед руки. Дрожь ее прекратилась, краснота перешла в пепельную бледность.
- Вы взяли Филуману? - с бесконечной усталостью спросила она.
- Да, но я готова ее вернуть вам немедленно или по первой же вашей просьбе, - успокаивающе сказала я, рассматривая поясок.
Вблизи он уже не казался таким простеньким и неброским. Наоборот, он переливался совершенно фантастическим образом. Весь из тонких металлических проволочек - почти нитей, - он напоминал свернувшуюся кольцом и затаившуюся змею. Почти каждая нить имела свой оттенок, но, когда перестаешь в них вглядываться, оказывается, что радужное мельтешение цветных волосков непостижимым образом сливается в один оттенок. Но и его невозможно удержать взглядом, потому что мягкие цветовые волны безостановочно переливаются из одной в другую по всей поверхности пояска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Я аж зажмурилась - так ярко и ощутимо мне это представилось.
- Нет, Лизавета, - сквозь плотно сжатые зубы, с некоторым напряжением вернулась я к первопричине нашей дискуссии. - Когда я говорила «трах», я не имела в виду, что господин жених мне кулаком по уху заедет. Я… Елки-моталки, и не знаю, как сказать. По-матерному ты бы наверняка поняла, но княжне материться не пристало… Соитие - знаешь ты такое слово? Соитие мужа с женой?
- О, это по-церковному, - уважительно произнесла Лизавета. - Но соитие - это уже после венчания и после свадебного угощения, когда молодые с почестями будут отведены…
- Если не соитие, тогда что же все-таки должно получиться в бане? - нетерпеливо прервала я ее.
- Так это - заторчать он должен, только и всего, - удивилась Лизавета моей дремучей темноте. И на всякий случай пояснила: - По-церковному это называется - влечение.
- Он должен… - Картина начала вырисовываться. - Он - это?..
- Корень жениха, - охотно пояснила Лизавета. - Ведь ежели он на будущую супруг не заторчит, так откуда ж потом детишки возьмутся?
- От соседа, - буркнула я.
- Вот этого нельзя, это - грех! - наставительно промолвила Лизавета. И даже перекрестилась двумя перстами.
Я в первый раз видела, чтобы в этом мире кто-то крестился, и разговор про участие батюшки в банном обряде обрел окончательную конкретность во всей своей неизбежности. Значит, вечерком мне и правда предстоит веселенькое развлечение в голом виде. Вместе с батюшкой, демоническим лыцаром Георгом и его корнем. Двое последних - тоже в голом виде. Однако ж как тут все продумано!
- Мне одно непонятно, - медленно произнесла я. - Какая теперь разница, что за платье я надену? Если меня все равно без него будут обозревать?
- Как же, княжна?! - подивилась Лизавета. - Снимать же только потом будут. А с начала обряда будет много чего. Я на господских обрядах ни разу не бывала, а в слободе у нас так заведено: невесту проведут по всему жениховскому двору, чтоб богатство показать, потом всей родне представят - ей же с ними жить теперь! Ну, подарки опять же. Сватам, родне невесты.
- А самой невесте? - заинтересовалась я.
- Нет. Это уже на свадьбе, после венчания. Если молодой наградит - значит, любить будет.
- А если не наградит?
- А нет - значит нет, - пригорюнилась Лизавета, видно вспомнив что-то.
- Ты сама-то замужем, а, Лизавета? - осторожно поинтересовалась я.
- Я? Да нет, в девках…
- А что так?
- Да был у меня жених, - неохотно пояснила она. - Мыколка. И не такой чтоб особо видный… Но любила я его. Сильно любила. А он в церковь-то ходил, а нечисть не почитал… Не делился хлебушком и всяким другим. Не то чтоб совсем, а мало их угощал. Вот и утащил его на дно водяной. Утоп он. Два года уж как утоп.
- А нечисть - ее, что, тоже надо почитать?
Это был новый поворот в мифологии здешнего мира.
- Батюшка говорит, что почитать нельзя, что это тоже грех. Но как ее не почитать - сами рассудите: в лес идешь - что-то оставь лесовикам, а то не выйдешь, заплутаешь на самом, кажись, знакомом месте. В хлев идешь - опять-таки, чтоб лошадь копытом не ударила, у коровы молоко не пропало. По воду идешь - ну это я вам про Мыколу говорила… Вам-то, господам, оно без надобности, а на слободе без того, чтоб нечисть не задобрить, никак нельзя…
Мне захотелось отвлечь ее от тягостных воспоминаний.
- А братья-сестры есть у тебя?
- Были, но померли во младенчестве. Одна сеструха осталась, старшая, Нюшка. Она уж замуж-то выскочила. Так хотела скорее! А молодой муж ей и не подарил ничего на свадьбе. И не знаю теперь… Детишек пока все нет и нет, а не будет - бросит он ее, точно бросит! К батюшке пойдет, пожалуется, что она бесплодная, а еще и неизвестно, кто бесплодный-то…
Стук в дверь прервал невеселые рассуждения Лизаветы.
