- Гляди, княгиня, гляди! - иезуитски поворачивал мою голову к мертвой Соньке Георг, заставляя смотреть, - Будешь, как она, задыхаться, будешь ртом воздух хватать! А воздуха-то того и не будет, один только песок. Ужо надышишься им!…
Кавустовское подлое торжество было столь мерзким, что даже некоторые из лыцаров его сотни не выдержали, отвернулись. И один из отвернувшихся увидел.
- Георг! - закричал он - Всадники! От Киршагского кремля скачут!
- И что? - презрительно спросил Георг, с неудовольствием прерывая сцену своего торжества.
- Надо бы отступить к лесу, - неуверенно предложил все тот же лыцар. - Неудобно здесь оборону держать…
- Ладно, - согласился Георг, - Только сперва утопим княгиню. Вяжи ее!
Всадники и правда быстро приближались. Я уже видела даже жидкий пыльный шлейф, остающийся после конских копыт в хрустально-чистом воздухе - Быстрее давай! - заторопился Георг, - Посередке обязательно! За эту веревку и будем вытаскивать! Я непременно должен увидеть, что она сдохла! Что точно сдохла, что навсегда!
Меня грубо, больно ухватили чьи-то железные пальцы, далекий четкий горизонт вдруг ушел вниз. Потом вверх. Снова вниз. Меня раскачивали
И вот никто уже не сжимает мои лодыжки, не стискивает плечи. И я лечу - легко, свободно! И думаю только об одном: не дышать! Ни в коем случае! Не доставить Георгу счастья видеть мой труп, накачанной песком!
С чего вдруг такое упрямство? Но я выдерживаю. Не дышу. И улетаю в темную, совершенно мне не сопротивляющуюся глубину.
Солнечный, разноцветный мир исчезает. Прекращает свое существование. За моими закрытыми веками - там, снаружи, наступает непроглядная, бесконечная чернота. В которой нет печали, нет тоски, нет горя - нет жизни.
Последнее, что я могу еще ощутить, - покалывание мелких киршагских песчинок, щекотно обволакивающих мое лицо.
Но потом и это временное неудобство растворяется в черном небытии…
Часть 2
НИЧЕГО НЕ СКЛЕИВАЕТСЯ
Случается, что люди умирают, и на том все кончается. Но у меня-то было по-другому! Мне все время что-то мешало.
Сначала - постоянный, непрекращающийся шелест. Он никак не давал сосредоточиться на смерти, принять ее прекрасную безмятежность.
Потом (через пять минут или через пятьсот тысяч лет?..) к шелесту добавилось беспокойное хождение - из стороны в сторону, туда-сюда. Кому-то очень не сиделось на месте, и я не могла понять - чего ему не сидится?
Суета! Суета сует и всяческая суета. А я так надеялась от нее избавиться!
Вообще-то это легко сделать - стоит только избавиться от самой себя. Отступить в сторону - и темнота сразу сомкнется вокруг, а ты - та, которая осталась, после того как я ушла, - так и будешь лежать. Неподвижно и ненужно. Потеряешься в этой темноте. И больше не найдешься никогда. <
«Никогда» - какое сладкое слово.. Но его тоже не будет. Оно тоже потеряется в темноте вместе с тобой - никому не нужной, оставленной и забытой.
Но отступить от себя мне тоже не удается. Меня снова тревожат. И уже не просто беготней вокруг. Меня хватают! Волокут! Целых десять минут. Или сто тысяч лет - не знаю точно.
Я не сопротивляюсь. Может быть, если не сопротивляться, то все закончится само собой? И меня оставят наконец в покое?
* * *
Вокруг темнота. Получается, я все-таки не умерла, если могу судить о темноте и свете?
Но мне ведь нельзя дышать! А я - дышу!
Пораженная этой мыслью, я вскакиваю на ноги и больно ударяюсь головой. Здесь, оказывается, низкие потолки…
Я протягиваю руку вверх и осторожно ощупываю холодный неровный каменный свод над ушибленной головой. Вернее, над не ушибленной спиной.
Стоять можно. Но только согнувшись в три погибели. А стоять так очень неудобно, и я опускаюсь на корточки, а потом и вовсе присаживаюсь.
Поверхность, которая подо мной, - ровная и теплая. К ней приятно прикоснуться ладонью. А еще приятней - распластаться на ней и лежать, лежать отдыхая. Не так ли я и пролежала все это время?
Мысль о лежании, о миновавшей меня смерти едва не подкидывает меня снова вверх, как пружину. Но воспоминание о твердом потолке оказывается сильнее, и я ограничиваюсь тем, что негромко ахаю в недоумении. И теряюсь в догадках, пытаясь понять: что же со мной произошло?
