чуять чревом.
А чрево чует беду последние сто лет:
Молодые, юные и совсем молокососные ордена и братства получают откуда-то
крупицы древних знаний, причем из тех областей, что запретны. Шабаши и
волхвования вызывают потопы и потрясения земли, но никому нет до этого
дела.
Будто детям дали порох и серные спички, чтобы разрисовывали они себе
веселыми узорами щеки и выкладывали на полу буквы гражданской азбуки для
просветления умов и в науках дальнейшего преуспеяния. Тысячи их,
практикующих опасное искусство без предварительной учебы, десятки тысяч и
сотни: опара из ковша: Тайные знаки изображаются открыто, стягивая в узлы
ткань мироздания и срамя Бога. И все сильнее и сильнее ощущение
подступающей тени, черной стены, другого мира.
Но Брюс не был бы Брюсом, если бы опустил руки.
У него было убежище: подземный замок "Айзенхолле", созданный нацистами в
сорок четвертом как убежище для фюрера и генштаба на случай астральной
войны; союзники не сумели его обнаружить. Расположен замок на
австроитальянской границе в местах роскошных, но в стороне от оживленных
туристских трасс. Просто никому не приходит в голову подниматься на эти
именно горы и купаться в этом именно озере: У него собрана лучшая
библиотека. Есть прекрасные легальные прикрытия для тайной деятельности:
фирмы спортивного инвентаря и путешествий. Бульонные кубики "Брюс"
обожает весь мир: Два десятка учеников преданы ему, как ассасины. Наконец,
великолепная семья разумных тибетских собак помогает распутывать многие
запутанные следы:
Брюс, начавший рассказ очень уверенно и бодро, все более терял кураж и
последние слова произносил почти виновато.
- Ты мне скажи, - перебил его Николай Степанович, - памятник мне - для
чего был поставлен?
- Ну как?.. - совсем потерялся Брюс. - Памятник: Колька, но ведь ты же на
самом деле великий поэт:
- Был, - жестко сказал Николай Степанович. - Пока по приказу твоему не
засушил свой дар и не обрел новый. И потом - ты же знал, что я жив.
Брюс покачал головой:
- Откуда? Думал - как все:
- Что это было - тогда, в шестьдесят восьмом?
- У Фламеля прочитал: есть симпатический яд, только на тех действующий,
кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания разгонка
происходит:
кровь драконья, ксерион - на дно опускается, а яд драконий, не
выговаривается имя его, в небо возносится. Страшный это час: духи земли и
воздуха бьются между собой, и мертвецы встают и сходятся к атанору:
- Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?
- Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил:
- Откуда же брался ксерион у Ордена - да еще так много?
- От самого Фламеля.
- Ты с ним встречался?
- Да. Последний раз - получал когда для американцев груз:
- Как он выглядит?
- Как сейчас - не знаю. А тогда маленький такой сухачок был, лысый, на
плечо кривенький. Зоб вот такой:
- Зоб? А пятна на лбу не было?
- Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?
- Да так. Есть у нас тут знакомый - с пятном на лбу. Ксерионом торгует.
- Торгует? И что же он за него просит?
- Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.
- Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно промышлять не смог
бы. Благородная натура:
- Значит, говоришь, зоб.
- Вот такой.
- Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не стал веками мыслить?
В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали - что тебе
стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом:
- Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом исполнить я уже
ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят третьем - кто ж вас, мерзавцев
животных, в мирские дела голову совать заставлял? Чем сами меряли. тем и
вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное, брате, я уже и так сказал:
по чужому наущению действовали, аки паяцы безмозглые в вертепе
злоблестящем: Да и был я в пятьдесят третьем в стране Австралии, от румов
вдалеке. Письмена изучать блажь пришла:
- Какие там письмена?
- А вот есть. Место такое, с аборигенского ежели перевести правильно, то
получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками, на них выбитыми. И
тамошние шаманы будто бы знают, что знаки сии изображают, Только вот никому
и ни за что не скажут:
- Сам пробовал что-нибудь на камнях тех выдолбить?