Она подскочила, чуть приоткрыла ее и, высунув голову в образовавшуюся щель, грозно спросила:
- Чего надо?
- К княжне. От господина лыцара Георга! - веско ответили с той стороны, и я узнала голос Корнея.
Лизавета вытянула голову из щели, вопросительно глянула на меня:
- Можно пускать?
Я кивнула, подумав при этом: «А что, я разве вправе не пустить?»
В широко распахнутую дверь гордо прошествовал посланец господина лыцара.
Я улыбнулась. Корнея было не узнать: куда только поде-валась тяжелая кожаная накидка, некрашеная холщовая рубаха с такими же штанами?! Теперь на нем было нечто вроде камзола малинового сукна. Из специальных разрезов на рукавах - от локтей до манжет - стянутых щегольской шнуровкой, выглядывала сорочка с кружевами. Малиновые же, узкие, почти в обтяжку, штаны были заправлены в черные, явно только что начишенные, кожаные сапоги. На голове нечто вроде лихо заломленного берета черного бархата. Ансамбль довершал матово отблескивающий желтый шейный платок. Если б я знала наверняка, что в этом мире водится тутовый шелкопряд, то сказала бы, что платок был шелковый.
На Лизавету роскошь наряда Корнея тоже произвела впечатление.
- Корней - ты? - ахнула она. И, чтобы убедиться в реальности всей этой неземной красоты, даже украдкой пощупала край камзола - не удержалась.
Но на посланца самого господина лыцара ее восхищение не произвело никакого впечатления. Он промаршировал ко мне, склонил голову в приветственном кивке и протянул плотный коричневый конверт с золотыми вензелями: - От господина лыцара Георга княжне Наталье торжественное приглашение на обряд обручения! - громогласно провозгласил он.
- Спасибо, Корней! - вздохнула я.
Он смущенно моргнул, на мгновение выйдя из такой важной роли лыцарового порученца. Я сообразила, что допустила оплошность, - слуг не принято благодарить.
- Что передать господину лыцару Георгу от княжны Натальи? - вновь грянул Корней.
- Приду, куда ж мне деваться, - развела я руками.
Корней опять недоуменно сморгнул. Теперь причиной его недоумения было столь прохладное отношение к обряду. Можно не сомневаться, что верный своему господину Корней даже мысли не допускал о существовании в мире девицы (хоть и княжеского происхождения), которая бы не мечтала стать невестой лыцара Георга.
Но формально положительный ответ на приглашение был получен, и Корнею ничего не оставалось, как вторично склонить передо мной голову и отмаршировать вон из покоев.
- Ух ты! - перевела дух Лизавета только после того, как за посланцем господина лыцара захлопнулась дверь. - Какой он нарядный… Никогда таким его не видела. И приглашение какое красивое - Она кивнула на конверт в моей руке.
- Хочешь - прочитай, - протянула я ей конверт.
- Да я читать не обучена, - промямлила она. - Это господское дело - читать. Я открыла конверт.
- В шесть часов начало. А когда у вас шесть часов?
- Ой, скоро уже! - всполошилась Лизавета. - Вам одеваться надо!
Потом примолкла - ей пришла новая мысль:
- А вы, как выйдете за господина лыцара, сделаете меня первой служанкой? - тихонько спросила она, застенчиво теребя грубую ткань своего платья-балахона.
- Сделаю, сделаю! - пообещала я. - Да что с этими часами.
Неказистый, но до сих пор вполне надежный будильник на моем запястье явно отказывался работать. Секундная стрелка замерла, а часовая все еще показывала около половины первого - время, приблизительно соответствующее моему дерзкому прорыву в этот мир. Посредством ножниц по металлу.
Я тряхнула рукой, постучала ногтем по стеклу циферблата. Стрелки не шелохнулись. Видно, часы остановились всерьез и надолго - даже рычажок механизма завода не проворачивался. Обидно. И очень похоже на потерю верного друга - одного из совсем немногих в этом чужом мире.
- Ой, княжна! Не переживайте, здесь столько красивых браслетов - мы оденем вас так, что глаз будет не отвести.
- Но самого красивого там нет, - раздался голос от двери.
На пороге стояла Алевтина. Все в том же небесно-голубом платье, однако босиком, по-простонародному, и в глазах уже не молнии, а грозовая туча безнадежного отчаяния.
- Лизавета, выйди! - приказала она. Та только презрительно выпятила нижнюю губу и подбоченилась:
- Я княжне подчиняюсь! Она меня первой служанкой сделает!
- Лизавета, - негромко попросила я со своего места ( а место было удобное - мягкое кресло у окна ), - подожди пока за дверью.
- Да ведь она!… - взвилась кандидатка в первые служанки, но я только отрицательно покачала головой, и моя просьба была тотчас исполнена. Хоть и с явным неудовольствием.
