От него самого я могла получить только выборочное изложение событий. Из которого были бы удалены все моменты, кои могут огорчить будущую маму. А так, через незамутненные воспоминания князя Воротынского, смогу увидеть все, что было на самом деле. Без купюр.
- Ну приехали мы, сели в горнице, - подняв глаза к потолку и явно находясь в смущении от своей роли главного рассказчика, начал князь Ондрей. - Окна в горнице были закрыты ставнями, чтоб снаружи, значит, не видно было огня.
Ого, кажется, князь Траханиотов сумел собрать под свои знамена немалые силы - в полутемном помещении присутствовало чуть не тридцать человек. Если этак пойдет, то ца ровому величию придется противостоять почти всей стране. Не знаю, насколько ощутимую помощь смогут ему оказать объединенные силы волхвов и нечисти, но если эти силы были успешно разгромлены пятьсот лет назад, то не вижу причин, почему бы им не быть разгромленными сейчас. Тем более что нечестивые силы далеко не столь мощны, как пять столетий назад! Я бы на месте царового величия серьезно задумалась о перспективах такого противостояния. И поспешила бы решить дело миром С разумными уступками и льготами оппозиционерам.
- Стали мы распределять, кому в каком полку воеводою быть, - продолжал, томясь, князь Ондрей. - Мне решено было. Всеми решено! - Он строго поглядел на меня - не усомнилась ли? - Дать воеводство в Сторожевом полку. Но не первого воеводы, а второго. Князю Михаилу по его родовитости дали первого воеводу в полку Правой руки.
Муженек-то мой - прямо-таки на глазах делает карьеру! Не зазнался б…
- Потом стали думать, где соборную ставку-то устроить, чтоб оттуда уже все дело начать. Князь Дмоховский хотел устроить ставку у себя, в Скарбнице, но потом порешили, что это больно далеко. И приговорили, как сказал князь Петр, - у него, в Кевроле. Ага, тоже вопрос из важнейших: в чьем княжестве ставка будет, тому и верховодить над всеми.
- Ну а потом подняли тост за будущую победу…
Как же, как же - и не один! Впрочем, для этого не было необходимости читать мысли князя Ондрея - достаточно было принюхаться к винным парам, постепенно насыщавшим воздух в горнице.
- Одно мне кажется странным, - задумчиво констатировала я. - Почему пар не бросился на поиски вашей честной компании сразу после того, как не смог захватить всех заговорщиков в Монастырской слободе?
* * *
Однако он бросился.
Уже к полудню слуги вокруг стали мрачнеть, а в их мыслях появились панические воспоминания, связанные с посещением базарной площади Девлетовой слободы. Впрочем, то же самое, вероятно, происходило на площадях прочих слобод. Да и на центральной вышеградской площади, под стенами самого кремля.
Картинка во всех головах была одна и та же. Возле вечевого столба стоят двое отроков государевых - то ли из рынд, то ли из лыцаровых детей (что, впрочем, почти одно и то же). Один время от времени бьет в большой гулкий барабан, похожий на винный бочонок, а другой принимается кричать, оглашая царов указ:
«Лета семь тыш шестьсот втораго, серпеня месяца на осьмой день, великай государ, цар и самодержец, со князьями верными решили и приговорили.
Ревнуя к пользе государской и по своему царову изволению, определено бысть - господам воеводам, и князи, и льгаарам. и детям княжиим и лыцаровым всех земель, и служилым людям, и голутвенным, тако же и детям их, и гостям, и посадским. и всякому протчиму жилецкому люду - убоятися бунту и всяческого поругания противу царова величия, како прямо, тако и с оговорками.
Буле же кто в таковом бунте замечен и в сем злопыхательском воровском деле противу великого государя, цара и са-модержеца изобличен, того бить батогами нещадно, невзирая на чин, титл, разряд и родовые заслуги. А побивши, казнить членением, с отделением головы от тулова в последнюю очередь. Сие наказание чинить предписано верным царовым слугам, а такмо, ежели таковых слуг в месте бунтовского злодеяния не окажется, то любому из верных царову величию людей, даже буде они из простаго жилецкого люда. О том накозании доносить не медля царову величию в Семые ворота Вышеградского кремля, где, по признании сего деяния, угодного государю, заслужившим вручена бысть награда - по пять копеек серебром за каждого бунтовщика.