- Про-обовал:- Брюс прищурился. - Откуда знаешь?
- Черный камень, матовый, будто бы прозрачный на полпальца? Когда
откалывается, скол острый, что бритва?
- Точно. Где видел?
- В Африке. Там целый город, почти неразрушенный. Только заросший. В нем
в шестьдесят восьмом, как раз накануне катастрофы, наблюдал я борение духов
воздуха и земли и хождение мертвых. Так вот, Яков Вилимович, продолжаю я
свой вопрос: нашел ли ты тех, кто за всем безобразием стоит, и знаешь ли,
где у них находится мягкое брюхо?
Брюс долго молчал.
- Что сказать: Конечно, нашел. Не знаю единственно, что с этой находкой
делать. Ибо зело сия запутана кудель, и неможно извлечь мертвоносное
волокно, не истребив живаго: Да и то сказать: мертвоносность-то я сам, по
собственному неразумению выявляю. А - кто мне укажет, что прав я?
- Яков Вилимович. Не крути. Ты ведь пришел ко мне. Значит, знал, для
чего?
- Да знал я, Колька, знал - токмо, может, забыл дорогой: Эх, не обижайся:
слишком я обрадовался, когда тебя учуял, голову потерял. Не знаю сейчас,
правильно ли сделал, что пришел.
- Правильно, Яков Вилимович. Правильно.
- Не послушаешь ведь ты меня, когда узнаешь все.
- И это может быть.
- Ты ману свою про Дракона дописал? Я помню, тебе еще три книги
оставалось:
- Дописал. Не нравится она мне. Как учили, портил я форму, чтобы избежать
совершенства:
- За это и сердит на стариков?
- Может быть. Трудно себя понять.
- Трудно: Да нет, что тут может быть трудного. Мог ты быть таким поэтом,
что Бог бы заслушался и по-твоему стал бы миром править. Силы в тебе были -
страшные: Оттого, может, и произошло все тогда. Чтобы - не дать, не
допустить: Вот - не допустили. Не таской, так лаской.
- О чем ты говоришь, Яков Вилимович?
- О том, чего не знаю. Знаешь, как легко говорить, о чем не знаешь? И
наоборот: Чем меньше знаешь, тем легче говорить.
- Вернемся к трудному.
- Ладно. Скажу. Что хочешь знать?
- Куда ушли асуры?
- Да, Колька, спросил: Куда - не знаю. А войти к ним будто бы можно с
острова Шаннон:
- С острова Шаннон? - тихо сказал Николай Степанович. - Туле: Полая
Земля:
Тихие идиоты. Как все сходится.
- Да, сходится. И вряд ли спроста.
- Вот, значит, зачем ему был нужен тетраграмматон. А мы-то все думали -
для оживления железных идолов. Но постой! Он же - добыл где-то:
- Что добыл?
- Тетраграмматон. Я же сам видел - живая железная бабища с руками до
земли!
Два отделения солдат - в три секунды:
- Нет, Колька, не может того быть. Ежели принципу, в книгах
запечатленному, следовать, отзвук от применения четырехбуквия долго должен
держаться во всех сферах. А такового нет. И не было пока еще.
- Я своими глазами:
- Тут вот что не исключается: как для ксериона проверка есть: превращение
простых металлов в золото да платину, так и для четырехбуквия: оживление
глиняных да железных персон-антропоморфов. Однако же как помимо ксериона
есть всяческие неподлинные трансмутаторы, что на металлы влияют, а
человеческому телу есть яд, так и четырехбуквия, должно быть, есть и
мнимые:
те, что лишь над глиной да железом власть имеют, а не над асурами. Для
отвода глаз, для обмана:
- Ложный бастион.
- Истинно так. Барон твой вполне мог такой обманкой овладеть:
- Хорошо. Остров Шаннон. Что там?
- Большой рум. Попасть туда можно вот из этих, которые тебе открылись.
Направление определим - да там, наверное, есть на стене заметки. Токмо
использовать следует не одну свечу и не одну карту, а две - так, чтобы тень
на тень ложилась. Понятно это?
