- И не надейся, я не тебя
убивать буду. На фиг ты мне сдался? У меня там на трибунах тридцать восемь
снайперов. Понял?
- Понял, - печально понял болельщик. - А зачем так много?
-...с целью усиления дальнейшего силового воздействия, - вслед ему сказал
министр. -Мирный план не предусматривает вывода внутренних войск и ОМОНа.
Прикомандирование ко внутренним войскам ракетных частей
обуславливается...
- Раз сижу в землянке, чайник закипает,
- дурным голосом возопил Коминт, - Бах! - и больше нету дзоту моего!
Я гляжу на чайник, чайник протекает.
У себя потрогал - вроде ничего!
Между тем кто-то в конференц-зале напомнил, что собрались вообще-то по
другому поводу, и тело демократической журналистки еще не остыло в своем
морозильнике.
- Газета "Кот и пес". Как вы откомментируете нашествие крыс на место
происшествия?
Министр просиял и тут же перепихнул слово главному санитарному врачу
столицы.
- Вы поднимаете исключительно важный вопрос! - воскликнул санитарный
врач. - Еще в Древнем Вавилоне крысы представляли..., - и он развернул
бескрайнюю историческую панораму, умело увязывая вопиющие факты крысиного
террора с недостаточным финансированием дератизационных мероприятий.
Когда он перешел к эпидемиям бубонной чумы, в зале зашевелились. Но не из
страха перед чумой, а потому, что к министру подошел офицер и подал
сложенный лист бумаги. Министр прочитал послание и обвел зал пристальным
взглядом. Потом поднял руку.
Доктор оборвал лекцию на полуслове.
- Прошу внимания, - сказал министр. - Вот вы говорите, что органы
бессильны.
Довожу до вашего сведения, что покушавшийся арестован и уже дает
показания.
...В вечерних новостях действительно сообщили, что компетентными органами
задержан человек, чья причастность к убийству американской журналистки и
двух ее сопровождающих не вызывает ни малейшего сомнения, поскольку все
события были сняты любительской видеокамерой. Ролик продемонстрировали тут
же, после чего на экране появился задержанный собственной персоной. В
наручниках, вполне уверенного и надменного вида немолодой человек,
худощавый, залысый, с округлым темным пятном посреди лба.
Гусар встал и коротко прорычал.
- Это Каин? - спросил Николай Степанович.
- Грр, - ответил пес.
Золотая дверь.
(Харрар, 1911, январь)
Новый год я встретил в русском консульстве в Аддис-Абебе, а затем
отправился по железной дороге в Харрар. Должен сказать, что о туземных
железных дорогах лучше читать у Буссенара и Киплинга, нежели быть их
пассажиром. Без помощи всяких нигилистов любой ручей за одну ночь способен
просверлить полотно, потому что дренажные трубы давно украшают подворье
какого-либо местного сарданапала. Нищета удивительная, и случайные русские
мужики, попадая сюда, вздыхают: эх, эту бы земельку взбодрить !.. Но
русские попытки взбодрить эту землю были в свое время жестоко пресечены
просвещенными французами, а местные жители понимают, что помимо марксидовой
"прибавочной стоимости" существует и куда более широкое понятие "бакшиш".
Поэтому, повторяю, поездки по этим железным дорогам требуют от европейского
путешественника терпения и мужества.
Багаж мой состоял из трех увесистых тюков с государственными печатями,
чемодана с простыми в нем вещами и корзины с провизией. В подкладке белого
тропического френча зашито было письмо к дедъязмачу, сиречь губернатору
провинции Харрар господину Тафари. Письмо написано было драгоманом
консульства господином Голиковым, к которому мне почему-то всегда хотелось
обратиться: "Мон колонель!" Подозреваю, что консул говорил ему "Ваше
превосходительство".
С губернатором мы быстро нашли общий язык: французский. На нем мы
говорили одинаково уверенно и неправильно. Мой ровесник, он одновременно
излучал дружелюбие и угрозу. В нем было что-то от тигра или от красивой
змеи.
Очень смуглое лицо, острые прилегающие уши и пристальный пронзительный
взгляд человека, рожденного повелевать. Я вспомнил доброе простое
беззащитное лицо нашего государя - и вздохнул:
Встреча наша происходила в загородном доме армянского купца Тер-Погосова.
Хозяин собственноручно накрыл низенький столик и, кланяясь, удалился.