Буде же найдены уже изобличенные бунтовщики и воры против государева дела, кои здесь поименованы, за них даны бысть награды по пятнадцати рублев серебром. А воры те - князь Петр сын княж Тихонов Траханиотов, князь Иван сын княж Порфирьев Дмоховский, князь Михаил сын княж Никитов Квасуров, княгиня Наталья дщерь княж Вениаминова Шагирова, князь Константин сын княж Кондратиев Фелинский, князь Ондрей сын княж Димитриев Воротынский…» - и так перечислялись все без исключения заговорщики, азартно делившие нынче ночью полковые должности в усадьбе лыцара Гагина.
- Да он у вас просто передовой человек, цар-то ваш! - подивилась я. - Государственный муж, опередивший свое время! Это надо же - поголовный террор ввел - без различий феодальных чинов и родовых заслуг! Теперь каждый хватает каждого, предает лютой смерти, а вместо наказания получает пять копеек серебром! Его как звать-то, пара вашего Случайно не Иосиф сын Виссарионов?
- Понимаю твою радость, - мрачно проговорил Михаил. - Ты всегда приветствуешь ростки нового, как там это называется - прогрессивного. А вот то. что мы с тобой в первой пятерке персонально поименованных злодеев, за которых дадут аж по пятнадцати рублев серебром за каждого, - это тебя тоже радует?
- Ну извини, Мишечка, дорогой. Прости. Это не радость - это нервы.
- Это ты меня извини. Натальюшка. Не след мне тебя попрекать было. А как царово величие зовут - это нельзя говорить, это тайна… Впрочем… - Михаил махнул рукой. - Что это я? Царово величие нас на смерть обрек да еще и травить задумал, как волков бешеных, обложить со всех сторон, а я все о секретности его имени пекусь… Тайну эту, поди, все знают, хоть и запретно было вслух имя царово произносить. Морфеем его назвали при крещении. - Как? - поразилась я. - Морфеем, - удивленно взглянув на меня, повторил Михаил. - По батюшке - Морфей Кириллович. Рода Телицыных. А что?
- Да так. Морфем звали одного представителя древнегреческого божественного пантеона.
- То есть языческого божка? - уточнил Михаил.
- Да, конечно. И был это бог сна. Сновидений. Странная аналогия.
- Этот божок тоже приказывал людей четвертовать? Или просто во сне придушивал?
- Да нет. Аналогия другого плана. Ваш Морфей Кириллович ведь пытается навеять своему народу сон золотой про древние времена, когда волхвы вкупе с нечистью властвовали.
- Ты же говорила, что пар опередил свое время? А теперь говоришь -древние времена…
- По методам - опередил. А по идеям, которыми он руководствуется, - это типичный регресс.
- Вот те на! Ты же, радость моя, в регрессе князей обвиняла. Тех, которые против даровой воли выступают. Что они-де страну назад, в удельную раздробленность тянут… Что-то я за твоими мыслями не поспеваю.
- А и поспевать нечего. Просто в вашем мире сплошного и повсеместного регресса все происходит с точностью до наоборот. Если на Земле новое борется со старым, отжившим, то здесь исторически старое борется с еще более древним. Оспаривают друг у друга пальму первенства наибольшей социальной деградации…
Осторожный стук в дверь прервал полет моей научной мысли Михаил отворил. На пороге вырос добрый малый Ондреи. Лицо его было озабоченным, а обычно гладкий лоб бороздили морщины, следы тяжелого раздумья.
- Надо уходить, - сообщил он. - Я посылал человека в дом князей Фелинских. Хотел посоветоваться насчет нового царова указа. А советоваться и не с кем. Князь Константин взят ополченцами - сотней из Большого полка. Говорят, сам первый воевода - лыцар Евграф брал его. А после дом подпалил и подворье отдал на разграбление. Как бы теперь и сюда, ко мне, не пришли… Уходить надо. В свои княжества. В собственной-то вотчине господина никто тронуть не посмеет. - Согласно новому указу - посмеет, - задумчиво обронил Михаил. - Тронуть будет, конечно, непросто, но вот охотники попробовать найдутся.
- А что ж делать? - растерялся князь Воротынский.
- В кулак надо силы собирать, - все так же задумчиво проговорил мой супруг. - Поодиночке царова чернь нас растопчет. А надо, чтоб мы ее растоптали. Вот что, князь Ондреи. Скликай своих лыцаров, дружину, которая здесь с тобой, слуг - всех. Только это надо быстро. Уходить отсюда, конечно, надобно, тут ты прав. И не уходить - убегать. Пока врасплох нас здесь не застали. Но бежать надо не в вотчину, а в ту соборную ставку, которую вчера объявили.
