алфавит этот нам не по зубам. Здешнего же Розеттского камня не нашлось -
да и не могло найтись. Не было в те времена современных алфавитов:
Не люди это строили, сказал как-то, поеживаясь, Коломиец, и я с ним
молчаливо согласился. И не для людей:
"Базар". Правильные ряды очень маленьких построек. Мы расчистили одну и
добыли на гора пригоршню стеклянных шариков, похожих на "богемские слезки",
но очень прочных. Возможно, мы еще покопаемся здесь.
И возможно, что эти раскопки нам еще осточертеют:
- Давай покорим какое-нибудь племя, - предложил я. - Я буду царем, а ты
парторгом. Расчистим здесь все. Потом объявим войну Мобуте - какого дьявола
он сгубил нашего Лумумбу?
- Мобуте,- мечтательно сказал Коломиец.- Сволочь еще та. Сколько он наших
кровных долларов спалил! Знешь, как его полное имя?
- Жозеф Дезире,- сказал я.
- А вот и ландыш тебе в окошко! - обрадовался Коломиец моему невежеству.
- Мобуту Сесе Секо Куку Нгвенду Ва За Банга. Понял?
- Самое шаманское имя,- сказал я.- И, наверное, неспроста:
Я хотел что-то сказать, но тут же все забыл, потому что неподалеку ударил
выстрел.
Коломиец свалил меня на землю, придавил слегка - и направил штуцер в ту
сторону.
Долго было тихо.
- Пойдем, Женя, посмотрим, - сказал я. - Мне кажется, живых там нет.
Живых действительно не было. Пять разложившихся трупов под стеной и один
свежий у алюминиевого трапа вертолета.
- Куда ж я смотрел! - казнил себя Коломиец. - Сто раз мимо этого места
проходил!
И я его понимал, потому что принимать маскировочную сеть за свежую
растительность можно было только или с пьяных глаз, или по преступной
халатности.
Итак, перед нами был лагерь еще одной экспедиции. Только этим ребятам
повезло куда меньше, чем нам. Тех пятерых перекололи копьями, а шестой,
застрелившийся, умирал от гангрены. Правая его нога напоминала синее
бревно.
Рядом с телом лежал отлетевший при выстреле армейский кольт и зеленоватая
бутылка из-под виски "Джонни Уокер". В бутылке виднелся скрученный лист
бумаги.
- Степаныч,- сказал Коломиец,- ты тут не топчись, ладно? Дай я все
осмотрю.
Я не стал спорить. Разбил бутылку о камень и углубился в чтение.
Современный иврит я вообще знал плохо, а разбирать написанное умирающим
было нечеловечески трудно.
"Директору Службы. Перес и Розуотер предатели. Нас использовали, сами
ушли.
Я был ранен, прятался в кустах, все видел сам. Из разговора понял, что
монтаж GJYR всего лишь предлог. Капитан был убит первым и оживлен. Допрошен
и убит повторно. Я не сумасшедший. Мое имя Ицхак Файбусович, лейтенант,
личный номер 60005873. Мы высадились в пункте "Мем", и американцы
приступили к монтажу GJYR. Ночью пришли негры и убили всех, кроме Переса и
Розуотера, которые переоделись колдунами. Меня ранили в ногу и оглушили,
бросили, посчитав мертвым. Началась гангрена. Вчера кончился морфий.
Сообщите родителям: Пейсах-Тиква, улица Жаботинского, 9. Розуотер где-то
бродит неподалеку. Я видел его и слышал выстрелы. Здесь происходит что-то
страшное. Перес и Розуотер нас предали, они работают на кого-то еще. Здесь
ужас, ужас. Сюда нужно бомбу, а не экспедиции. Прощайте."
- Посмотри-ка, Степаныч:
Коломиец стоял передо мной. В руке у него блестело зеркальце. Маленькое
такое зеркальце для бритья.
Потаенный первохристианский крест был выгравирован в верхнем правом углу
его.
- Это же получается - неофашистская база:
Я покачал головой.
- Нет, Женя. Знак этот применяется для личной защиты адептами оккультных
организаций Нового Света:
Пятый Рим использовал Римский крест. "Гугеноты Свободы" - как раз этот,
Потаенный.
Посвященным всегда приходилось опасаться зеркал, но в последние несколько
лет эта угроза возросла. Только из моих знакомцев четверо расстались с
жизнью при весьма странных обстоятельствах - но всегда перед зеркалом.
Один, бреясь, нечаянно перерезал себе сонную артерию, другой задохнулся,
проглотив язык - рассматривал болячку на нёбе: и так далее.
Что-то слишком самостоятельны сделались господа гугеноты. Не пора ли
сделать им окорот?..
Так я подумал, а сам спросил:
- Что еще интересного?
