- Имя! - громким шепотом подсказал сзади князь Михаил.
- Антон, - отчетливо, но удивленно произнесла я. И Антон открыл глаза.
- Госпожа… - прошептал он.
Не было в его голосе ничего, кроме бесконечной благодарности..
К Антону уже бежали люди… Первая, разумеется, Лизавета. Его осторожно хлопали по плечу, помогали поднять на слабые, еще непослушные ноги. Бабы-поварихи утирали слезы.
«А что ж мне никто не помогает?» - удивленно подумала я.
Сил не оставалось ни на что. Качни сейчас дуновение ветерка листики на деревьях - и я не выдержу, свалюсь прямо в багровые угли кострищ.
- Княгиня, - произнес мягкий голос Михаила.
Теплые сильные руки обняли меня за плечи, поправляя сползающую накидку. По-моему, князь плакал. Или едва сдерживал слезы.
«Не надо, - хотела сказать я. - Ведь все получилось!»
Но вместо этого мои непослушные губы чуть слышно спросили:
- Князь, это был гипноз?
- Да, конечно. Разумеется Это был гипноз. Моя милая, замечательная, великолепная княгиня! - со счастливым смехом откликнулся Михаил.
Я протянула руку к шее, чтобы поправить капюшон накидки, и отдернула пальцы. Они наткнулись на горячее, как сковорода, сплетение нитей Филуманы.
- Ой, - неуверенно сказала я.
Потому что бояться, в сущности, было нечего - поверхность Филуманы, прилегающая к шее, не жгла, не пекла, а все так же нежно обволакивав кожу.
* * *
Утро невозможно было отменить, а очень хотелось.
За окошками веселилось солнце, ржали лошади, перекрикивались люди, туда-сюда носилась Лизавета, радостная как никогда. Я забилась под покрывало и занималась тем, что боялась всего вокруг, всего, во что вляпалась.
- Лизавета, - попросила, чуть высунув наружу нос, - позови князя.
- Сейчас подам вам одеться, - побежала та к платьям.
- Князя! - истерично рявкнула я и вновь спряталась в темноту, горящую почти полутора десятками мыслей и чувств людей вокруг избушки, суетящихся и собирающихся в дорогу.
Лизавета выронила из рук гребешок и с недоплетенной косой юркнула в дверь.
Не прошло и минуты, как вошел князь, осторожно кашлянув.
Я откинула покрывало, села на кровати в одной сорочке - мне все было безразлично.
- И что мне теперь делать, князь? - спросила я с ожесточением, будто он был виновником всего. - Выйди, Лизавета! - заорала я сунувшейся было белобрысой голове. - Что, князь, делать? Обходить каждое утро все княжество, рассказывая каждому из подданных, как я его люблю, и гладить каждого по голове, чтобы они не посваливались в навьей истоме?.. Я не смогу так жить!
- Княгиня, - бодро заявил Михаил. - Загадка несложная, но требует времени на объяснение. Мы с вами чудесно поговорим перед обедом…
- Нет! - вскрикнула я. - Я никуда не тронусь, пока вы все не объясните!
Михаил помолчал. Кивнул:
- Хорошо, княгиня, остановимся здесь.
Я тут же представила, что придется целый день смотреть на черные пятна костриш, что они каждую секунду будут напоминать о моем господском рабстве, о том, что я больше принадлежу не себе, а своим слугам, до которых мне и дела нет… И я вскрикнула:
- Нет! Мы поедем. Трогаемся немедленно. Но вы сядете в мою карету.
- Княгиня, - с некоторым сомнением начал Михаил, - если вам нездоровится…
- Я здорова, черт меня подери! Но… князь… я боюсь оставаться одна, наедине со своими слугами, - добавила я почти умоляюще. - Не привыкла я так. И не смогу. Чтобы люди зависели от меня до обмороков, до готовности немедленно умереть, сгореть заживо в костре! Если вы сейчас же, в карете, не расскажете мне все-все и не поможете, я… Я сама тогда сойду с ума - как бы потом не было плохо моим слугам!
Лицо князя на мгновение дрогнуло, но читать его мыслей я не могла и потому не знала: то ли он испугался за меня, то ли, наоборот, меня? То ли просто подумал о чем-то совсем другом? Он только сказал:
- Княгиня, я немедленно иду в вашу карету и жду вас. Коротко поклонился и мягко прикрыл дверь за собой.
* * *
- Антон, трогай! - приказала я, запрыгивая в карету.
Мой новый кучер молодцевато щелкнул кнутом, и карета двинулась, мелко сотрясаясь на рытвинах. Мы с князем, сидя друг против друга, то и дело соприкасались коленками.