- В Кевроль! - сообразил наконец князь Ондреи.
- Туда, - кивнул Михаил. - Там и будем накапливать силы. Так что отряжай сразу гонца к себе в княжество, будем собирать свое ополчение - наперекор царовому. - Он поднял взгляд на напряженно моргающего молодого князя Воротынского и с пафосом добавил: - Постоим, князь, за православную веру! За дело пращуров наших, которые сегодня подвергаются поруганию и поношению!
- Постоим! - воодушевился князь Ондреи. И даже щеки у него запылали от восторга ярче обычного.
- Ну так чего тогда здесь стоишь? - удивился Михаил. - С богом - и бегом!
* * *
Когда до Кевроля наконец доскрипел обоз из Сурожа и в избу полка Правой руки, выделенную нам с Михаилом, гурьбой ввалились такие знакомые, почти родные лица - Никодим Вакуров, Бокша, Варька, Сонька, когда они тут же с радостными рыданиями бухнулись на колени, благословляя Бога за то, что позволил все-таки увидеть им свою княгиню, - во мне что-то дрогнуло, и я сама прослезилась, поднимая их с колен с совсем не княжескою вольностью.
- Ну, теперь не страшно и помереть, - бесхитростно выразил обшее настроение Бокша.
Никодим цыкнул на него, но не потому, что был не согласен с этими словами, а потому что неча простому анту рот разевать без приказания княгини - непорядок это!
А после того как буквально на следующий день прибыли возки с поклажей из Кравенцов, сопровождаемые всей кра-венцовской ратью, стало совсем весело.
С первого же возка мне весело улыбался Каллистрат Обо-лыжский. Живой, хотя и не совсем здоровый. Ьго лицо от переносицы до левого угла нижней скулы пересекала темная неровная полоса обезображенной пламенем кожи, и он все еще прихрамывал.
Но вскочил с возка бодро, поклонился не без изящества, попенял: - Вот видите, княгиня, до чего страну ваш поспешный брак с Михаилом Квасуровым довел, - все земли на дыбы поднялись. А выбрали бы меня в мужья - жили бы мы сейчас припеваючи, как сверчки за печкой, и горя не знали!
- Ладно вам, - дружески обнимая его, возразила я. - Что мне, что вам все одно за печкой никак не усидеть!
- И то верно, - хмыкнул Каллистрат и похромал докладываться князю Михаилу.
Соборная рать, как нарекли войско, предводительствуемое князем Траханиотовым, приобретала все более внушительные размеры. На разосланные за собственноручной подписью князя Петра грамотки удельные князья съезжались со всех сторон. Уважение им здесь было обеспечено, а уж пламенных речей о необходимости спасения христианской веры и заветов предков, произносимых под звон пенных кубков, было более чем достаточно.
Звалось это соборными сидениями, и я поначалу на них обязательно появлялась, а потом занятие сие мне наскучило.
Ни тактики, ни стратегии единоборства с царом Морфеем на соборных сидениях не вырабатывалось. Почти сразу Траханиотов добился, чтоб ему присвоили великокняжеский титул, тогда же приняли указ, противоположный по смыслу паровому. Тем соборным указом уже самодержец объявлялся изменником, которого всякий честный христианин обязан схватить и доставить на Собор князей. Сам Собор князей отныне именовался Великим собором, и только его приговоры должны были быть почитаемы и выполняемы. Но как этого добиться, никто не знал. Да и знать особенно не хотел. До поры до времени.
Все переменилось в тот день, когда ропот людской молвы донес известие о публичном избиении батогами князя Фелинского - в полном соответствии с царовым указом. С последующим четвертованием, завершившимся отделением на плахе княжеской головы.
По рассказам людей, не видевших того, но от других людей достоверно знающих, как было дело, казнь происходила на площади под стенами Вышеградского кремля. Сам цар на ней присутствовал. В окружении волхвов. Посадский и вышеградский люд будто бы глумился над истекающим кровью князем Константином и всячески его поносил, а по усекновении головы глумился и над Корсекой - княжеской гривной Фелинских, свалившейся с перерубленной шеи бедного князя. После же окровавленную, простоволосую голову Константина надели на верхушку высокого столба, установленного специально по сему случаю посреди площади, а гривну, охаркав и забрызгав нечистотами, вложили в отверстый мертвый Князев рот - так, чтоб она свисала вниз самым похабным образом. И это последнее глумление вызвало особую оторопь Соборной рати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81