Белый двор утопал в цветах. Облака летели низко, было тепло и влажно, как у
моря.
Стиль правления здешних губернаторов, в отличие от их несчастных
российских коллег, был прост и эффективен: когда в очередной раз бандиты
ограбили государственную почту и убили почтальона, предшественник господина
Тафари, недолго думая и не особенно разбираясь, казнил всех мужчин деревни,
где найдена была пустая сумка. Так что мой собеседник мог править в Харраре
как щедринский исправник, которому для усмирения бунта довольно было
послать в мятежное село одну свою фуражку.
- Я здоров и дела мои благополучны, - сказал губернатор. - А как твои
дела?
- Мои дела также благополучны, и я здоров, - отвечал я.
- Народы Хабеша и Тигре переживают трудные времена, - сказал он. - Наша
независимость висит на волоске, державы постоянно проверяют на прочность
власть негуса негушти. Только благодаря тому, что французы не хотят
уступать англичанам, а вместе они противостоят итальянцам, нам еще удается
сохранять бравый вид. Слева раненый лев, справа взбесившийся носорог, в
небе кружит стая грифов: Любая мелкая стычка грозит перерасти в большую
войну, и не всегда понятно, что лучше: постоянно уступать в малом или
рисковать проиграть все. И только нашим православным братьям от нас ничего
не надо:- это прозвучало едва ли не упреком.
- Я не политик, - сказал я.- Я вольный путешественник. Мне уже говорили,
что в делах европейских я разбираюсь скверно.
- В первую очередь вы поэт,- глядя куда-то в небо, сказал губернатор.- Я
тоже в первую очередь поэт. Свое место я занимаю по рождению, а не по
призванию.
Поэты должны доверять друг другу. Я не хочу, чтобы мою родину постигла
судьба прекрасной Индии.
- Господин Голиков говорил мне об этом. Но я не вполне уверен, что понял
его до конца.
- Дело вот в чем:- и губернатор без экивоков объяснил мне, что происходит
в провинции, в чем сложность его собственного положения и чем
европеецавантюрист может быть полезен наследникам трона древнего Аксума.
- Негус негушти, мой кузен, стар и утомлен чужеземными винами. Тяжелое
известие способно остановить его усталое сердце. Поэтому мне приходится
действовать не только не спрашивая его соизволенияя, но и скрывая от него
происходящие события. За рекой Уаби какие-то французские проходимцы, чуть
ли не беглые каторжники, мутят племена. Их люди крутятся вокруг
ШейхГуссейна - это что-то вроде абиссинского Лурда - и кричат о
покровительстве белого французского отца. Моих полицейских сил не хватит
для экспедиции, регулярными частями я не распоряжаюсь, но:- он сделал
выразительную паузу,- никто не укорит меня за то, что русский
путешественник наймет несколько ашкеров для обеспечения собственной
безопасности в неспокойных уголках провинции. И никто не удивится, что
мятежники, посчитав караван легкой добычей, нападут на него и получат
достойный отпор.
- Я бы нанял, - сказал я, - но вот в гостинице в Аддис-Абебе меня
обокрали начисто.
- Вот я и говорю: стар негус негушти, очень стар: А наследник, напротив,
слишком молод... Геворк, дорогой мой! - и губернатор хлопнул в ладоши.
Купец возник, как джинн из лампы.
- Не будешь ли ты так любезен оплатить наем нескольких ашкеров для
безопасности нашего русского гостя? Харрар отвечает за его жизнь.
Купец сделал большие глаза и изобразил чрезмерное возмущение. Даже сам
губернатор не смел сомневаться в его щедрости!.. Правда, дальнейший
разговор шел на очень быстром амхарском, и я успевал улавливать только
некоторые числительные:
Через три дня мой отряд из двухсот воинов, вооруженных в основном
винтовками "пибоди", полусотней потертых маузеров и теми тремя десятками
винчестеров, которые купил для меня драгоман господин Голиков, выступил на
юг.
Под началом Кортеса, помнится, было тоже всего-то две сотни испанцев.
Путь к сердцу Африки был открыт.
Особу губернатора при мне представлял седой негр Хайле, тезка господина
Тафари; как считалось, вместе с именем к нему переходили и некоторые
полномочия. По русским понятиям он был чем-то вроде дядьки при цесаревиче:
старый солдат, воевавший еще под знаменами Менелика Первого и прекрасно
помнивший легендарного топографа Булатовича (кстати, его превосходными
картами я и пользовался в этом походе). Хайле знал много русских слов. С
любым питерским извозчиком он бы сговорился.