- Соображу: А отчего эти румы закрыты были, не знаешь?
- Давняя это история, еще до меня случилась. Был будто бы такой шляхтич
мальтийский Поликарп. Попал он в драконью страну, еле уцелел, а уходя -
пустил тьму египетскую позади себя:
- Понятно. А что же ты сам, Яков Вилимович - не ходил в поиск на остров
Шаннон?
Брюс наклонил голову:
- Ходил, Колька. Запустение там и холод. Одно лишь нашел существенное и
важное: на камнях пола карта румов нанесена.
- И ты молчишь?
- Говорю, раз слышишь, имеющий уши. Не так проста эта карта, как хотелось
бы:
- С собой? Срисовал?
- С собой. В камзоле. Хороший был камзол, износу не знал: Так вот, есть
там - в руме шаннонском - место, которое я за ворота счел. Но открыть их не
сумел, как ни пытался.
- Из того же камня? - спросил Николай Степанович. - Черные, матовые?..
- Черные, да. Тоже видал где-то?
- Если я что-то помню из географии, - сказал Николай Степанович, -
точь-в-точь на противоположной стороне Земли:
- Чего ты хочешь добиться, Колька? - тихо спросил Брюс, наклоняясь
вперед.
- Добиться:- Николай Степанович сцепил пальцы и уставился на побелевшие
костяшки. - Ты поверишь, если я скажу, что мне вся эта возня смертельно
надоела?
- Поверю.
- Я хочу заниматься своим делом. Растить сына. И чтобы ни одна сволочь:
Мясной резерв, понимаешь. Да. Я просто хочу их уничтожить. Стереть с лица
земли. Они мне уже не интересны - ни сами по себе, ни тем, что от них можно
получить:
- Варвар, входящий в Рим.
- Возможно. Roma delenda est. Можно прихватить себе на память пару
бронзовых пуговиц: А теперь, Яков Вилимович, самый главный вопрос. Что в
Предтеченке стряслось?
- Не до конца я это понял. Прочел перед тем одно письмо Фламеля и
сообразил кое-что. Решил, что надо проверить. Но сказать, что к чему, могу
тебе токмо часом позже. А ну, встань, сыне.
Николай Степанович поднялся на ноги. Брюс, ставший внезапно
величественным и грозным, возвысился над ним.
- Властию, данной мне Уставом Светлого Братства Мозаичников, произвожу
тебя, малый таинник Тихий, в таинники великие и назначаю маршалом Ордена
Пятый Рим:
Формально Брюс не имел права делать ни того, ни другого, но Николай
Степанович все равно опустился на колено и поцеловал широкую костистую
лапищу старого колдуна:
Золотая дверь.
(Конго (Киншаса), 1968, 1 апреля)
- Вот вроде и тварь безмозглая,- сказал Коломиец, обгладывая косточку, -
а кушать все равно неловко:
- Не любо, не кушай,- проверещал я, не разжимая губ.
Коломиец уронил косточку и уставился на обезьянью голову.
- С первым апреля, Евген Тодосович, - сказал я.
- Шутки у тебя, Степаныч, как у того боцмана:
Я ухмыльнулся, а сам подумал, что, пожалуй, лучшего, чем Коломиец,
напарника для зимовок, робинзонад и прочих полетов на Марс найти сложно. Мы
были вместе два месяца в пути и вторую неделю в безнадежной ситуации, но до
сих пор друг другу не осточертели.
Сегодня по плану нам следовало покопаться в районе "казарм" - так мы
условились называть эти низкие П-образные строения у самого болота. За
проведенные здесь дни мы составили достаточно подробный план храмового
комплекса и нашли много интересного - кроме следов ночной мистерии. Все
кануло без следа: Причем не только вещественные тела: и атмосфера вдруг
очистилась от того напряжения, которое до этого неосознанно ощущалось и
угнетало, подобно печному угару. Несколько дней мы провели в состоянии
почти идиотической веселости, ничего больше не боясь и радуясь, что
остались живы.