- У вас не совсем удобная карета, княгиня, - наконец нарушил молчание Михаил. - Мы могли бы поменяться - я отдал бы вам свою, а сам ехал в вашей. Или пересел бы на своего Чернавца -я с удовольствием проедусь верхом…
- Вы меня обманули, это был не гипноз! - прервала я его.
- Княгиня, я не знаю смысла этого слова, - напомнил Михаил.
- Гипноз - это внушение.
- Тогда это был все-таки он. Вы внушили кучеру, что он умер, а новому человеку - что он является Антоном.
- Человек под гипнозом как бы спит! - не сдавалась я.
- Тогда - не гипноз, - согласился Михаил, - Вокруг вас никто не спал. И вообще я не слышал, чтобы кто-нибудь из князей и лыцаров отдават приказания спящим антам. Ха, это было бы забавно! - развеселился он, видимо представив такую картинку.
- Еще гипноз нужно снимать, - поделилась я. - Сказать: «Раз, два, три!», хлопнуть в ладоши - и чары гипноза спадут, а человек станет прежним.
- Вот этого точно не получится, - пригорюнился князь. - Ваш Никола умер. Смерть - безвозвратна. Только Христу дано было вернуться…
- Вы уверены? - прервала я его, не желая слушать про воскрешение Христа. - Если я сегодня вечером проделаю с моим кучером тот же фокус, что и вчера, я точно не смогу отменить Антона и вернуть на место Николу?
- Никола умер, - терпеливо разъяснил князь. - Вы можете сегодня убить своего Антона - никто вам и слова поперек не скажет. И можете на месте Антона создать нового человека. Конечно, вашему кучеру трудно будет выдержать подряд два изменения в такой короткий срок… Его тело может умереть вместе с душой Антона… Но если кучер выживет - это будет уже третий человек.
- Но вы согласны, что тут все-таки внушение?
- Княгиня, тут больше чем внушение. Тут вера. Мы с вами верим в Бога, единого в трех лицах, мы - рабы Божий, и нам для внутреннего спокойствия этого достаточно, хоть мы Бога никогда не видели. И даже представить его, единого, но в трех лицах, можем с трудом. Анты тоже в него верят, но им этой веры для жизни недостаточно. Они говорят, повторяя за нами, что верят во Всевышнего, а на самом деле верят только в нас, своих господ. Мы для них - Бог на Земле. И эту их веру нужно подкреплять, ведь человеку без веры - не жить. Хотя и подкреплять нужно осторожно - по двум причинам. Одну причину вы мне давеча назвали: на всех антов нас, господ, просто не хватит. А вторая причина - этого и не нужно! Достаточно, если пятьдесят человек в моих теремах истово верят в меня. Потому что видят меня каждый день, а то и по несколько раз в день. Они получают от меня приказания, похвалу или строгое наказание - дйя подкрепления веры, что благость, что кара - все едино. На пятьдесят истово верующих приходится тысяча пятьсот верующих горячо (я условно говорю, вы же понимаете). Эти полторы тысячи видят меня совсем не так часто - хорошо если в месяц раз. Но видят. А еще видят пример пятидесяти истово веряших в меня ближних слуг. А вера, княгиня, вешь заразительная. Так что этим полутора тысячам хватает. Ну а уж они входят в общение с пятьюдесятью тысячами остальных антов моего княжества. Те, конечно, верят уже совсем не горячо. Остается место и для поклонения, например, нечисти. Небольшого, но поклонения. И это не опасно. Потому что для каждодневной работы антов на полях и по хозяйству их веры в меня хватает. Да и лыцары моего княжества берут I часть моих княжеских забот на себя, поддерживая веру не только в свое, лыцарово, господство, но и в мое. А если уж появлюсь я перед кем-либо из антов лично, то тут вера так всколыхнется!… А Витвина поможет ей всколыхнуться еще выше. Видите, все просто, княгиня. И не надо вам расстраиваться по таким пустякам.
- Хорошо вам говорить. А из-за меня человек умер.
- Это прискорбно, но тут случай особый. Я потом поразмышлял на досуге и думаю, что особой вины вашей в навьей истоме кучера и нет, пожалуй. Есть обстоятельства, которые сложились самым неблагоприятным образом.
- Какие такие обстоятельства? - сердито спросила я. А сама изо всех сил надеялась, что Михаил сейчас как добрый волшебник снимет этот груз с моей души!
