Поэтому кулечек, который удавалось сотворить из простыней и одеял, моментально оказывался распотрошенным, и из него поминутно показывалась то маленькая голая ножка, то ручка.
Первый день после родов я провела в борьбе с пеленками. Все-таки даже в карете было недостаточно тепло для новорожденного. Кроме того, хватало забот и с кормлением, и с мокрыми пеленками. Хорошо хоть мой сын оказался молчуном. Он, правда, давал знать о том, что чем-то недоволен, но это был не заливистый и неостановимый младенческий ор, а негромкое гуканье, рассчитанное тишь на то, чтобы привлечь к себе внимание.
Тут еще все мужики-дружинники по поводу и без повода норовили заглянуть ко мне, полюбоваться княжичем. А гордый Бокша объяснял каждому: - Это я первый был, на кого княжич глянул! Глазенками так и пронизал всего! Я и подумал сразу - вот это уж будет господин! Дай бог эдакого господина всякому простому человеку!…
Так и пролетел первый день жизни моего сына. Трудно. Да и я была еще слишком слаба после родов. Обнадеживало одно - уже завтра будет Киршаг, а уж там-то все эти заботы достанутся другим. Не зря же Киршагский кремль слывет родовым гнездом? Должны же там понимать, как обращаться с новорожденными?
А пришло завтра - и день опять понесся суматошно вперед, загруженный заботами.
И когда снаружи послышался какой-то шум, а карета дернулась, останавливаясь, то поначалу я и внимания на это не обратила. А когда обратила, было уже поздно.
Каретная дверь рывком распахнулась, я увидела выкаченные от ужаса глаза Бокши, услышала его крик: «Вороги, вороги!» - и наконец прислушалась к тому, что творилось снаружи.
А творилось страшное. Люди умирали один за другим - и мои дружинники, и киршагские. Смертоносный дождь стрел сыпался, казалось, со всех сторон. Он пробивал теплые овчинные и заячьи тулупы, проходя их насквозь, втыкался в теплую, тонкую человеческую кожу, а потом, не останавливаясь, раздирал мясо и внутренности. Болевой шок от чужих страданий - вот что мне грозило.
Поэтому первое, что я сделала, - это попыталась перестать думать о чужой боли. А потом приказала Бокше быстро влезать в карету, захлопнула за ним дверь и откинулась на подушки, с внимательной отстраненностью рассматривая мысли тех, кто остался снаружи.
Из невообразимой каши чувств и образов довольно быстро удалось выделить две группы: мысли нападающих и обороняющихся.
Мои защитники окружили карету и пытались отстреливаться. Из налучий были вытащены луки, из колчанов - стрелы.
Но их позицию иначе как заведомо проигрышной назвать было нельзя. Обстрел шел и справа, и слева, поэтому спрятаться за карету они не могли, а своими стрелами противника тоже почти не доставали. Потому ито это была засада. Которую готовили заблаговременно, тщательно. И о надежном укрытии от стрел позаботились. Густой - даже сейчас, по зимней поре- кустарник по обеим сторонам дороги не давал разглядеть нападающих, мешал прицеливаться.
Так, лошади убиты, карета обездвижена, позиция необороноспособна. Что дальше?
Дальше - нападающие. Вороги.
Я присмотрелась к их мыслям.
Ого! Да это же элита даровых войск. Отборная сотня из полка Правой руки, которая была, оказывается, уведена из Вышеграда еще за два дня до сечи и гибели города. Почти сплошь - вышеградские лыцары.
А кто же возглавляет сотню? К чьим приказам повернуты мозги нападающих? Да это мой старый знакомый - лыцар Георг Кавустов! Ну, от этого пощады не жди! Правда, и вся сотня знала, что цель у засады только одна - лишить жизни всех нас, попавших в нее. Всех до единого. Ненависть, направленная на карету и ее защитников, была беспощадна.
Что ж, диспозиция ясна. И неутешительна.
А выход искать надо. Оставаться здесь - перебьют.
Бежать? Ох, боюсь, далеко я не убегу при всем желании. Не бегунья я нынче, на второй день после родов. Если же принять во внимание дождь из стрел, то прорыв и вовсе становится проблематичен.
Вокруг лилась кровь, стонали умирающие, а я сидела зажмурившись и старалась думать отстраненно.
Итак, мне не спастись. Что ж, тогда и не будем заниматься этим вариантом. Тем более что у меня есть более важный объект для спасательных операций. Мой новорожденный сын.
Есть ли шансы у него?
Что-то привлекло мое внимание. Я открыла глаза. Из стены кареты торчала стрела. Однако! Если посижу здесь еще немного, то рискую превратиться в подобие ежа.
Ладно, не будем отвлекаться…
Но отвлечься пришлось. Диспозиция переменилась.