Но теряюсь сидя. О том, что это лучше делать все-таки сидя, свидетельствует и отзвук моего аханья -короткий и… никакой. Из чего сам собой следует вывод, что обретаюсь я в весьма небольшом помещении. Где о беге, прыжках в высоту- равно как и в длину, - а также о прочей легкой атлетике лучше забыть.
Смутные воспоминания о том, что со мной происходило после утопления в Киршаговой пустохляби злым и явно умственно поврежденным Георгом, не слишком-то информативны, ну лежала я после этого, тащили меня… Кто, куда, зачем?
О! Сформулированы главные вопросы! От них и будем танцевать. Сидя, разумеется.
Впрочем, на вопрос «куда?», кажется, ответ есть: сюда. А вот остальные два вопроса…
Хотя, если разобраться, то и с отвеченным вопросом не все ладно. Ибо ответ «сюда» немедленно порождает следующий вопрос: а куда это «сюда»?
Я встаю на четвереньки и пытаюсь опытным путем получить ответ на этот новый (он же - старый) вопрос.
Путешествие на карачках оказывается недолгим и особого утешения не приносит.
Пещерка - так смело можно назвать помещеньице, в котором я очутилась. У пешерки обнаружилось всего две составляющих - свод, с которым я уже свела не очень приятное знакомство, и пол, знакомство с которым было более приятным, но тоже уже состоялось. Безрадостный свод грубым куполом нависал над мирно лежащим полом и, довольно быстро устремляясь к нему, смыкался своей неприятно-ход одной поверхностью с его уютной теплотой на расстоянии чуть большем, чем моя вытянутая рука. Значит, диаметр помещения не превышает среднего человеческого роста. Все верно, лежать здесь, как я уже выяснила, можно. И достаточно свободно.
Ну и что же мы, княгиня Наталья Вениаминовна Шагирова, здесь, в столь унылом месте, забыли?
От этой мысли я быстро вернулась к двум остальным вопросам: «кто?» и «зачем?» - столь же трудным, как и первый.
А долго ли мне еще задаваться этими вопросами? Такая неприятная думка вдруг осеняет меня. Ведь пещерка, судя по всему, крепко-накрепко закрыта. И пробыть в ней - без еды и воды - можно, конечно. Но не долго.
А без воздуха? Что, если она не только закрыта, но и запечатана?
Легкая дрожь, которую я стараюсь считать признаком недоумения, начинает потряхивать меня. Опять предстоит задохнуться? Ой, что-то не хочется…
В связи с этим у меня быстро возникает (и еще быстрее крепнет) желание познакомиться с моим таинственным пере-таскивателем. Неплохо бы еще попросить его оттащить меня в местечко получше…
Чтоб слегка размяться, я начинаю легонько поклаиивать зубами. Вовсе не от испуга, убеждаю себя я. Просто это гимнастика такая. Раз уж нет возможности попрыгать-побегать, так хоть покланаю…
Кажется, издаваемые мною звуки не проходят незамеченными. Я замечаю, что им начинает аккомпанировать некий посторонний звук. Нечто вроде «пух-пух-пух». Подключились дополнительные ударные инструменты? Кажется, собирается интересный оркестрик!
И тут вдруг кто-то хватает меня за руку. Какая бестактность!
В первый момент я свою руку испуганно отдергиваю. Однако сразу возвращаю ее на место. Потому что здравая мысль посещает ушибленную голову: ведь трогать меня, наверно, может только тот, кто и приволок в это дивное местечко. А не я ли буквально только что страстно желала познакомиться с этим «кем-то»?
Рука дружбы, протянутая мною в неизвестность, натыкается на маленькую мягкую ручонку. Почти лапку.
Дикая мысль посещает меня: я попала в подземное царство к волшебным гномам. Впрочем, в этом мире существ, похожих на гномов, величают, кажется, нечистью? Не называется ли это из огня да в полымя? Из рук Георга -да прямиком в лапы нечисти?
Впрочем, выбирать не приходится.
Ухватившая меня лапка тянет туда, где я чуть раньше вроде бы не нащупывала ничего, кроме бугристой поверхности быстро снижающегося свода.
Я - по-прежнему на четвереньках - покорно следую в указанном направлении. И - о чудо! Никакого свода впереди нет!
Как нет и оснований для бурной радости. Потому что, во-первых, вместо холодного, но все-таки твердого свода меня встречает нечто, подозрительно напоминающее сыпучий песок Киршаговой пустохляби. А во-вторых, нежная теплая лапка вдруг превращается в бронированный кулак, совершенно стальной на ощупь.