- Там приборчик бритвенный, - сказал Коломиец. - К дереву прибит. Пена
совсем свежая. Утром кто-то брился.
Я посмотрел на лейтенанта Файбусовича. У него была честная густая щетина.
Да и не мог он в таком состоянии бриться, стоя перед деревом:
- На еврейских знаках читать можешь? - я показал ему записку.
- Не-ет:
- Тогда слушай,- я перевел.- Так что этот Розуотер где-то здесь и
шляется.
- GJYR,- повторил медленно Коломиец. - Куда же они ее засунули: - Он
огляделся. - Так: значит, значит, значит: Степаныч, ты за мной не ходи. Я,
кажется, понял кое-что.
- Я тоже,- сказал я. - Если кого увидишь, кроме меня - стреляй первым.
Лучше в голову.
- Учи, учи, - как бы обиделся он. - Не мартыш, понимаю.
- Я присмотрю за твоей спиной,- сказал я.
Он усмехнулся.
- Лучше не надо. Кроме шуток, Степаныч: тебе этого знать не положено. Ни
что, ни где: А глаз на жопе я себе давно отрастил. Трудно ко мне
подкрасться.
Он ушел, а я сам занялся осмотром мертвого лагеря. Даже не то чтобы
осмотром: После той ночи и мои способности серьезно ослабли, но не иссякли
совсем. Я закрыл глаза. Никого живого не было вокруг - кроме, понятно,
Коломийца. Вот он идет, идет: Я сосредоточился на том, что было под ногами.
Как бы из тумана проступали фигуры людей: немое старое кино. Быстробыстро
разбивали упаковку и вололи куда-то ажурные металлические конструкции
(чем-то неуловимо напоминающие того человека-змею, которого я видел в
мистерии) и тяжелые ящики. Потом люди сидели вокруг стола, а один, отойдя и
став странно большим, высыпал в котел щепоть светящегося порошка, отчего
котел тут же заполыхал. Дальше было сияние, будто в аппарате оборвалась
пленка, и уже сквозь это сияние я видел как бы снятые снизу фигуры
великанов с копьями, пролетающих надо мной. Потом тела свалили под стену, и
безголовый великан ушел куда-то и канул в бездну. И опять снизу я видел,
как голый человек ходит бесцельно туда и сюда, подходит ко мне, лежащему и
ничего не чувствующему, берет за руку, задает какие-то вопросы:
Меня вернул к действительности далекий глухой взрыв. Я тут же нащупал
Коломийца: жив и не напуган. Лучше всего ощущается страх:
Зеркальце хранило именно страх. Застарелый, как табачный дым в курилке. Я
постарался настроиться на хозяина зеркальца: странная пустота. Такое бывает
рядом с некоторыми памятниками.
Коломиец вернулся. Он выглядел очень довольным, как юнкер, только что
совращенный супругой полковника.
- Что, еще одного дракона прикончил? - спросил я.
- Вроде того, - сказал он.- Очень вредный для дела мира и социализма был
дракон.
- Орден-то хоть дадут? - спросил я.
- Лучше бы квартиру, - сказал практичный Коломиец.- А еще лучше и то, и
другое.
- И очередное звание,- добавил я.
- Не трави душу, Степаныч,- вздохнул он.
Рюкзак он снял легко, и только по тому, как взбугрились мускулы на руке,
я понял, что весил груз килограммов шестьдесят.
- Все в дом, все в дом:- пробормотал он. - Этот: живой и бритый: не
объявлялся?
- Нет его нигде.
- А следы свежие: Ты в вертолет не лазил?
- Только заглянул.
- Это хорошо, это ты правильно. Вдруг там мины или чего похуже:
С этими словами он скрылся в чреве "сикорского". Я ждал. Через некоторое
время раздался голос:
- Здесь порядок. Давай в мотор заглянем:
И мы заглянули в мотор. Собственно, я был нужен только как подставка.
- И здесь порядок, - Коломиец легко спрыгнул. - Ну что, полетим?
- А ты умеешь?
- Обижаешь, Степаныч:
- Тогда пойдем, нашу добычу притащим.
Но сначала мы похоронили мертвых. Правда, девяти иудейских мужей,
потребных для чтения кадеша, поблизости не было:
Оказалось, что с похоронами мы поторопились. В воротах висел, вывалив
черный язык, голый белый человек.
- О, ёлы:- вздохнул Коломиец. - А это-то еще откуда взялось?
- Видно, одиноко ему стало, - сказал я.
Коломиец залез на ящик и обрезал веревку. Тело тяжело упало на влажную
землю.
Покойник был лет тридцати. Все волосы с его тела были сбриты - грубо, с
порезами. На плече горела алая татуировка: орел, терзающий змею. А на
животе чем-то белым, вроде зубной пасты, был начертан древнетуранский знак
"сломанная лестница".
