– Действительно…
– Я часто тебе повторял: открывая книгу, никогда не знаешь, что внутри.
Мы еще немного поговорили о Библиотеке и великих сокровищах, что она хранила. Ибо там находились не только книги, но и скульптуры, ювелирные изделия, сияющие маски, украшенные неизвестными джелстеи, и другие артефакты, многие из которых датировались эрой Закона – и чье предназначение никому не было известно. Для мастера Йувейна путешествие к Библиотеке представлялось уникальной возможностью расширить свои познания. Да и остальные хотели увидеть все эти чудеса.
Даже Атара, не питавшая особой любви к книгам, не осталась безразличной.
– Иного выхода все равно нет, – сказала она. – Мы должны отправиться в эту Библиотеку и увидеть все своими глазами.
Я глянул на нее, словно вопрошая, не видела ли она, что наш поиск успешно завершается там, но Атара лишь медленно покачала головой.
– По крайней мере ничего лучшего я придумать не могу, – кивнул мастер Йувейн.
Поэтому, несмотря на возражения Мэрэма – до Кайшэма было ехать пять сотен миль по незнакомым землям, – мы решили отправиться туда, если мой меч не укажет в другую сторону или мы не найдем камень Света прежде.
Чтобы отметить решение, мы достали бренди и сидели, попивая его у огня. Дар виноградников, впитавший далекое солнце, согрел нас изнутри. Альфандерри взял мандолину, и, к всеобщему удивлению, Кейн присоединился к его пению. Я никогда прежде не слышал, как он поет; его голос был похож на бренди: богатый, густой, яростный и горько-сладкий – необычайно красивый на свой лад. Кейн пел звездам в вышине, которых мы не могли видеть, пел земле, которая дала нам жизнь и когда-нибудь приберет нас обратно…
Когда он закончил, я сидел, уставившись на меч, словно видел там свое отражение.
– Ты куда смотришь, Вэль? – спросил мастер Йувейн.
– Все так странно… Вот мы сидим и пьем прекрасный бренди – виноградарь вложил в него свою душу. В воздухе слышится грохот сражения, хотя ночь тиха и спокойна. И земля, на которой мы сидим, – чувствуете, как бьется ее сердце? Не только ее сердце, но всех и вся: и соловья, и лесной мыши, и далекого Лорда-Библиотекаря… Оно стучит и стучит, и в этом стуке слышится песня – та же странная песня, что поют звезды. Да, ночь облачная, но звезды всегда здесь, в кружении и потоках света – как морской туман, как алмазы, как мечты ребенка. Никогда не перестанут они радовать – как Огонек, кружащийся в лесу локилэни. И все это части одного узора. Мы сможем увидеть его целиком по одному кусочку, если только откроем глаза, если только поймем, как смотреть… Странно, странно.
Мэрэм уставился на меня и потрогал мой лоб. Он никогда не слышал, чтобы я так раньше говорил – да я и не говорил.
– О мой друг, ты пьян. – Он перевел взгляд на Элькэлэдар. – Пьян от бренди или от огня меча – все равно.
Мастер Йувейн посмотрел на меч и на меня.
– Нет, я вовсе не думаю, что он пьян. Он просто начинает видеть.
Наставник сказал, что каждый имеет три глаза: глаз чувств, глаз логики и глаз души. Этот третий глаз не развивается так легко и естественно, как остальные. Открыть его помогают медитации или созвучие правильного джелстеи.
– Все высшие джелстеи улучшают внутреннее зрение, а серебряный – камень души – в особенности.
Он сказал, что силюстрия оказывает влияние на ту часть души, что мы называем разумом. Серебряный джелстеи – камень отражения и таким образом – камень души, включая ее низшие проявления, проявления разума: логику, дедукцию, наблюдательность, память, рассудительность и интуицию.
Из-за своих отражающих качеств серебряный джелстеи можно использовать как щит против различных энергий: витальной, ментальной или физической. Хотя и не давая власти над другими, серебряный джелстеи способен усиливать работу разума и таким образом служит прекрасным подспорьем в познании и поисках истины. Меч, сделанный из серебряного джелстеи, рассекает материальные предметы, как разум рассекает невежество и тьму.
– Говорят, что его сила проявляется и в том видении души о котором только что рассказал нам Вэль. В том, как связаны все веши.
Альфандерри запел древнюю балладу о создании неба и земли. Слова баллады, давным-давно написанные каким-то менестрелем, говорили о том, что все в творении сплетено в единый узор сияющих драгоценностей, и в свете каждой из них отражаются остальные. Хотя лишь Единый в силах счесть изумруды, сапфиры и алмазы узора, человек благодаря силе серебряного джелстеи может почувствовать это бесконечное плетение во всей его невообразимой огромности.
– Ибо мы – те глаза, которыми Единый созерцает и познает себя, – заключил Альфандерри.
Под этим «мы», объяснил он, имеются в виду не только мужчины и женщины Эа, но и Звездный народ, Элийины и великие Галадины, такие как Арве и Ашторет, чьи глаза, говорят, не из плоти, а из чистейшей силюстрии.
– Какие чудеса мы могли бы созерцать, если бы только у нас были глаза, чтобы видеть их?
– О да. – Мэрэм, зевая, допил последний глоток бренди. – Боюсь, что мои глаза сегодня видели уже достаточно, если вы понимаете, о чем я. Не хочу хвалиться, но должен сказать, что Лалайи очень мало мне давала спать. Так что лично я иду на боковую, дабы пополнить силы и увидеть ее во сне.