Надолго ли - об этом мысль не приходила.
Впрочем, мы вполне могли и выжить - если не постигнет нас какое-то
неожиданное несчастье. Обезьяны являли собой неиссякаемый мясной резерв,
два хлебных дерева мы уже обнаружили, роща масличных пальм росла
неподалеку: Угроза могла исходить разве что от всякого рода кровососов, но
не зря же нас изнуряли прививками (без чего я-то мог обойтись, а вот
Коломиец - вряд ли).
Итак, мы вскинули на плечи легкие рюкзачки, ружья - и бодро потопали к
воротам. Вот колодец, из которого вознесся в небо дракон. Коломиец лазил
туда на следующий же день, но ничего не обнаружил - только следы когтей на
каменных стенах. Вот башня, куда я поднимался. Таких башен здесь семь.
Коломиец побывал на всех. Он продолжает искать что-то свое, притом вполне
понимая, что его секреты в этих местах выглядят игрой в казаки-разбойники.
ГРУ против ЦРУ. Я спрятал, ты нашел. Раз-два-три-четыре-пять, всем шпионам
надо спать.
А вот то, что мы условно назвали "дворцом" : Похоже, что проход туда
есть, но имея всего лишь пару саперных лопаток, можно ковыряться в плотной
грязи, забившей туннель, до морковкина заговенья. Даже толовая шашка в этой
грязи способна проделать лишь небольшую выемку, которая затянется через
два-три дня.
"Некрополь". Название еще более условное. Разбросанные в странном порядке
стелы и полукруглые плиты, испещренные совершенно неведомыми и ни на что не
похожими знаками. Я потихоньку делал кальки и зарисовки, хотя уже ясно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
А чрево чует беду последние сто лет:
Молодые, юные и совсем молокососные ордена и братства получают откуда-то
крупицы древних знаний, причем из тех областей, что запретны. Шабаши и
волхвования вызывают потопы и потрясения земли, но никому нет до этого
дела.
Будто детям дали порох и серные спички, чтобы разрисовывали они себе
веселыми узорами щеки и выкладывали на полу буквы гражданской азбуки для
просветления умов и в науках дальнейшего преуспеяния. Тысячи их,
практикующих опасное искусство без предварительной учебы, десятки тысяч и
сотни: опара из ковша: Тайные знаки изображаются открыто, стягивая в узлы
ткань мироздания и срамя Бога. И все сильнее и сильнее ощущение
подступающей тени, черной стены, другого мира.
Но Брюс не был бы Брюсом, если бы опустил руки.
У него было убежище: подземный замок "Айзенхолле", созданный нацистами в
сорок четвертом как убежище для фюрера и генштаба на случай астральной
войны; союзники не сумели его обнаружить. Расположен замок на
австроитальянской границе в местах роскошных, но в стороне от оживленных
туристских трасс. Просто никому не приходит в голову подниматься на эти
именно горы и купаться в этом именно озере: У него собрана лучшая
библиотека. Есть прекрасные легальные прикрытия для тайной деятельности:
фирмы спортивного инвентаря и путешествий. Бульонные кубики "Брюс"
обожает весь мир: Два десятка учеников преданы ему, как ассасины. Наконец,
великолепная семья разумных тибетских собак помогает распутывать многие
запутанные следы:
Брюс, начавший рассказ очень уверенно и бодро, все более терял кураж и
последние слова произносил почти виновато.
- Ты мне скажи, - перебил его Николай Степанович, - памятник мне - для
чего был поставлен?
- Ну как?.. - совсем потерялся Брюс. - Памятник: Колька, но ведь ты же на
самом деле великий поэт:
- Был, - жестко сказал Николай Степанович. - Пока по приказу твоему не
засушил свой дар и не обрел новый. И потом - ты же знал, что я жив.
Брюс покачал головой:
- Откуда? Думал - как все:
- Что это было - тогда, в шестьдесят восьмом?
