- Держись, воительница. Скоро привал.
Никем не гонимые, мы спустились в метро. Бабка-контролерша прошипела
ядовито в спину:
- Вси равно он на тебе, деушка, не женится, мышиный жеребчик:
История моей новой знакомой была уникальна, но проста. До нынешнего
февраля семья их была по-настоящему счастливой, несмотря на частые переезды
и гарнизонный уют. Отец, полковник ВДВ, брат, лейтенант тех же войск, мать,
жена офицера, то есть - на все руки, и она, Аннушка. С позапрошлого года -
студентка института Герцена:
Все рухнуло в один день, когда, получив сразу два цинковых гроба, упала и
больше не встала мать. Аннушка прилетела в Читу на тройные похороны и вдруг
узнала, что осталась не только сиротой, но и бездомной: в квартиру уже
вселялись другие:
Она не помнила, как прожила эти полгода. Сегодня утром, проснувшись в
комнате общежития, она написала десяток листовок, потом спустилась в
хозяйственный магазин, купила шесть бутылок растворителя, слила их в одну
банку, надела свое лучшее платье, сунула за пазуху отцовскую зажигалку
"данхилл" и пошла на Красную площадь.
Я покрутил зажигалку в пальцах. Щелкнул. Огонек был слабый. Газ почти
кончился.
В каком бы состоянии аффекта не находилась женщина, она всегда действует
рационально. Именно сегодня вся московская милиция, не задействованная на
Играх, занималась похоронами Высоцкого. Там же была и Лубянка:
Только поэтому ее перехватили уже у самой цели.
А ведь могли и не перехватить:
Внезапно она уснула прямо на коминтовом диване: сидела и уснула. Я
прикрыл ее простыней и отошел к окну - покурить. Еще долго не стемнеет:
Откуда-то снизу пел Высоцкий: ":но с неба скатилась шальная звезда - прямо
под сердце:" И у самого Коминта было два десятка бобин с записями. Но я не
знал, как включается его допотопный магнитофон.
14.
Историческаяя драма сыграна, и остался один еще эпилог, который, впрочем,
как у Ибсена, может сам растянуться на пять актов. Но содержание их, в
существе дела, заранее известно.
Владимир Соловьев
Коминта похоронили в Ехегнадзоре. За годы войны здесь научились не
спрашивать об обстоятельствах явно насильственных смертей.
На кладбище Надежда подошла к Николаю Степановичу, обняла неловко и
заплакала - впервые за эти дни: Ашхен же сказала, подбоченясь и выставив
вперед ногу: "Я всегда говорила, что вот этим все и кончится!" - как будто
речь шла не более чем о визите в вытрезвитель. Потом она хлопотала
деловито, лишь изредка замирая и наклоняя голову - будто прислушиваясь к
незримому суфлеру:
Индейцы были строги. Семен и Саша присматривали за ними со стороны, и к
этому следовало привыкать. Ко многому следовало теперь привыкать: А может,
и не только привыкать - если учесть взгляды, бросаемые Тиграном на Надежду.
Как все цвело вокруг!..
- В красивом месте будет лежать:- с завистью сказал Тигран.
Опять Москва?..
Опять Москва.
Все возвращалось: да, все возвращалось. Как в потоке людей на улице все
чаще попадались лица из давней позапрошлой жизни, из тринадцатого года: Он
стал думать об этом - просто для того, чтобы не думать больше ни о чем. Но
- не помогало:
":День Победы, День Победы, День Победы!.." - у кого-то из соседей
работало радио, а здесь, на экране телевизора с выключенным звуком, Ельцин
выступал на митинге, и за его спиной, перекрещенная лучами прожекторов,
замерла валькирия с мечом, напомнив вдруг собой о странной балладе Отто
Рана.
Спасибо, Отто, подумал Николай Степанович, если бы не ты:
Интересно, что напишет Бортовой? Он уже порывался обсудить кое-какие
детали из жизни крысиной мафии, но его опохмелили, посадили в самолет и
отправили домой.
Ашхен постояла в двери кухни, посмотрела, вздохнула, повернулась:
- Ашхен:
- Сиди уж. Там Светланка плачет, боится.
Ничего не было слышно, ничего, кроме дождя.
- Ашхен, побудь минутку. Я:
Он замолчал.
- Он так хотел, - сказала Ашхен.- Что я могла сделать? Он сам так хотел.
Не казни себя, Коля: Твои уже, наверное, скоро будут на месте. Поезжай.
Час назад позвонил Атсон, сказал, что он и Блазковиц вылетают с Энни и
Стефаном из Чикаго в Миннеаполис, все веселы и здоровы, соскучились: Надо
встречать.
Филю не видел сто лет:
День Победы.
Сволочи, Сказал Николай Степанович ящерам. Вы перебили друг друга, а
потом те, кто остался, издохли в своих гробах. И все-таки вы сумели излить
в мир столько яду, что он действует и до сих пор, и будет действовать еще
тысячи лет:
Как бы я хотел - просто жить. Просто жить самыми банальными заботами: вы
ведь мне:
Он не стал додумывать эту мысль: знал, что все равно не додумает до
конца.
Потому что нет его, этого конца.
Из кармана он достал смявшуюся пачку турецких папирос, выковырял одну не
самую развалившуюся, похлопал по карманам в поисках зажигалки. В плаще:
На газовой плите - коробок спичек. "Красная книга - степной орел". Он
зажег спичку, но не прикурил, а стал почему-то смотреть на огонек. Потом
острожно положил спичку в пепельницу: срезанный верх сталагмита, в котором
капли за многие столетия выдолбили чашеобразное углубление. Спичка
догорала, и он положил в огонек еще одну. Потом еще. И еще. Крошечный
костер горел среди бескрайней равнины:
Костя, иссиня-белый, с руками, забинтованными до плеч, тихо прошел мимо
Ашхен и присел за стол. Потом подошел Брюс. Потом Илья, ведя за плечи
Светлану. Голова ее, руки, грудь - все было в бинтах, и до сих пор сочилась
сукровица. Потом тихо пришла белая собака с черными кругами вокруг глаз -
подруга Гусара. И Ашхен сделала шаг вперед:
А потом раздался звонок в дверь.
15 января - 23 июля 1996 г.
Красноярск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76