Витязь Аникандр, чьи дружинники были слева, решился на отчаянный и, по сути, безнадежный шаг. Он поднял оставшихся своих людей в атаку. Вслепую, на левые кусты. Вотфеки убийственному ливню стрел.
И что же?
Больше половины атакующих не смогли добежать даже до кромки леса - полегли. С ними и сам Аникандр. Но иные ведь и добежали! И завязалась рукопашная.
Стрел с той стороны резко убавилось. А не это ли долгожданный шанс для моего сына?
Я приоткрыла правую дверь кареты и, каждую секунду рискуя быть подстреленной, позвала: - Никодим! Лезь сюда!
Появился мой воевода. Тяжело дыша, сел напротив, не выпуская из рук лука и стрел.
Я критически осмотрела его. Цел и почти невредим - царапины не в счет.
- Никодим, слушай приказ, - сказала я. - Сейчас ты снимаешь с правой стороны всех дружинников - почти всех. Оставишь пяток только для видимости обороны. И бросаетесь вслед за киршагскими воинами.
- А вы-то?.. - начал было Никодим, сообразивший, что я приказываю ему оставить себя без всякой защиты.
- Мол-чать! - негромко, раздельно приказала я. - Твоя задача прорваться. Но не самому. С Бокшей. Бокша вздрогнул, но возразить не посмел.
- У Бокши на руках будет княжич. Назван он Олегом.
И чего это мне Олег пришел в голову? Откуда всплыло это имя? Но раздумывать было некогда - почему-то очень не хотелось уходить из жизни, зная, что сын остался безымянным.
- Олега Михайловича надо будет обязательно доставить в Киршаг. Больше заданий нет, но это надо выполнить обязательно. Бокша, тебя это тоже касается. Я остаюсь здесь. Но сына чтоб спасли. Вперед!
Никодим мрачно глянул на меня и без звука полез в левую дверцу кареты. Послышались его команды дружинникам. Значит, понял.
Теперь Бокша.
- Олега быстро кутай в мою шубу. Бежать старайся среди людей, в середине - так, чтоб дружинники прикрывали тебя собой и спереди, и сзади. Ни в какие драки не вступай - просто убегай, и все. Выживи. И спаси. Больше ни о чем не прошу. Ну, с богом! - Я вытолкнула его в левую дверцу и почти без сил облокотилась на подушки.
- А с нами что будет? - запинаясь, спросила у меня Варька.
Бедные девушки сидели, дрожа в углу кареты Они все слышали, но не все уразумели. Пришлось внести ясность.
- Умрем, наверно, - просто сообщила я.
Хоть бы не пришлось еще и намучиться перед смертью… Но про это я говорить не стала - зачем расстраивать девчат еще больше?
* * *
- Ну вот и встретились! - удовлетворенно произнес Георг, заглядывая в распахнутую дверь кареты.
Я не ответила. Мне не о чем было с ним беседовать.
Георг ухватил меня за руку, выволок наружу.
Мне и ходить-то было непросто, а тут - спрыгивать со ступеньки. Да еще когда тебе при этом почти выворачивают руку. Вот я и не выдержала - застонала.
На губах у Георга зазмеилась язвительная улыбка.
- Что, не нравится? А ведь еще не знаешь самого главного!
Но я знала. Смерть, которую он мне уготовил. Утопление в Киршаговой пустохляби.
Пустохлябь-то, оказывается, начиналась совсем уж неподалеку. Значит, и вправду мы совсем рядом с Кирщагом.
И что их всех тянет на утопление? Ах да - ведь эта казнь будет означать конец моего княжения! Да и всего моего княжеского рода. Ты смотри, как Кавустов жаждет вернуться в Сурож победителем Шатровых! Просто мания какая-то!
А и точно - маниакальный психоз. Мысли у Георга так и бегают, так и мельтешат - а возвращаются все к одному: утопить, утопить, утопить Шатрову! Тогда все само образуется. И будет по-старому, как раньше было…
Бедный, сумасшедший Кавустов… Ничего не будет, как раньше. Да и тебя самого, скорее всего, прибьют - кому ты будешь нужен после того, как выполнишь свое поганое предназначение?
Я даже знала, кто лишит жизни Георга. Вон тот неприметный человечек, что стоит в сторонке без дела. Не лыцар, как остальные. И даже не царов рында. Просто голутвенный. Из тех, что знаются с волхвами. Было б время и силы - занялась бы я этим человечком. Все у него вызнала. Потому что именно на таких вот, как он, людишек и опирается грозная, вовсе не людская воля, стоящая за даровыми решениями и указами.
Но сил не было. А времени - тем более.
Меня уже вязали по рукам и ногам. Потом перекинули через спину лошади - я охнула, но почти неслышно. Стараясь не доставлять Кавустову лишней радости.