- Может, я и не права, что согласилась на этот брак, но ведь у меня не было выбора. Как и у вас. Правда, Алевтина?
Глаза девушки, считавшей меня соперницей, прояснились:
- Вы не хотите замуж за Георга? - торопливо спросила она, присаживаясь в кресло напротив.
- Ничуть.
- Так уезжайте отсюда! Скорее! Я выведу вам из конюшни самого резвого коня, и вы сможете умчаться прямо сейчас!
- Куда? - с тяжелым вздохом полюбопытствовала я. - К кому? Вы знаете в округе кого-нибудь, кто мог бы приютить меня и защитить от славного лыцара Георга?
Миловидное личико моей собеседницы напряглось в раздумье. Она и вправду пыталась мне помочь.
- Может быть, лыцар Александр? Его терема в сорока верстах отсюда. Он не женат, он обязательно согласится взять вас в жены. И он не любит Георга. И он богатый - богаче всех в княжестве, кроме Георга, конечно. И он уже стар, скоро умрет, а вам достанется все его богатство!
Алевтина со все возрастающей надеждой смотрела на меня.
- Как, опять замуж? - с горькой иронией спросила я. - А других путей защититься в вашем мире нет?
- А как же еще девица может защититься от мужчины? - удивилась Алевтина. - Ну не хотите Александра, есть еще неженатые лыцары! До Иннокентия скакать дальше - верст шестьдесят, и дорога лесная, опасная, но он тоже долго не проживет - много пьет. Все говорят - совсем чуть осталось…
- Дорогая моя Алевтина, я не умею скакать на лошади. Вряд ли я удержусь в седле даже две версты - не то что сорок верст или шестьдесят. И замуж я не хочу. Давайте подумаем вместе, может, есть все-таки другой выход, кроме скоропалительного замужества?
Васильковый взгляд моей собеседницы вновь заблестел слезами.
- А-а, значит, уже так - «моя». Не рано ли, княжна, вы смотрите на меня как на рабу свою?
- Господи, да о чем вы? - оторопела я. - Никакая вы мне не раба! Я только хочу получить у вас совет. Вы же опытная женщина, знаете мир вокруг, а я в нем всего несколько часов, как я могу в чем-то разобраться?
- Вы уже во всем прекрасно разобрались… - медленно и глухо произнесла Алевтина. - Вы выбрали Георга в мужья, а все остальное - отговорки. И Георг - он вас выбрал в жены! Я пыталась пройти в его покои, я хотела поговорить с ним - меня не пустили. Меня! - Она чуть не задохнулась, не находя слов. - Ну конечно, вы - из другого мира, вы - княжна, а я… А я - никто. И мне остается только уйти с дороги. Да, так я и сделаю. Но прежде я вам отдам самую большую ценность этого княжества! Филуману!
Я всерьез перепугалась за нее. Бедная девушка покрылась неровными красными пятнами - они расползлись и по липу, выступая из-под пудры, и по шее, и по роскошной груди. На висках у Алевтины проступили бисеринки пота, взгляд метался по комнате, тщательно избегая моего липа.
- Милая Алевтина, - как можно мягче и ласковей сказала я< я согласна принять от вас любой подарок, любые богатства мира, но только при одном условии: что вы не сделаете себе ничего плохого!
- Я? - Она хрипло рассмеялась. - Плохо же вы меня знаете, пришелица из другого мира! Держите!
И протянула мне на дрожащих ладонях темный, почти черный поясок, блеснувший тонким шитьем проволочных нитей.
Я взглянула на него с недоумением.
- Ну берите же! - визгливо закричала Алевтина.
И куда подавалась ее красота? Лицо искажено судорогой лютой ненависти, пот пополам со слезами стекает по щекам вместе с пудрой, орошает грязными каплями дорогое платье и прелестную грудь, крупная дрожь, сотрясающая Алевтину, уже похожа на конвульсии. Если это начало какого-то истерического или эпилептического припадка, то пора звать подмогу.
- Успокойтесь, уже взяла, - торопливо сообщила я Алевтине, беря поясок с ее ладоней.
Наступила тишина. Женщина с недоумением смотрела на свои протянутые вперед руки. Дрожь ее прекратилась, краснота перешла в пепельную бледность.
- Вы взяли Филуману? - с бесконечной усталостью спросила она.
- Да, но я готова ее вернуть вам немедленно или по первой же вашей просьбе, - успокаивающе сказала я, рассматривая поясок.
Вблизи он уже не казался таким простеньким и неброским. Наоборот, он переливался совершенно фантастическим образом. Весь из тонких металлических проволочек - почти нитей, - он напоминал свернувшуюся кольцом и затаившуюся змею. Почти каждая нить имела свой оттенок, но, когда перестаешь в них вглядываться, оказывается, что радужное мельтешение цветных волосков непостижимым образом сливается в один оттенок. Но и его невозможно удержать взглядом, потому что мягкие цветовые волны безостановочно переливаются из одной в другую по всей поверхности пояска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81