- По законам моего мира - да Вы ему приказали, как господин. А он же ваш брат!
- Но князь-то - я.
- Вот! Наш мир основан на равенстве всех людей. А вы даже своего брата не считаете равным себе!
- Увы, да.
- Но чем же он вам не равен? Плетеным пояском на шее? Гривной этой пресловутой? Да если бы волхвы десять лет назад не поменяли свое решение, он бы ходил с гривной. И вами повелевал.
- Не уверен. Волхвы редко ошибаются. Если б они По-рфирия вовремя не предупредили, то после смерти отца пришлось бы сжигать двоих - и отца, и Порфирия.
- Так вы еще и покойников сжигаете?
- И это неправильно?
- Да почему - сжигайте. В конце концов у нас тоже есть кремация Но вы-то, наверно, делаете это на огромных погребальных кострах?
- Да, костры немаленькие. Но жадничать нельзя - иначе кому-то может не хватить огня, человек только обгорит, а потом будет еще долго мучиться…
- Кто будет мучиться? Покойник?!
- Княгиня, покойник в любом случае вознесется на небеса. Но как это сделать слугам, которые должны последовать за ним?
Я даже привстала с мягких подушек, на которых мы с Михаилом расположились в тени большого дерева.
- Князь, не пугайте меня. Я видела, что у вас средневековый феодализм, но сжигание живых слуг вместе с мертвым хозяином - это… Это даже не античная Греция, это что-то вообще первобытно-общинное!
- Наверное, за вашими непонятными словами скрыто много мудрости вашего мира. Но для нас - это только слова. Можно говорить много слов, но если ближний слуга не погибнет вместе с хозяином на погребальном костре, то жизнь его окажется еще мучительнее, чем смерть в пламени. Через несколько месяцев, самое большее - через год, он сойдет с ума. Это проверялось неоднократно, и конец всегда один и тот же. Думаете, мне не хотелось, чтобы Доброня (старый отцов слуга, который за мной в детстве ходил больше всех даже несмотря на то, что меня тогда не прочили в князья!), старый, но еще крепкий Доброня был сегодня со мной? Но после смерти князя Никиты на Доброню страшно было смотреть Был Доброня - и не стало его. Пустая скорлупка от яйца. Душа его уже ушла с отцовской. А плоть… Плоть жаждала воссоединиться с душой в очищающем огне.
- Князь, вам выговор. Чтобы перед обедом мне ужасы про ваших фанатиков не рассказывали. Мне же теперь кусок в горло не полезет! Хотя… После обеда - это еще хуже: стошнит!
- Крепитесь, княгиня. Есть надежда, что сожжение отойдет в прошлое. Труды мудрейшего князя Архипа уже дали способ во многих случаях отвратить телесную смерть даже от личных слуг. Правда, для таких тяжелых случаев, как смерть господина, этот способ применить никому еще не удалось, но для вашего случая, когда кучер опозорил себя навьей истомой, этот способ может и подойти. Все зависит от вашего желания - а в ваших княжеских способностях у меня и сомнения нет! Но. надеюсь, желание у вас тоже будет. Ведь, между нами говоря, вы правы! Ничем ваш кучер себя не опозорил. Позор целиком ваш. Это вы настолько пренебрегли своими обязанностями хозяина, вернее хозяйки, что довели верного слугу до временного умопомрачения!
- Я? Пренебрегла? Какими такими обязанностями?
- Вы оторвали его от прежнего господина - Георга. Так?
- Что значит - оторвала? Он запряг коней, и мы поехали в Сурож. Все.
- А когда он запрягал, на вас уже была Филумана?
- Не знаю. Впрочем, была! Конечно, была! Я же ее гораздо раньше надела!
- Вот видите.
- Что вижу?
- Без гривны мы слабы, с гривной мы могучи. Когда вы были княжной, ваших сил едва хватило бы на то, чтобы дать счастье служения трем-четырем актам. Конечно, и это много - не спорю! Тот, кто может с гривной стать лыцаром, без гривны осчастливит не больше одного. Но, согласитесь: разница между одним и тремя не столь уж велика. А вот десятки тысяч, которых вы сделаете счастливыми теперь, - за это надо благодарить только Филуману. Теперь вам стало понятнее?
- Князь, не стало… Какое счастье служения, о чем вы?
- Вот вам пример. Обеденные столы уже накрыты. Все хотят есть. Но мы с вами беседуем. Все ждут. И голод не пересилит того счастья, которое дает им сознание, что они ждут только потому, что их господам хорошо.
- Вы уверены?
- Мм. А как можно быть уверенным в мыслях другого человека? И в своих-то не всегда уверен! Но они будут ждать столько, сколько надо нам. И пока мы не будем пренебрегать своими обязанностями господ, они ничем не посмеют выказать нам свое неудовольствие.