- У Фламеля прочитал: есть симпатический яд, только на тех действующий,
кто ксерион практикует. Будто бы в конце великого делания разгонка
происходит:
кровь драконья, ксерион - на дно опускается, а яд драконий, не
выговаривается имя его, в небо возносится. Страшный это час: духи земли и
воздуха бьются между собой, и мертвецы встают и сходятся к атанору:
- Яков Вилимович, а ты сам, своими руками ксерион получал?
- Не хватало у меня стойкости, Колька. Жить любил:
- Откуда же брался ксерион у Ордена - да еще так много?
- От самого Фламеля.
- Ты с ним встречался?
- Да. Последний раз - получал когда для американцев груз:
- Как он выглядит?
- Как сейчас - не знаю. А тогда маленький такой сухачок был, лысый, на
плечо кривенький. Зоб вот такой:
- Зоб? А пятна на лбу не было?
- Пятна на лбу? Да вроде бы нет. А в чем суть?
- Да так. Есть у нас тут знакомый - с пятном на лбу. Ксерионом торгует.
- Торгует? И что же он за него просит?
- Детишек. Да не простых, а специальным образом покалеченных.
- Ох ты: Нет, не Фламель. И не от Фламеля. Тот подобно промышлять не смог
бы. Благородная натура:
- Значит, говоришь, зоб.
- Вот такой.
- Понятно: Яков Вилимович, скажи-ка: ты сам часом не стал веками мыслить?
В пятьдесят третьем нас громили, гнали, в щели затаптывали - что тебе
стоило дверь приоткрыть? В шестьдесят восьмом:
- Стоп, Колька. Не то говоришь. В шестьдесят восьмом исполнить я уже
ничего не мог, не успевал. А в пятьдесят третьем - кто ж вас, мерзавцев
животных, в мирские дела голову совать заставлял? Чем сами меряли. тем и
вам отмеряно стало. И роптать нечего. А главное, брате, я уже и так сказал:
по чужому наущению действовали, аки паяцы безмозглые в вертепе
злоблестящем: Да и был я в пятьдесят третьем в стране Австралии, от румов
вдалеке. Письмена изучать блажь пришла:
- Какие там письмена?
- А вот есть. Место такое, с аборигенского ежели перевести правильно, то
получится: На Воздусях. Камнищи огромные со знаками, на них выбитыми. И
тамошние шаманы будто бы знают, что знаки сии изображают, Только вот никому
и ни за что не скажут:
- Сам пробовал что-нибудь на камнях тех выдолбить?
- Про-обовал:- Брюс прищурился. - Откуда знаешь?
- Черный камень, матовый, будто бы прозрачный на полпальца? Когда
откалывается, скол острый, что бритва?
- Точно. Где видел?
- В Африке. Там целый город, почти неразрушенный. Только заросший. В нем
в шестьдесят восьмом, как раз накануне катастрофы, наблюдал я борение духов
воздуха и земли и хождение мертвых. Так вот, Яков Вилимович, продолжаю я
свой вопрос: нашел ли ты тех, кто за всем безобразием стоит, и знаешь ли,
где у них находится мягкое брюхо?
Брюс долго молчал.
- Что сказать: Конечно, нашел. Не знаю единственно, что с этой находкой
делать. Ибо зело сия запутана кудель, и неможно извлечь мертвоносное
волокно, не истребив живаго: Да и то сказать: мертвоносность-то я сам, по
собственному неразумению выявляю. А - кто мне укажет, что прав я?
- Яков Вилимович. Не крути. Ты ведь пришел ко мне. Значит, знал, для
чего?
- Да знал я, Колька, знал - токмо, может, забыл дорогой: Эх, не обижайся:
слишком я обрадовался, когда тебя учуял, голову потерял. Не знаю сейчас,
правильно ли сделал, что пришел.
- Правильно, Яков Вилимович. Правильно.
- Не послушаешь ведь ты меня, когда узнаешь все.
- И это может быть.
- Ты ману свою про Дракона дописал? Я помню, тебе еще три книги
оставалось:
- Дописал. Не нравится она мне. Как учили, портил я форму, чтобы избежать
совершенства:
- За это и сердит на стариков?