Здесь же эти слова по традиции использовались в качестве воинских команд.
Бальмонт, в отличие от меня, объездил весь мир, но и самый безумный
владыка не доверил бы под его начало даже инвалидной команды.
Я ехал на лошади впереди трех десятков моих всадников с винчестерами и
думал, глядя на хорошо убитую белую глинистую дорогу: как жаль, что Африка
в основном уже открыта:
Мечта чеховского гимназиста Чечевицына исполнилась в полной мере, но
слишком поздно.
Солнце показывалось нечасто. Иногда лили дожди, и тогда лошади скользили
и падали. Изрезанные безлесые равнины окрестностей Харрара сменились
саванной. По ночам кричали гиены. Несколько раз проводники находили следы
львов. Когда рычание раздавалось слишком близко, ашкеры откладывали ружья и
брались за более привычные и надежные копья. Про копье, давшее осечку,
слышать никому не доводилось. Как-то под вечер над верхушками плоских
кустарников мелькнули спины нескольких слонов.
Поскольку армейского опыта у меня не было, командовать приходилось в
стиле Надода Красноглазого, что очень нравилось ашкерам. Чтобы заставить
босоногое воинство подняться и построиться утром, требовалось произнести
речь, по эмоциональному накалу сравнимую с той, что произносил Наполеон у
подножия пирамид. Так же трудно было уложить их после отбоя. Они называли
меня "Гумилех" - уж не знаю, что это означало по-амхарски.
Что хорошо - так это трепетное отношение ашкеров к оружию. Не то что
пятнышка ржавчины или грязи - лишней пылинки не было на затворе. Зато ложа
и приклады винтовок украшали такие прихотливые орнаменты и узоры, что я дал
себе слово хоть одну да увезти в Петербург. Слова я этого не сдержал, но
лишь потому, что обстоятельства оказались сильнее меня.
На седьмой день начались трехъярусные леса. Кроны смыкались над дорогой,
и зачастую мы часами не видели неба. Кровососущие твари без числа и
названия, которые на открытых пространствах не чувствовали себя столь
вольготно, как здесь, бесчинствовали и ночью, и днем. Больше всего страдали
лошади.
Народ в здешних селениях был неприветлив и дерзок; иногда из-за тощей
свиньи, за которую мы готовы были заплатить полновесными талари, начиналась
настоящая драка. Часто поминался какой-то Баркан-барман:
Наряду с командирскими мне пришлось исполнять и лекарские обязанности,
поскольку нанятый столичный медикус на поверку оказался всего лишь опальным
придворным отравителем. Для вящей пользы его следовало заслать в глубокий
тыл противника, ежели бы только знать, где этот тыл находится. А в здешней
глуши даже сын судового врача мог прослыть Авиценной:
Старый Хайле поначалу недоверчиво присматривался ко мне, но когда понял,
что я смирил свои первопроходческие амбиции и не собираюсь основывать
собственное царство, стал ежевечерне держать со мной совет.
Баркан-барман, упоминавшийся в туземных разговорах, якобы умел подчинять
себе змей и крокодилов. С точки зрения позитивистской науки это было
суеверием. Но Хайле, скептически относившийся ко всему на свете, здесь со
всей серьезностью призывал меня не пренебрегать этими сведениями, говоря,
что Каверич (имелся в виду Александр Ксаверьевич Булатович) не пренебрегал,
отчего и был победоносен.
На десятый день мы вышли к реке, и тут произошла первая стычка.
Собстенно, неприятеля мы не увидели. На наш авангард, пересекавший
обширную поляну, вдруг посыпались стрелы. Ашкеры дали наугад залп, и
супротивник убрался, унося раненого (это поняли по частым каплям крови). С
нашей стороны раненых было трое, но все легко.
Однако с этого момента покоя нам уже не стало.
Хайле в свойственной губернаторам манере предложил сжигать деревни, возле
которых происходили нападения. Но я, памятуя печальный опыт Великой Армии
на старой Смоленской дороге, категорически возражал.
Мы разбили укрепленный лагерь на холме в виду реки. Каждый день маленькие
группы лазутчиков переправлялись в лодках на ту сторону, приводя пленных
амхарцев и сидамо, афаров и беджа. Мятеж явно не носил племенного характера
и держался, похоже, странным авторитетом белого повелителя крокодилов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
убивать буду. На фиг ты мне сдался? У меня там на трибунах тридцать восемь
снайперов. Понял?