- Смотрите: кучер был в ближнем кругу кавустовских слуг, его вера в лыцара Георга была крепка и благостна. Но появились вы. Вы и Филумана. И первое же ваше приказание, отданное, может быть, даже самым небрежным образом, вырвало с корнем из его сердца лыцара Георга, и сердце это открылось для вас. Если бы не обстоятельства, отвлекшие вас для общения с другими людьми - с лыцарами, с княжеским представителем Селиваном, даже со мной, вы бы, конечно, нашли минутку сказать своему - теперь уже своему - кучеру несколько слов. И ему бы этого хватило для продолжения веры. Но слова не были сказаны, а сердце - или, если хотите, душа - без веры долго не может. Вот и захлебнулся ваш Никола в пустоте. Не упало семя веры в готовую - уже взрыхленную и унавоженную - почву. А раз не упало, так и не взошло.
- И что, правда князь настолько могущественнее лыцара, что может одним своим приказом искоренить, как вы говорите, веру в лыцара из сердца подданного? - с вновь проснувшейся надеждой спросила я.
- Уж не хотите ли вы повернуть карету и направиться опять в гости к собаке Георгу? - весело усмехнулся Михаил моей робкой надежде. - Полноте, княгиня. То, что без всяких затруднений удалось с одним-единственным кучером, вряд ли возможно с тремя-четырьмя десятками Георговых слуг - вместе-то хранить старую веру не в пример легче! Да и не было у кучера установки от прежнего господина противиться вам, своей законной княгине. А теперь-то уж Георг наверняка позаботился внушить слугам своим мысль об опасности нежданно-негаданно явившейся госпожи. Вы, конечно, легко бы развеяли их опасения и выкорчевали нехорошего лыцара из их душ - хватило бы одного-двух дней. Но убьют-то вас много раньше! Так что не стоит возвращаться, все вы правильно сделали, княгиня. И сейчас делаете правильно! - Ох вы и льстец! - пожурила я князя и засмеялась. Он так легко и спокойно развеял мои утренние терзания, что я готова была простить ему все, даже если б он назвал сейчас меня первой красавицей мира.
Но он почему-то не воспользовался представившейся возможностью. Впрочем, ему простительно - он ведь тоже не мог читать моих мыслей. Пришлось переключиться на другую тему.
- Хотите, и я открою вам страшную тайну, - все еще улыбаясь, сказала я, - Знаете, для спокойной и комфортной жизни мне вовсе не обязательно верить в Христа, триединого Бога, Будду, Аллаха или еще кого-нибудь. И в том мире, откуда я явилась, вера в божественное не считается таким уж жизненно необходимым фактором.
- Мир без антов? - задумчиво прокомментировал Михаил. - То-то вы толковали о равенстве людей… Тогда понятно. Без антов, пожалуй, да, различие между людьми не такое уж значительное. Скажу вам по большому секрету, княгиня: я тоже прекрасно дышу, даже не будучи уверен, что Всевышний каждую минуту пристально наблюдает за мной, оценивая каждый мой вздох и взвешивая на своих божественных весах мою добродетельность или порочность. Но давайте подержим наш маленький секрет в себе, не доводя его до сведения Святой Церкви. Не потому, что я так уж сильно ее опасаюсь Просто завершающий Бог, Бог небесный, с которым общение происходит только в церквах, да и то в одностороннем порядке, - этот Бог тоже в какой-то мере необходим антам. Не могу сказать точно, в какой мере, но ведь мы для них - живое воплощение воли Всевышнего, проводники божественного смысла непосредственно в их тусклую жизнь.
- Князь, да кто такие анты? Как их отличить?
- О, княгиня, очень просто! Анты - это все. Кроме господ, нас, носящих гривну. Кроме господского приплода, тех, кто кровь от крови, плоть от плоти господской. То есть господские отпрыски, дети князей, лыцаров. Они без гривны, потому что их родовую гривну уже носит кто-то другой. Возможно, гривна примет их, когда подойдет срок, возможно, отвергнет - сие неведомо, поскольку не проверено, что бы там ни говорили волхвы. В числе таких людей, например, мой брат Порфирий. Да и я был просто господским приплодом, пока не возложил на себя гривну. И вы. Хотя нет. Вас господским приплодом не считали. Потому что никто и подумать не мог, что вас может принять гривна! Будучи княжной, вы в глазах всех являлись всего только голутвенной…
- Да, слышала это слово, - обрадовалась я. - Иннокентий, один из лыцаров Сурожского княжества, называл так дядьку Георга Кавустова. Того дядьку, который и совершил подлое убийство моего отца. Подстерег на переходе из одного мира в другой - я вам говорила про этот переход. Есть такой в усадьбе Шагировых и сейчас заделан металлической дверью - Еще бы, помню, конечно! - кивнул Михаил. - И про пса-дядьку знаю. Голутвенные - самые опасные люди в мире. Я наш мир имею в виду. В вашем, как я понял, раз нет антов, нет и голутвенных - все только господского рода.
- Ну, вообще-то и у нас более чем достаточно верующих людей, - вынуждена была я развеять иллюзии Михаила о нашем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81