- Сам он - или кто постарался?.. - пробормотал Коломиец неуверенно.
- Сам, бедняга,- сказал я. - Тяжела доля его:
- А нарисовано это для чего?
- Чтобы душа землю не покидала.
- З-зачем?
- Страшно, наверное, стало. Видишь ли, в аду есть как бы особое
отделение:
карцер, что ли: А так - душа не попадет в ад и здесь, наверху, потихоньку
истлеет.
- Значит, с его характеристикой и в ад не возьмут?- Коломиец посмотрел на
удавленника.- З-зараза: возись с тобой:
Он поплевал на ладони и взялся за лопату. И мы упокоили предполагаемого
Розуотера по-людски.
Ящик, на который он поднимался, чтобы сделать последний шаг, был из
нашего лагеря.
- Кто у тебя в этой коробке возится? - спросил Коломиец, встряхивая
перевязанный проволокой стерилизатор.
- Зверя поймал, - сказал я.
- Не сдохнет?
- Раз до сих пор не сдох: Ты лучше скажи, зачем ты сахар погрузил?
- А чего добру пропадать? Ребята в Браззавиле бражку поставят:
Он плавно двинул сектор газа, и разговаривать стало трудно.
Промедление смерти (Москва, 1953, март)
Генерал-полковник медицинской службы Семен Павлович Великий то и дело
засыпал, роняя голову на стол. Весь день к нему в госпиталь везли
раздавленных и покалеченных на Трубной, и весь день он провел на ногах за
операционным столом, подбодряя себя единственно спиртом.
- Я, сударики мои, - сказал он, в очередной раз придя в себя, - скольких
уж царей перехоронил, а такого бардака никогда не было. Народ к смерти
спокойно относился, и всякий мужик твердо знал, что никакому государю от
курносой не отвертеться. Помер - ну и царствие небесное. А тут - словно
взаправду отца родного хоронят. Хера ли на него любоваться? Взбесился
народ... Да и то сказать - Эрлика без жертв не погрести.
Мы сидели в просторной горнице небольшого домика в Марьиной Роще. За
окнами стояла мертвая тишина, словно весь город притих от невыносимого
ужаса. Эхо неслыханной мощи инкантаментума, прогремевшего наизвестно из
каких сфер в ночь на третье марта, все еще витало над Москвой, вызывая
кровавые закаты и кружение облаков. И бандитам, и чекистам, и милиционерам
было страшно выходить из дому в эту ночь.
Посреди стола возвышался объемистый хрустальный графин, свет свечи играл
на его гранях.
- Разлей, сыне, - приказал мне инок Софроний. - Помянем невинно убиенных
в сей скорбный день.
Меня нисколько не смущала и не унижала роль кравчего - в конце концов я
был здесь самым младшим. И на капитуле Пятого Рима мог присутствовать лишь
с правом совещательного голоса, как принято нынче выражаться, да и то лишь,
когда позовут. Я все еще оставался в чине малого таинника, и на звание
таинника великого мог претендовать самое малое лет через пятьдесят после
первого посвящения - стало быть, лишь в тысяча девятьсот семьдесят первом
году. В Пятом Риме продвижение по службе шло медленно.
Мы выслушали заупокойную молитву, встали, перекрестились и осушили по
простой граненой стопке.
- А теперь, дети мои, к делу, - сказал инок Софроний, отерев уста. -
Итак, кто из вас, аспиды и василиски, помог вождю российскому покинуть
обитель слез и юдоль скорби?
Он обвел всех сидящих в горнице пронзительными черными глазами так, что
поежились даже самые бесстрашные.
Конспирация в Пятом Риме всегда была но высоте, но замаскироваться так,
как Софроний, не удалось никому. Глава самого могущественного тайного
ордена в мире жил в коммунальной квартире на Сивцевом Вражке, и даже там
своей комнаты не имел, а ютился на антресолях, именуемых иногда полатями.
Но и этого бывало недостаточно злонравным соседям, прав был покойный Михаил
Афанасьевич. Они то и дело пытались выпихнуть живучего старичка в дом
престарелых. Для пресечения подобных попыток в коммуналку прибывал обычно
Семен Павлович, а то и сам воевода Фархад. Однажды за недосугом послали и
меня, и тогда я понял, что куда легче утихомирить взбесившегося элементала,
нежели смертного, возжелавшего чужих полатей. Несколько месяцев
охранительные чары действовали, а потом начиналось все сначала. В конце
концов я догадался хорошенько угостить и щедро вознаградить тамошнего
участкового и даже положил ему небольшое жалованье - тут все и
прекратилось...
- Говори, воевода! - потребовал старец.
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, он же Фархад, был мрачен. Два дня назад
он послал особого курьера к маршалу Жукову, и если курьер не вернулся до
полуночи, то не вернется уже никогда. Курьером этим мог стать и я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76