- Не посмеют?
- Скажем мягче - не захотят нам этого показывать. Чтобы не расстроить. Расстроить хозяина - горе для слуги.
- О! Целая философия! Основанная на предположениях. А я вот могу сказать точно - они хотят есть. Только сдерживают свои чувства. Но в душе ваш брат костерит вас на чем свет стоит.
- Брат? Ну он-то может! Вот, значит, что дала нам княжеская гривна дополнительно! Способность проникать в мысли и чувства других?
- Ну есть такое дело, - вынуждена была согласиться я. И тут же пошла сама в разведку боем: - А вам что дала дополнительно ваша гривна?
- Это не секрет. Я обрел способность переносить свою силу на некоторое расстояние от руки. Вот там, видите, стоит жбан с квасом. Так вот, я протягиваю руку… Жбана я коснуться рукой отсюда, конечно же, не могу, но я все равно его беру…
Да, я увидела. Большой глиняный жбан на расстоянии метров в десять-пятнадцать от нас. Он самостоятельно приподнялся, наклонился, из него в кружку вылилась какая-то жидкость. Жбан сам собой установился обратно, а кружка тихонько приподнялась и поплыла по воздуху мимо всех - прямо мне в руку.
Видно, князь не слишком баловал своих слуг демонстрацией телекинеза - рты у всех при виде этого зрелища открылись довольно дружно.
- А теперь, княгиня, попробуйте наш кравенповский квас. Его хвалят.
Я отхлебнула. Холодный квасок в жаркий день - что может быть приятнее!
- Знаете, князь, его хвалят не напрасно. Но после кваса и я почувствовала, что проголодалась.
- И мы сразу же идем обедать! - весело откликнулся Михаил, поднимаясь с подушек и ожидая, пока поднимусь я.
Руку даме он не предложил. Но вряд ли здесь это принято - при наличии погребальных-то костров с живыми слугами!.
* * *
После обеда поговорить не удалось - надо было двигаться, не теряя времени. Но Михаил все же выкроил секунду, чтобы заглянуть в мою карету и тихонько сказать:
- С кучером надо разобраться не позже сегодняшнего вечера. А пока скажите ему хоть несколько одобрительных слов, перед тем как он захлопнет дверцу кареты. Это поможет ему дожить до вечера в здравии.
Я не стала пренебрегать этим советом (и обязанностями хозяйки, которые, оказывается, у меня имелись), в очередной раз рассказала Николе, как его люблю, и мы доехали до ночлега без происшествий.
Но лоб у моего кучера был к вечеру насуплен, а в душе разлилась такая тоска, что мне самой стало не по себе.
На меня никто старался не смотреть (только Лизавета продолжала обожаюше заглядывать в глаза), все ждали моего решения. Черт, ну почему Никола обязательно должен умереть?!
На ночлег мы остановились на опушке большого леса в маленькой, чистенькой и совершенно необитаемой бревенчатой избушке. Вернее, остановилась в избушке я с Лизаветой. Остальные расположились живописным табором на полянке.
Я сама подошла к Михаилу:
- Вы обмолвились, что есть способ разрешить возникшее затруднение с моим кучером.
- Да. И я видел вашего кучера. Вам, конечно, необходимо его лишить жизни - это становится совсем уж неотложным делом. Давайте быстренько повечеряем простоквашей с хлебом. Мяса, если захотите, лучше потом поедим, после. Не зря даже у волхвов ведовство и потворство получается лучше, если они сначала постились.
Я взяла протянутую кружку. Отхлебнула, не чувствуя вкуса из-за волнения. Михаил внимательно посмотрел на меня и мягко, успокаивающе сказал:
- Может ничего не получиться, все в руках Божьих. Думайте о том, что сделаете все, что позволят ваши силы. В первый раз трудно, но у вас впереди еще тысячи таких случаев, как этот. И даже если вы сейчас не спасете его телесную оболочку - это поможет вам потом.
Ничего себе - утешил!
- Что значит «телесную»? - стуча зубами по краю кружки, поинтересовалась я.
- Ну, кучер ваш, как там его - Никола? Он ведь все равно должен умереть… Да, госпожа княгиня, да, никуда не денешься. Впредь будете внимательнее к своим обязанностям госпожи… Но в том-то и счастливая находка князя Архипа, что теперь мы можем, убив вашего Николу, на его месте возродить к жизни кого-то другого.
- Кого?
Меня уже била дрожь.
- Вам холодно, княгиня. Вечера прохладны, пусть ваша служанка принесет накидку потеплее.