- Может быть. Трудно себя понять.
- Трудно: Да нет, что тут может быть трудного. Мог ты быть таким поэтом,
что Бог бы заслушался и по-твоему стал бы миром править. Силы в тебе были -
страшные: Оттого, может, и произошло все тогда. Чтобы - не дать, не
допустить: Вот - не допустили. Не таской, так лаской.
- О чем ты говоришь, Яков Вилимович?
- О том, чего не знаю. Знаешь, как легко говорить, о чем не знаешь? И
наоборот: Чем меньше знаешь, тем легче говорить.
- Вернемся к трудному.
- Ладно. Скажу. Что хочешь знать?
- Куда ушли асуры?
- Да, Колька, спросил: Куда - не знаю. А войти к ним будто бы можно с
острова Шаннон:
- С острова Шаннон? - тихо сказал Николай Степанович. - Туле: Полая
Земля:
Тихие идиоты. Как все сходится.
- Да, сходится. И вряд ли спроста.
- Вот, значит, зачем ему был нужен тетраграмматон. А мы-то все думали -
для оживления железных идолов. Но постой! Он же - добыл где-то:
- Что добыл?
- Тетраграмматон. Я же сам видел - живая железная бабища с руками до
земли!
Два отделения солдат - в три секунды:
- Нет, Колька, не может того быть. Ежели принципу, в книгах
запечатленному, следовать, отзвук от применения четырехбуквия долго должен
держаться во всех сферах. А такового нет. И не было пока еще.
- Я своими глазами:
- Тут вот что не исключается: как для ксериона проверка есть: превращение
простых металлов в золото да платину, так и для четырехбуквия: оживление
глиняных да железных персон-антропоморфов. Однако же как помимо ксериона
есть всяческие неподлинные трансмутаторы, что на металлы влияют, а
человеческому телу есть яд, так и четырехбуквия, должно быть, есть и
мнимые:
те, что лишь над глиной да железом власть имеют, а не над асурами. Для
отвода глаз, для обмана:
- Ложный бастион.
- Истинно так. Барон твой вполне мог такой обманкой овладеть:
- Хорошо. Остров Шаннон. Что там?
- Большой рум. Попасть туда можно вот из этих, которые тебе открылись.
Направление определим - да там, наверное, есть на стене заметки. Токмо
использовать следует не одну свечу и не одну карту, а две - так, чтобы тень
на тень ложилась. Понятно это?
- Соображу: А отчего эти румы закрыты были, не знаешь?
- Давняя это история, еще до меня случилась. Был будто бы такой шляхтич
мальтийский Поликарп. Попал он в драконью страну, еле уцелел, а уходя -
пустил тьму египетскую позади себя:
- Понятно. А что же ты сам, Яков Вилимович - не ходил в поиск на остров
Шаннон?
Брюс наклонил голову:
- Ходил, Колька. Запустение там и холод. Одно лишь нашел существенное и
важное: на камнях пола карта румов нанесена.
- И ты молчишь?
- Говорю, раз слышишь, имеющий уши. Не так проста эта карта, как хотелось
бы:
- С собой? Срисовал?
- С собой. В камзоле. Хороший был камзол, износу не знал: Так вот, есть
там - в руме шаннонском - место, которое я за ворота счел. Но открыть их не
сумел, как ни пытался.
- Из того же камня? - спросил Николай Степанович. - Черные, матовые?..
- Черные, да. Тоже видал где-то?
- Если я что-то помню из географии, - сказал Николай Степанович, -
точь-в-точь на противоположной стороне Земли:
- Чего ты хочешь добиться, Колька? - тихо спросил Брюс, наклоняясь
вперед.
- Добиться:- Николай Степанович сцепил пальцы и уставился на побелевшие
костяшки. - Ты поверишь, если я скажу, что мне вся эта возня смертельно
надоела?
- Поверю.
- Я хочу заниматься своим делом. Растить сына. И чтобы ни одна сволочь:
Мясной резерв, понимаешь. Да. Я просто хочу их уничтожить. Стереть с лица
земли. Они мне уже не интересны - ни сами по себе, ни тем, что от них можно
получить:
- Варвар, входящий в Рим.