Повезли, неимоверно тряся, в сторону от дороги - к пу-стохляби.
Рядом шли своими ногами перепуганные до беспамятства Варька с Сонькой. Тоже связанные, но не так крепко. И еще брели, спотыкаясь и падая время от времени, несколько моих дружинников, захваченных ранеными.
Упавших пинали безжалостно, заставляя встать. Но они и сами хотели встать. Потому что впереди ехала их княгиня. И они не могли покинуть ее - даже в столь безотрадном положении.
Неожиданно среди пленных я увидела Никодима.
Все сжалось во мне - неужто не ушли, не спасли княжича Олега Михайловича?! Тут уж я застонала, даже не думая о Кавустове.
Все до единого пленники вскинули на меня глаза, в том числе и Никодим. И улыбнулся мне - не разбитым в бурое месиво ртом, а одними глазами. И кивнул: мол, все выполнено, княгиня.
Я присмотрелась. В его мозгу была действительно вполне утешительная картинка: Бокша, не оглядываясь, спешит через лес. А сквозь голые ветви уже виднеется четкий силуэт Кир-шагского кремля. И Бокшу с княжичем на руках сопровождает охрана из пяти самых крепких дружинников - я даже со спины узнала Клима, Богдана, Кулеша…
А вот сам Никодим, значит, вернулся. Демонстративно не выполнил приказ княгини.
Вот все вы, голутвенные, таковы! Нет чтоб, как анты, для которых господская воля - превыше всего на свете! А вы, хоть и крест целуете, хоть и клятву даете, а все одно - хотите доказать, что вы умнее господ! Ну и где ты теперь со своим \ самовольством? Кинулся, называется, на защиту! Защитничек…
Я мысленно кляла и костерила раненого, еле бредущего Никодима, пытаясь за этой руганью скрыть главное - свой собственный, медленно, но неотвратимо наползающий ужас перед неизбежным финалом От которого не уйти.
- Стой! - скомандовал Георг, натягивая поводья у довольно крутого обрыва над алмазно-бел ой, искрящейся под солнцем гладью Киршаговой пустохляби.
Соскочил, заглянул осторожно за обрыв. Отпрянул. Раздвинул губы в ядовитой ухмылке: - Тут и будет свершена казнь над царовыми преступниками!
Махнул, чтоб меня снимали.
- А теперь, - сообщил он, наклонившись над моим лицом, когда я уже лежала на каменистой киршагской земле, - ты узнаешь, как это приятно - быть утопленной в песке.
Поднял голову, оглядел пленных и проговорил, все так же гадко усмехаясь: - Объясним княгине, как это бывает? Кто из бывших моих верных слуг покажет своей новой госпоже, что ее ждет? Ну, Сонька, давай с тебя начнем.
- Бедная Сонька-то тут при чем? - рассердилась я. - Ты же меня пришел топить? Ну так и топи!
- Не спеши, княгиня, - захохотал Георг. - Экая прыткая. Сначала полюбуйся - тут есть чему любоваться! Вяжите Соньку посредине длинными веревками, чтоб потом вытащить можно было. Надо ж княгине узнать, какой она сама смотреться будет после купания-то!
Меня знобило. То ли от холода, то ли от напряжения. Ну Соньку-то зачем?.. Она ж из антов, может, потом перековалась бы под нового хозяина? Не так уж она была ко мне близка, чтоб умирать со мной, небось обошлось бы без навьей истомы…
- Раз, два!
Связанную Соньку раскачали за руки, за ноги и швырнули с обрыва в безмятежное сияние Киршаговой пустохляби.
- Княги… - только и успела выкрикнуть она напоследок. Невесомо-легкие песчаные волны, шаловливо расступившись, тут же сомкнулись без всплеска над ее запрокинутым, белым от страха лицом.
Я в ней ошиблась Моей смерти ей было не пережить Она все равно бы умерла почти сразу после меня Сама. Так или иначе. Но, может, все-таки лучше иначе, чем так - захлебнувшись в песке?
- Ну, уже можно вынимать? - весело спросил у меня Георг.
Я прекрасно знала из его фантазий, какое зрелище меня ждет. Но одно дело - через чье-то восприятие, а другое - увидеть самой.
Обвисшую Соньку, как чудовищную дохлую рыбину, выволокли на берег, Рот ее все еще был распахнут, но вместо слов из него сыпались только белые чистые песчинки.
- Вот так и ты будешь лежать! - похохатывая, объявил мне Георг, - А внутри у тебя будет…
Он коротким резким движением рассек ножом грудь мертвой служанки - через ребра, до легких. И оттуда, вместе с горячей еще, алой кровью, потекли струйки все того же песка. Они весело искрились на солнце, их было много, очень много - легкие бедной девушки были битком набиты киршагским песком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81