Тем временем Москаленко арестовал командующего округом Полковникова и
объявил себя "временным диктатором" столицы:
Два дня спустя собравшийся в Народном доме второй Съезд Советов осудил
авантюру большевиков и анархистов и призвал временное правительство к
скорейшему созыву Учредительного собрания.
А тридцатого октября вернувшийся с войсками Керенский арестовал
Москаленко за превышение власти и неподчинение приказам:
Лишь в двадцать втором году он вышел из тюрьмы - последний из
арестованных по октябрьским событиям. Уцелевшие в ночь мятежа главари
повстанцев либо были спроважены за границу, либо заседали в Думе. Так что
амнистией, дарованной Алексеем Николаевичем по случаю принятия Конституции,
воспользовался он один.
Два года спустя Павел Григорьевич Москаленко вернулся в родной Иркутск.
Музей принял его и долгие годы был ему надежным пристанищем. Однако жизнь
Павел Григорьевич вел уединенную и никаких бесед о прошлом ни с кем не вел.
В сорок втором году, вернувшись из Китая, он заболел двухдневной малярией
и больше не встал. В завещании указал, чтобы его похоронили без памятного
знака. Единственные его родственницы, двоюродные сестры, исполнили это
пожелание, правда, не совершенно: на его могиле лежит беломраморная плита,
но на плите ничего не написано.
Кто-то так же безымянно ухаживает за могилой."
- Вы уже прочитали это несколько раз,- услышал Николай Степанович голос
Фламеля.
- Да. Я был знаком с этим человеком. По фронту. Осень четырнадцатого.
Потом виделись: за границей. Последний раз в Париже, он работал таксистом:
Потом я получил о нем весточку из Америки - незадолго до войны. И все.
- Умер в сорок втором. В конце ноября. Разрыв сердца:
- И что все это значит? Кто-то научился переводить стрелку?
- Какую стрелку?
- Железнодорожную. На путях. Вправо-влево:
- М-м: В общем, да. Одному человеку это удалось. Правда, на пользу это
ему не пошло. Вот, посмотрите еще эти заметки:
Юрий Осипенко
НИКОМУ НЕ ДОЗВОЛИМ !
Михаил Шолохов, "Тихий Дон". Журнал "Дон", NN 1, 2, 3 за 1966 год.
К сожалению, некоторые литераторы , слишком буквально восприняв призыв
Никиты Сергеевича Хрущова и Александра Исаевича Солженицына "жить не по
лжи", тут же обрушили на отечественную историю поток густой грязи, которую
они заботливо пестовали в своих письменных столах. Отринув традиции,
завещанные нам Буниным, Фадеевым и Алексеем Толстым, они развернули
разнузданную кампанию очернительства и клеветы, к сожалению, тут же
поддержанную некоторыми издательствами и редакциями литературных, с
позволения сказать, журналов. К сожалению, не остался в стороне и журнал
"Дон", до сих пор высоко державший знамя коммунистической морали.
Особенно нетерпима подобная публикация сейчас, в период, когда партия
обнародовала Моральный кодекс строителя коммунизма, когда советские люди в
едином порыве преодолевают последствия культа личности, когда на волне
огульных "разоблачений" всплывает грязная пена протаскиваемой тихой сапой
буржуазной морали, западных "ценностей", кулацких "идеалов" и казачьей
вольницы.
Должно быть, прошедший недавно по экранам страны фильм "Унесенные ветром"
и был тем творческим импульсом, который подвиг известинского очеркиста
Шолохова взяться за перо и на скорую руку слепить свой, с позволения
сказать, роман, рассчитанный, главным образом, на неискушенного, но
пресыщенного западного читателя, которого не удовлетворило пресное
сочинение господина Пастернака:
- Читайте, читайте, - усмехнулся Фламель.
Игорь Виноградский
ПО ПРАВУ ПАМЯТИ
Михаил Шолохов, "Тихий дон", книга 1. Журнал "Дон", NN 1, 2, 3.
Наше время полно сюрпризов. Вот и журнал "Дон", уже приучивший своих
читателей к благоглупостям сочинителя Шолохова-Синявского, отважился
наконец на публикацию собственно Шолохова, человека, тернистый путь
которого не решились бы описать ни автор "Ивана Денисовича", ни "Повести о
пережитом", ни "Колымских рассказов". И даже сам автор "Тихого Дона" на
вопрос вашего корреспондента, не ждет ли нас новый роман, в основу которого
будет положена его собственная судьба, ответил, что нет, не ждет, ибо это
свыше человеческих сил, и почти дословно повторил фразу Варлама Шаламова:
"Это никому не нужно, ибо опыт этот не столько страшен, сколько
бесполезен".