- Понял, - печально понял болельщик. - А зачем так много?
-...с целью усиления дальнейшего силового воздействия, - вслед ему сказал
министр. -Мирный план не предусматривает вывода внутренних войск и ОМОНа.
Прикомандирование ко внутренним войскам ракетных частей
обуславливается...
- Раз сижу в землянке, чайник закипает,
- дурным голосом возопил Коминт, - Бах! - и больше нету дзоту моего!
Я гляжу на чайник, чайник протекает.
У себя потрогал - вроде ничего!
Между тем кто-то в конференц-зале напомнил, что собрались вообще-то по
другому поводу, и тело демократической журналистки еще не остыло в своем
морозильнике.
- Газета "Кот и пес". Как вы откомментируете нашествие крыс на место
происшествия?
Министр просиял и тут же перепихнул слово главному санитарному врачу
столицы.
- Вы поднимаете исключительно важный вопрос! - воскликнул санитарный
врач. - Еще в Древнем Вавилоне крысы представляли..., - и он развернул
бескрайнюю историческую панораму, умело увязывая вопиющие факты крысиного
террора с недостаточным финансированием дератизационных мероприятий.
Когда он перешел к эпидемиям бубонной чумы, в зале зашевелились. Но не из
страха перед чумой, а потому, что к министру подошел офицер и подал
сложенный лист бумаги. Министр прочитал послание и обвел зал пристальным
взглядом. Потом поднял руку.
Доктор оборвал лекцию на полуслове.
- Прошу внимания, - сказал министр. - Вот вы говорите, что органы
бессильны.
Довожу до вашего сведения, что покушавшийся арестован и уже дает
показания.
...В вечерних новостях действительно сообщили, что компетентными органами
задержан человек, чья причастность к убийству американской журналистки и
двух ее сопровождающих не вызывает ни малейшего сомнения, поскольку все
события были сняты любительской видеокамерой. Ролик продемонстрировали тут
же, после чего на экране появился задержанный собственной персоной. В
наручниках, вполне уверенного и надменного вида немолодой человек,
худощавый, залысый, с округлым темным пятном посреди лба.
Гусар встал и коротко прорычал.
- Это Каин? - спросил Николай Степанович.
- Грр, - ответил пес.
Золотая дверь.
(Харрар, 1911, январь)
Новый год я встретил в русском консульстве в Аддис-Абебе, а затем
отправился по железной дороге в Харрар. Должен сказать, что о туземных
железных дорогах лучше читать у Буссенара и Киплинга, нежели быть их
пассажиром. Без помощи всяких нигилистов любой ручей за одну ночь способен
просверлить полотно, потому что дренажные трубы давно украшают подворье
какого-либо местного сарданапала. Нищета удивительная, и случайные русские
мужики, попадая сюда, вздыхают: эх, эту бы земельку взбодрить !.. Но
русские попытки взбодрить эту землю были в свое время жестоко пресечены
просвещенными французами, а местные жители понимают, что помимо марксидовой
"прибавочной стоимости" существует и куда более широкое понятие "бакшиш".
Поэтому, повторяю, поездки по этим железным дорогам требуют от европейского
путешественника терпения и мужества.
Багаж мой состоял из трех увесистых тюков с государственными печатями,
чемодана с простыми в нем вещами и корзины с провизией. В подкладке белого
тропического френча зашито было письмо к дедъязмачу, сиречь губернатору
провинции Харрар господину Тафари. Письмо написано было драгоманом
консульства господином Голиковым, к которому мне почему-то всегда хотелось
обратиться: "Мон колонель!" Подозреваю, что консул говорил ему "Ваше
превосходительство".
С губернатором мы быстро нашли общий язык: французский. На нем мы
говорили одинаково уверенно и неправильно. Мой ровесник, он одновременно
излучал дружелюбие и угрозу. В нем было что-то от тигра или от красивой
змеи.
Очень смуглое лицо, острые прилегающие уши и пристальный пронзительный
взгляд человека, рожденного повелевать. Я вспомнил доброе простое
беззащитное лицо нашего государя - и вздохнул:
Встреча наша происходила в загородном доме армянского купца Тер-Погосова.
Хозяин собственноручно накрыл низенький столик и, кланяясь, удалился.
Белый двор утопал в цветах. Облака летели низко, было тепло и влажно, как у
моря.