Моя дрожь не имела отношения к холоду опускающихся сумерек, но я покорно крикнула:
- Лизавета, принеси накидку!
- Но, князь, вы говорите неконкретно! - почти жалобно сказала я. - Что именно я должна делать?
- Во-первых, конечно, убить вашего Николу. Потом, не медля ни секунды (чтобы тело не успело умереть окончательно), назвать нового человека, который будет жить вместо Николы. Что же именно вы станете делать - это зависит от вас. Тут советовать трудно. У меня совсем небольшой опыт возрождения слуг - правда, при других обстоятельствах и не после навьей истомы. Не знаю, пригодится ли вам то, что я скажу, но у меня было так: сначала я долго смотрел на анта, успокаивался. До тех пор, пока не почувствовал его душу у себя на вытянутой ладони.
- И потом убили эту душу? - лязгая зубами, поинтересовалась я.
- Ни в коем случае! Вернее, нет, убить придется, но только если вы почувствуете, что у вас ничего не получается. Тогда смело убивайте - это для него лучше, чем очнуться не убитым своей госпожой или очнуться с наполовину отмытой душой. Но если все-таки вы почувствуете, что дело пошло на лад, то просто будьте осторожны - и ваше сердце само вам подскажет. Ну, конечно, и Филумана вас не оставит в благом деле. Я тут, княгиня, распорядился уже…
Только сейчас я заметила, что он вывел меня на площадку позади домика, где уже собрался весь наличный состав. Стоял и Никола, повесив голову.
- Объявите ему свою волю, - шепнул Михаил.
- Никола… - Горло у меня предательски пересохло, я судорожно сглотнула.
Мой кучер поднял голову, вглядываясь в мое лицо в сумеречном полусвете.
- Я убью тебя, - прокаркала я. - Сама.
Никола вздрогнул, потом плечи его расправились, он гордо огляделся, а все мысли захлестнуло и смыло волной счастья. Да и все присутствующие вздохнули облегченно. Некоторые заулыбались. А Лизавета, так та просто сияла, высокомерно посматривая вокруг, - вот, мол, какова моя госпожа!
- Запаливай, - негромко приказал князь, и с трех сторон от меня загорелись жаркие костры.
- Я удаляюсь, но помните: как только вы успокоитесь - все получится, - ободряюще сказал Михаил. И я осталась одна, освещенная с трех сторон. Почему одна?
- Никола, - позвала я.
Теперь нас на освещенном пятачке стало двое. Ноги меня не держали, я опустилась прямо на сухую землю и приказала Николе:
- Сядь.
Он покорно уселся, безотрывно глядя на меня. И в глазах и в мыслях - пусто, одно ожидание.
Чего он ждал? Чего ждала я? Мы молча смотрели друг другу в глаза. И вдруг случилось чудо - я успокоилась.
- Нико-о-ода, - ласково сказала я ему, как маленькому мальчику. И погладила по голове.
Рук я при этом не поднимала да и вообще не двигалась. Впрочем, и от моего поглаживания ни один волосок не сдвинулся у Николы с места - потому что гладила я не снаружи головы, а изнутри.
Душа? Наверно, образование не давало мне увидеть божественную душу - я видела мозг. Со всеми извилинами, в красной вуали кровеносных сосудов. Но мозг этот шевелился, ворочался, ему было неудобно. А все потому, что он, как медуза, тянулся ко мне своими извилинами-щупальцами.
И не мог дотянуться. Окончания щупальцев оказались черными, обугленными, воспаленными. По краю моего сознания прошла нелепая мысль: «Он что, обжегся о пламя костра?» - но эта мысль сразу и ушла, потому что стало ясно: такими их сделала я. И не обожгла я их, а отморозила. Мое ледяное невнимание сожгло ему что-то важное, необходимое для нормальной жизни. Виновата была я, но я же могла и исправить содеянное.
Решительно, как заправский хирург, я потянулась к отмороженным участкам и чем-то невероятно тонким и острым принялась методично отсекать омертвевшие участки. А также места, где воспаление уже невозможно было остановить. Все это я делала правой, разящей рукой. А левой, ласковой, в это время нежно омывала разрезы.
И под моей левой рукой раны затягивались. Разрезанные края сходились, срастаясь вновь. Мозгу становилось все удобнее лежать в черепной коробке, а новые, живые его щупальца тыкались в мою ладонь, как новорожденные слепые щенята. И я щедро поила их той же целебной влагой, которой омывала раны.
Дело было сделано.
Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Спустилась темнота, костры догорали, мои ладони лежали на коленях, и не было в них ни острого скальпеля, ни губки с живой водой.
Кто-то сидел передо мной все в той же позе, которую принял когда-то Никола, но это был, конечно, не Никола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81