На эту фразу ссылаются сегодня те, кто хотел бы засыпать ручеек "лагерной
прозы", не понимая того, что партия с болью, с трудом и великим напряжением
преодолевает последствия культа личности не только в масштабах государства,
но и в масштабах каждого отдельно взятого советского человека. И "лагерная
проза" - горькое, однако совершенно необходимое лекарство, прививка;
конечно, как всякое лекарство, его следует точно дозировать.
Возможно, что солженицынский "Архипелаг ГУЛАГ" можно будет читать нашим
детям и внукам, уже получившим необходимый иммунитет; для нас же это -
операция без наркоза.
Но вернемся к роману Михаила Шолохова:
И еще вырезка...
Абрам Терц
ГЕРОИЧЕСКИЕ ГРЕЗЫ
(К последней литературной сенсации)
Старый лагерник рассказывал мне, что казаков придумал Александр
Серафимович, лежа в тридцать четвертом году на нарах в тифозном бараке
пересыльного пункта номер пятьдесят шесть. Легенда оказалась живуча:
- Я, видимо, переутомился. Не понял совершенно. Что значит?..
- Да, это подлежит толкованию. И дополнительному пояснению. Начало
простое:
прошедший огни и воды человек пишет роман. Такой, какой можно написать
только однажды в жизни. Выплеснуть в него все. Перенести себя. И вдруг
обнаружить, что роман не то чтобы никому не нужен, а как бы это сказать?..
излишен в этой жизни. Выламывается из всех отведенных для романов рамок.
И вот его не печатают год, два, пять лет: автор настаивает - и начинает
наживать неприятности: Говорят: исправить вот тут и тут. Вот это слишком
кроваво, а вдруг дети прочтут? А здесь дух эпохи неверно передан, не так
все было:
Наконец, провинциальный журнал маленьким тиражом начинает печатать - и
все, статья в "Правде", главного снимают... И тут появляется некий
змей-искуситель.
Не буду приводить всю историю обольщения: это долго и интересно разве что
для психиатров. Но автор вдруг проникается исподволь подсказанным решением:
переправить рукопись: нет, не за границу - тогда судьба Пастернака, а он к
этому не готов, он изношен, надломлен: Ему нужна такая слава, чтобы без
неудобств. И он переправляет роман себе самому - молодому.
Понимаете? Начинающий писатель, автор десятка средней руки рассказов в
модном тогда орнаментальном духе. Получает вдруг от себя-старого гениальное
произведение. По-настоящему гениальное. И - пугается! Пугается всего. Ведь
- герой воюет против нынешней власти. А с другой стороны - очень хочется
издать. Соблзн! Несколько лет борений. И - начинает править роман.
Переписывать. Делать так, чтобы - можно было напечатать. То есть творить
то, на что не пошел старый: И вот - роман выходит. Сенсация, победа, слава,
Нобелевская, все в рот смотрят: Хоть слово скажи, ждем, изнываем: А
сказать-то больше нечего! Но опять же: слава, деньги, сытость, власть:
- Да, - сказал Николай Степанович. - Я его видел где-то в начале
шестидесятых.
Он действительно производил впечатление вора. И как странно - ведь
уличить его в воровстве было решительно невозможно - однако же: Итак, вы
сумели меня удивить. Что же дальше?
- Только удивить? Не заинтересовать?
- В моем случае это одно и то же. Демонстрация вашего могущества была
впечатляющей. Как я понимаю, это были не единственные примеры
вмешательства?
- Не единственные - но единичные. Человек, осуществивший первое, вскоре
пал жертвой собственного предприятия. При подавлении Петроградского мятежа
у него погибла вся семья: родители, жена, двое детей:
- Он обратился к вам?
- Нет, конечно. Но он был талантливым поэтом, причастным многим тайнам не
только поэтического ремесла - а вот эти тайны открыл ему один из нас. Но
много раньше и по другому поводу. В невероятном потрясении горем он
внезапно создал инкантаментум, в итоге перевернувший мир:
- Надеюсь, это был не я?
- Не вы. Впрочем, не пытайтесь угадать: вы не были знакомы лично, и имя
его вам вряд ли что скажет. В мир поэзии он не вошел - не успел или не
пожелал.
Было напечатано лишь одно его стихотворение: впрочем, это уже неважно. Он
заплатил жизнью за свое искусство и за свой поступок. От человека нельзя
требовать большего.