Стиль правления здешних губернаторов, в отличие от их несчастных
российских коллег, был прост и эффективен: когда в очередной раз бандиты
ограбили государственную почту и убили почтальона, предшественник господина
Тафари, недолго думая и не особенно разбираясь, казнил всех мужчин деревни,
где найдена была пустая сумка. Так что мой собеседник мог править в Харраре
как щедринский исправник, которому для усмирения бунта довольно было
послать в мятежное село одну свою фуражку.
- Я здоров и дела мои благополучны, - сказал губернатор. - А как твои
дела?
- Мои дела также благополучны, и я здоров, - отвечал я.
- Народы Хабеша и Тигре переживают трудные времена, - сказал он. - Наша
независимость висит на волоске, державы постоянно проверяют на прочность
власть негуса негушти. Только благодаря тому, что французы не хотят
уступать англичанам, а вместе они противостоят итальянцам, нам еще удается
сохранять бравый вид. Слева раненый лев, справа взбесившийся носорог, в
небе кружит стая грифов: Любая мелкая стычка грозит перерасти в большую
войну, и не всегда понятно, что лучше: постоянно уступать в малом или
рисковать проиграть все. И только нашим православным братьям от нас ничего
не надо:- это прозвучало едва ли не упреком.
- Я не политик, - сказал я.- Я вольный путешественник. Мне уже говорили,
что в делах европейских я разбираюсь скверно.
- В первую очередь вы поэт,- глядя куда-то в небо, сказал губернатор.- Я
тоже в первую очередь поэт. Свое место я занимаю по рождению, а не по
призванию.
Поэты должны доверять друг другу. Я не хочу, чтобы мою родину постигла
судьба прекрасной Индии.
- Господин Голиков говорил мне об этом. Но я не вполне уверен, что понял
его до конца.
- Дело вот в чем:- и губернатор без экивоков объяснил мне, что происходит
в провинции, в чем сложность его собственного положения и чем
европеецавантюрист может быть полезен наследникам трона древнего Аксума.
- Негус негушти, мой кузен, стар и утомлен чужеземными винами. Тяжелое
известие способно остановить его усталое сердце. Поэтому мне приходится
действовать не только не спрашивая его соизволенияя, но и скрывая от него
происходящие события. За рекой Уаби какие-то французские проходимцы, чуть
ли не беглые каторжники, мутят племена. Их люди крутятся вокруг
ШейхГуссейна - это что-то вроде абиссинского Лурда - и кричат о
покровительстве белого французского отца. Моих полицейских сил не хватит
для экспедиции, регулярными частями я не распоряжаюсь, но:- он сделал
выразительную паузу,- никто не укорит меня за то, что русский
путешественник наймет несколько ашкеров для обеспечения собственной
безопасности в неспокойных уголках провинции. И никто не удивится, что
мятежники, посчитав караван легкой добычей, нападут на него и получат
достойный отпор.
- Я бы нанял, - сказал я, - но вот в гостинице в Аддис-Абебе меня
обокрали начисто.
- Вот я и говорю: стар негус негушти, очень стар: А наследник, напротив,
слишком молод... Геворк, дорогой мой! - и губернатор хлопнул в ладоши.
Купец возник, как джинн из лампы.
- Не будешь ли ты так любезен оплатить наем нескольких ашкеров для
безопасности нашего русского гостя? Харрар отвечает за его жизнь.
Купец сделал большие глаза и изобразил чрезмерное возмущение. Даже сам
губернатор не смел сомневаться в его щедрости!.. Правда, дальнейший
разговор шел на очень быстром амхарском, и я успевал улавливать только
некоторые числительные:
Через три дня мой отряд из двухсот воинов, вооруженных в основном
винтовками "пибоди", полусотней потертых маузеров и теми тремя десятками
винчестеров, которые купил для меня драгоман господин Голиков, выступил на
юг.
Под началом Кортеса, помнится, было тоже всего-то две сотни испанцев.
Путь к сердцу Африки был открыт.
Особу губернатора при мне представлял седой негр Хайле, тезка господина
Тафари; как считалось, вместе с именем к нему переходили и некоторые
полномочия. По русским понятиям он был чем-то вроде дядьки при цесаревиче:
старый солдат, воевавший еще под знаменами Менелика Первого и прекрасно
помнивший легендарного топографа Булатовича (кстати, его превосходными
картами я и пользовался в этом походе). Хайле знал много русских слов. С
любым питерским извозчиком он бы сговорился.