- Возможно. Roma delenda est. Можно прихватить себе на память пару
бронзовых пуговиц: А теперь, Яков Вилимович, самый главный вопрос. Что в
Предтеченке стряслось?
- Не до конца я это понял. Прочел перед тем одно письмо Фламеля и
сообразил кое-что. Решил, что надо проверить. Но сказать, что к чему, могу
тебе токмо часом позже. А ну, встань, сыне.
Николай Степанович поднялся на ноги. Брюс, ставший внезапно
величественным и грозным, возвысился над ним.
- Властию, данной мне Уставом Светлого Братства Мозаичников, произвожу
тебя, малый таинник Тихий, в таинники великие и назначаю маршалом Ордена
Пятый Рим:
Формально Брюс не имел права делать ни того, ни другого, но Николай
Степанович все равно опустился на колено и поцеловал широкую костистую
лапищу старого колдуна:
Золотая дверь.
(Конго (Киншаса), 1968, 1 апреля)
- Вот вроде и тварь безмозглая,- сказал Коломиец, обгладывая косточку, -
а кушать все равно неловко:
- Не любо, не кушай,- проверещал я, не разжимая губ.
Коломиец уронил косточку и уставился на обезьянью голову.
- С первым апреля, Евген Тодосович, - сказал я.
- Шутки у тебя, Степаныч, как у того боцмана:
Я ухмыльнулся, а сам подумал, что, пожалуй, лучшего, чем Коломиец,
напарника для зимовок, робинзонад и прочих полетов на Марс найти сложно. Мы
были вместе два месяца в пути и вторую неделю в безнадежной ситуации, но до
сих пор друг другу не осточертели.
Сегодня по плану нам следовало покопаться в районе "казарм" - так мы
условились называть эти низкие П-образные строения у самого болота. За
проведенные здесь дни мы составили достаточно подробный план храмового
комплекса и нашли много интересного - кроме следов ночной мистерии. Все
кануло без следа: Причем не только вещественные тела: и атмосфера вдруг
очистилась от того напряжения, которое до этого неосознанно ощущалось и
угнетало, подобно печному угару. Несколько дней мы провели в состоянии
почти идиотической веселости, ничего больше не боясь и радуясь, что
остались живы.
Надолго ли - об этом мысль не приходила.
Впрочем, мы вполне могли и выжить - если не постигнет нас какое-то
неожиданное несчастье. Обезьяны являли собой неиссякаемый мясной резерв,
два хлебных дерева мы уже обнаружили, роща масличных пальм росла
неподалеку: Угроза могла исходить разве что от всякого рода кровососов, но
не зря же нас изнуряли прививками (без чего я-то мог обойтись, а вот
Коломиец - вряд ли).
Итак, мы вскинули на плечи легкие рюкзачки, ружья - и бодро потопали к
воротам. Вот колодец, из которого вознесся в небо дракон. Коломиец лазил
туда на следующий же день, но ничего не обнаружил - только следы когтей на
каменных стенах. Вот башня, куда я поднимался. Таких башен здесь семь.
Коломиец побывал на всех. Он продолжает искать что-то свое, притом вполне
понимая, что его секреты в этих местах выглядят игрой в казаки-разбойники.
ГРУ против ЦРУ. Я спрятал, ты нашел. Раз-два-три-четыре-пять, всем шпионам
надо спать.
А вот то, что мы условно назвали "дворцом" : Похоже, что проход туда
есть, но имея всего лишь пару саперных лопаток, можно ковыряться в плотной
грязи, забившей туннель, до морковкина заговенья. Даже толовая шашка в этой
грязи способна проделать лишь небольшую выемку, которая затянется через
два-три дня.
"Некрополь". Название еще более условное. Разбросанные в странном порядке
стелы и полукруглые плиты, испещренные совершенно неведомыми и ни на что не
похожими знаками. Я потихоньку делал кальки и зарисовки, хотя уже ясно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76