- Значит, при определенном стечении обстоятельств словом действительно
можно остановить солнце: Я так и думал. Хорошо. Вы говорите мне, что я могу
овладеть всеми этими умениями и применять их по собственному
благорассуждению. Так?
- Совершенно верно. Конечно, это потребует времени, и достаточно большого
- но конечного.
- И все-таки я не понимаю ваших резонов.
- Все очень просто. Мангасы смертны. Золотой дракон тоже... не то чтобы
смертен, но - ограничен временем. Со смертью их пропадут все знания
Создателей. И людям придется добывать их самостоятельно. Неизвестно, хватит
ли у них времени и сил. Особенно - времени.
- Сейчас меня прежде всех прочих знаний интересуют два мелких
практических вопроса. Первое - что можно сделать с воинством Каина? И
второе - кто и зачем наслал Черный дождь?
- История с Черным дождем - темная. Вам говорит что-нибудь понятие "Рах"?
- Если я ничего не путаю, в мифах банту так называют бога пауков. Очень
нетипичное для банту имя, поэтому запомнилось.
- Совершенно верно. Как долго может жить имя: Рах - это плод неудачной
второй попытки создать человека. То есть в то время считали, разумеется,
что неудачной была первая попытка. Видите ли, на людей, вышедших из
обезьян, слишком сильное, слишком положительное действие оказывало
содержимое яиц мангасов - и наши аналитики обеспокоились: не возникнут ли в
будущем проблемы: вы меня понимаете.
- Да. Проблемы возникли.
- И еще какие: И тогда решили создать человека заново, из: м-м: если
разрешите, я отпущу подробности.
- Можно отпустить всю историю и прямо ответить на вопрос.
- Хорошо. Рах не есть воплощение абсолютного зла. Но он не различает
добро и зло так же, как дальтоник не различает цвета. Чрезвычайная его
долгоживучесть и высокая неуязвимость: извините. Я просто: да.
- Ничего.
- Единственный существующий ныне рах на земле вам известен под именем
барона Рудольфа фон Зеботтендорфа. Впрочем, он даже не настоящий рах. Его
создал по древнему синопсису Парацельс. И потом бедняга Парацельс двадцать
лет гонялся за ним по Европе. Но кадавр сам настиг его в родном Базеле...
Вот этот самый барон - чужими руками, конечно - и произвел необходимые
действия:
- С целью уничтожения Пятого Рима?
- Скорее всего. И Союза Девяти. И, разумеется, сателлитных организаций:
- Всех, практиковавших ксерион?
- Если ксерионом вы называете вещество, содержащееся в яйцах мангасов и
предназначенное для:
- Да.
- Тогда - всех. Однако возникшее в результате этих действий искажение
мировых линий не распространилось на Новый свет и часть тихоокеанского
побережья Азии.
- Все равно не понимаю, почему это не коснулось меня.
- Скорее всего, вы оказались в мертвой зоне. Но могут быть и другие
объяснения.
- Итак, мой друг барон решил убрать конкурентов?
- Может быть. Другая возможная причина - это то, что рах по природе своей
антагоничен ксериону. Как для него непереносима эта субстанция, так и сам
он непереносим для процессов, в которых участвует ксерион. Скажем, его
дыхание останавливает рождение золота. Естественно, при раскрытии мировых
раковин:
- Чего же он хочет в итоге?
- Это было как раз в той части, которую вы попросили отпустить: Мы не
знаем.
Мы не способны понять логику рахов. Равно как и вы. Именно поэтому у нас
и возникли в свое время осложнения с ними.
- Ясно: Ну, а первый вопрос?
- Все зависит от того, что вы хотите получить. Перехватить управление?
- Нет. Вернуть этих бедняг в люди.
- Безумно сложная и рискованная миссия. Необходимый инкантаментум есть в
рукописи Сюань-Цзана, а вся процедура изложена в книге "Джаханнам": нужно
взять последние абзацы каждой главы и расположить в обратной
последовательности: Оба источника вам доступны.
- Да, я помню. Хорошо. Спасибо вам: месье Фламель.
- А как же наша основная тема?
- Мне следует подумать.
- Хорошо. Я буду ждать вас здесь же.
По дымному следу.
(Антарктика, море Росса, 1947, январь)
Советские дети приучены мечтать о полярных путешествиях, потому что знают
наперед: Африка им заказана. Не ходите, дети, в Африку гулять, - слышат они
еще в колыбели. Лучший детский роман, созданный при большевиках (а
возможно, и вообще лучший), "Два капитана", вдохновлен опять же
экспедициями Седова и Брусилова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76