Я притормаживаю в некоторой легкой задумчивости: а тем ли мы путем идем, дорогие товарищи? Сакраментальный вопрос получает все тот же весьма тривиальный ответ: выбирать не приходится.
Весьма утешенная результатами раздумья, я вновь принимаюсь ползти на четвереньках за неким небольшим сушеством, успешно исполняющим роль провожатого.
Почему на четвереньках? Потолка-то ведь над головой уже, кажется, нет?
Эта крамольная мысль начинает гордо поднимать меня вверх, разгибая, делая не тварью ползучей, но человеком прямоходящим! Гомо, если так можно выразиться, эректус!
Столь славная затея, однако, заканчивается полным фиаско. Выпрямившись во весь рост, я убеждаюсь, что не могу сделать ни шагу. Будто погруженная внезапно в непреодолимую резиновую массу, давящую со всех сторон.
Я застываю, судорожно ловя ртом воздух. Даже дышать становится труднее! Муха в янтаре - вот адекватное сравнение. И это сравнение мне вовсе не нравится.
Поэтому я резво опускаюсь вниз, вновь принимая позу не столь, может быть, эффектную, но зато гораздо более функционально-действенную. И лишь переведя дух, задаюсь наконец вопросом: а как мне удается переводить дух в песчаной толще Киршаговой пустохляби? В том, что я именно в пустохляби, сомнений у меня нет.
В полном смятении я хватаю себя за лицо, ощупываю нос, рот - все вроде на месте. Да и в легкие, судя по вполне свободному дыханию, песка не насыпалось. Шелестение мириад песчинок, все время взаимопроникающих и перекристаллизо-вывающихся, каким-то волшебным образом обходит меня стороной. То самое шелестение, которое так тревожило и раздражало во время несостоявшейся смерти. Тех самых песчинок, которыми пугал меня мерзкий лыцар Георг Кавустов.
Но как же так? Я разочарована и почти что обижена! Меня игнорируют. Уж кому-кому, а простым песчаным массам это не по чину - я ведь все-таки княгиня!
Столь явная демонстрация княжеского высокомерия пугает меня саму. И, поразмыслив, я замечаю в своей логике огромную прореху: обижаться на то, что осталась жива?.. Вряд ли это мудро и достойно благородного княжеского звания!
Впрочем, и эта логика меня чем-то не вполне удовлетворяет. Но тут я вообще начинаю сомневаться в возможности построения стройных логических систем в положении на четвереньках. Посему и оставляю это занятие до лучших времен.
Но что же все-таки с этим песком? Может, есть более простые объяснения его нежеланию забиваться мне в нос и рот?
В виде эксперимента я открыла рот и попыталась схватить зубами хотя бы несколько песчинок. Кажется, это мероприятие закончилось неудачей. Язык, во всяком случае, никакого песка не почувствовал.
Может ли мой язык ошибаться? И насколько такая ошибка способна уязвить княжескую гордость?
Я чуть было вновь не занялась построением логического обоснования «невлияния ошибок части тела князя на всю княжескую честь», но вовремя вспомнила, что из этого все равно ничего путного выйти не может. И просто проверила наличие песчинок во рту с помощью пальца.
Проверила весьма неудачно. В том смысле, что проверка и вовсе не состоялась.
Вместо того чтобы свободно проникнуть в ротовую полость, мой указательный палец захандрил, забастовал, замер и, дойдя до губ, дальше идти никак не соглашался.
Увлекшись борьбой с собственным пальцем, который демонстрировал явное неуважение к моей княжеской воле, я неожиданно столкнулась с еще более отвратительно революционным поведением некоторых других членов моей княжеской телесности. Как-то: двух коленок и ладони левой руки.
Эти бунтари выдумали подкузьмить меня в самый неподходящий момент.
Как уж они договорились между собой - не знаю. Но вместо того чтобы покорно делать то, что от них требовала моя княжеская воля, - а требования ее были не столь уж и тираничны всего-то обеспечивать беспрерывное движение всей моей княжеской телесности вслед за поводырем, коего этой телесности предоставила судьба в настоящий момент… Так вот, вместо исправной работы во имя моего княжеского величия, эти бунтари начали цепляться друг за друга с очевидной целью унизить все мое существо в целом.
И это им удалось Мое княжеское величие вместо того, чтобы продолжать движение, внезапно повалилось на бок и осталось пребывать в этом неловком положении, вовсе не совместимом с моим высоким саном!
До глубины души возмущенная поведением бунтарей, я тут же, конечно, приказала этим наглецам поднять мою телесность в прежнюю позу (тоже, впрочем, не слишком совместимую с моим достоинством).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81