Здесь же эти слова по традиции использовались в качестве воинских команд.
Бальмонт, в отличие от меня, объездил весь мир, но и самый безумный
владыка не доверил бы под его начало даже инвалидной команды.
Я ехал на лошади впереди трех десятков моих всадников с винчестерами и
думал, глядя на хорошо убитую белую глинистую дорогу: как жаль, что Африка
в основном уже открыта:
Мечта чеховского гимназиста Чечевицына исполнилась в полной мере, но
слишком поздно.
Солнце показывалось нечасто. Иногда лили дожди, и тогда лошади скользили
и падали. Изрезанные безлесые равнины окрестностей Харрара сменились
саванной. По ночам кричали гиены. Несколько раз проводники находили следы
львов. Когда рычание раздавалось слишком близко, ашкеры откладывали ружья и
брались за более привычные и надежные копья. Про копье, давшее осечку,
слышать никому не доводилось. Как-то под вечер над верхушками плоских
кустарников мелькнули спины нескольких слонов.
Поскольку армейского опыта у меня не было, командовать приходилось в
стиле Надода Красноглазого, что очень нравилось ашкерам. Чтобы заставить
босоногое воинство подняться и построиться утром, требовалось произнести
речь, по эмоциональному накалу сравнимую с той, что произносил Наполеон у
подножия пирамид. Так же трудно было уложить их после отбоя. Они называли
меня "Гумилех" - уж не знаю, что это означало по-амхарски.
Что хорошо - так это трепетное отношение ашкеров к оружию. Не то что
пятнышка ржавчины или грязи - лишней пылинки не было на затворе. Зато ложа
и приклады винтовок украшали такие прихотливые орнаменты и узоры, что я дал
себе слово хоть одну да увезти в Петербург. Слова я этого не сдержал, но
лишь потому, что обстоятельства оказались сильнее меня.
На седьмой день начались трехъярусные леса. Кроны смыкались над дорогой,
и зачастую мы часами не видели неба. Кровососущие твари без числа и
названия, которые на открытых пространствах не чувствовали себя столь
вольготно, как здесь, бесчинствовали и ночью, и днем. Больше всего страдали
лошади.
Народ в здешних селениях был неприветлив и дерзок; иногда из-за тощей
свиньи, за которую мы готовы были заплатить полновесными талари, начиналась
настоящая драка. Часто поминался какой-то Баркан-барман:
Наряду с командирскими мне пришлось исполнять и лекарские обязанности,
поскольку нанятый столичный медикус на поверку оказался всего лишь опальным
придворным отравителем. Для вящей пользы его следовало заслать в глубокий
тыл противника, ежели бы только знать, где этот тыл находится. А в здешней
глуши даже сын судового врача мог прослыть Авиценной:
Старый Хайле поначалу недоверчиво присматривался ко мне, но когда понял,
что я смирил свои первопроходческие амбиции и не собираюсь основывать
собственное царство, стал ежевечерне держать со мной совет.
Баркан-барман, упоминавшийся в туземных разговорах, якобы умел подчинять
себе змей и крокодилов. С точки зрения позитивистской науки это было
суеверием. Но Хайле, скептически относившийся ко всему на свете, здесь со
всей серьезностью призывал меня не пренебрегать этими сведениями, говоря,
что Каверич (имелся в виду Александр Ксаверьевич Булатович) не пренебрегал,
отчего и был победоносен.
На десятый день мы вышли к реке, и тут произошла первая стычка.
Собстенно, неприятеля мы не увидели. На наш авангард, пересекавший
обширную поляну, вдруг посыпались стрелы. Ашкеры дали наугад залп, и
супротивник убрался, унося раненого (это поняли по частым каплям крови). С
нашей стороны раненых было трое, но все легко.
Однако с этого момента покоя нам уже не стало.
Хайле в свойственной губернаторам манере предложил сжигать деревни, возле
которых происходили нападения. Но я, памятуя печальный опыт Великой Армии
на старой Смоленской дороге, категорически возражал.
Мы разбили укрепленный лагерь на холме в виду реки. Каждый день маленькие
группы лазутчиков переправлялись в лодках на ту сторону, приводя пленных
амхарцев и сидамо, афаров и беджа. Мятеж явно не носил племенного характера
и держался, похоже, странным авторитетом белого повелителя крокодилов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76