Он поднялся, вновь зевнул и потер глаза.
– И это, друзья, единственная часть чудесного узора, которую я надеюсь сегодня увидеть.
Уставшие так же сильно, как и он, мы улеглись на шкурах и завернулись в плащи от холодного моросящего дождика – все, кроме Кейна, сторожившего первым. Я заснул, глядя на Огонька, который сияющей бабочкой танцевал над костром, а руку положил на рукоять меча. Хотя я боялся снов, которые лорд Лжи мог наслать на меня, спал я хорошо. Этой ночью, во сне, когда я был заперт в пещере, темной как сама смерть, я вынул из ножен Элькэлэдар. Яростный свет меча упал на дракона, что лежал, поджидая меня во тьме, на его огромные складчатые крылья и чешую. Сияние позволило мне увидеть единственное уязвимое место врага: узловатое алое сердце, пульсировавшее, словно кровавое солнце. Поняв, что я вижу его слабость, дракон в страхе отвел от меня огромные золотые глаза и в грохоте крыльев, высекая когтями искры из камня, исчез в тоннеле, ведущем к внутренностям земли.
Следующим утром, позавтракав кашей, ежевикой и несколькими грецкими орехами, припасенными Лильяной, мы отправились в путь в прекрасном настроении. Мы ехали по полям под паром и по маленьким грязным дорогам, не ища случайных фермерских домов, но и не пытаясь их обойти. В этой части Суррапама, похоже, люди селились не часто. Широкие лесные массивы перемежались с гораздо более узкими полосками возделанной земли.
Хотя дорога, ведущая мимо огромных, поросших мхом деревьев, была довольно хорошей, только немного топкой, я думал о том, что же будет, когда мы достигнем гор, где вообще нет никаких дорог.
Мэрэм тоже об этом беспокоился. Когда мы остановились перекусить, он указал вперед:
– Как мы проведем лошадей через горы, если там нет дороги?
– Не беспокойся, путь отыщется.
Кейн усмехнулся.
– Если горы окажутся непреодолимыми, мы просто обойдем их.
Он указал на горную цепь, бежавшую широким полумесяцем от южных границ Красной пустыни к западному побережью Эа через Гесперу и Суррапам и сходившую на нет в ста пятидесяти милях к северу от нас в Эанне. Мы могли поехать в ту строну, сказал он, обогнуть самую далекую точку гор и повернуть в Кайшэм.
– Но это лишних триста миль пути! – заворчал Мэрэм. – Давайте по крайней мере попытаемся сначала перевалить через горы.
– Твоя лень придала тебе храбрости, – засмеялась Атара.
– Я бы еще больше расхрабрился, если бы ты могла увидеть дорогу через горы. Не можешь?
В ответ Атара сунула в рот сочную ягоду и медленно покачала головой.
Мы вновь тронулись в путь, а я думал о том, как мы все по-разному одарены, и о разных джелстеи, усиливавших наши способности. Теперь их было шесть, только Альфандерри не достался камень; после того как я обрел Элькэлэдар, мы уверились в том, что он обретет лиловый джелстеи где-нибудь между Суррапамом и Кайшэмом. Хотя мастер Йувейн исцелял своим джелстеи со всё большим и большим искусством, он признавал, что задача полностью овладеть его целительными способностями будет делом всей жизни. Кейн прятал свой черный камень и такой же тайной оставались его сомнения насчет использования баалстеи. Синяя фигурка Лильяны в самом деле могла ей помочь в мысленном общении, но в окрестностях что-то не было видно ни китов, ни дельфинов. Так как она обещала отводить взгляд от потоков наших мыслей, если только ее не пригласят погрузиться в них, у нее было мало возможностей использовать способности своего камня. Атара смотрела в пророческий шар так же часто, как я на солнце, однако что она видела там, оставалось загадкой.
Талант Мэрэма оказался самым непостоянным из всех – и самым невостребованным. Он более или менее научился управляться с огнекамнем и после этого, похоже, совсем позабыл о нем. Как он сказал, его сны теперь были о Лалайи, а мой друг мог одновременно предаваться лишь одной страсти. На исходе дня, после того как мы сделали добрых двадцать пять миль под постепенно усиливавшейся моросью, он попытался с помощью джелстеи развести костер. Но красный кристалл не сделался ярче и мертвым грузом лежал в его руках.
– Дрова слишком мокрые, – пожаловался Мэрэм, склонившись над сложенной пирамидкой. – И слишком мало света проходит через чертовы облака.
– Гм-м., раньше ты мог заставить его гореть, когда света и вовсе не было, – упрекнула Атара. – Уж лучше испытывать его сейчас, чем ждать идеальной погоды.
– Не надо испытывать по крайней мере меня! – вспылил Мэрэм.
– Наше путешествие – испытание для всех. И наши жизни однажды будут зависеть от твоего огнекамня.
Ее слова глубоко врезались мне в память, и я думал о них, засыпая. Ибо у меня был меч, которым мне предстояло научиться владеть – и не скрещивая каждый вечер клинки с Кейном на уроках фехтования. Хотя Элькэлэдар на самом деле мог разрубить прочнейшую сталь, в нем было больше жизненных сил, чем я мог себе представить. Потребуется вся моя воля, все знания и концентрация жизненного огня.
Утром проглянуло солнце и светило достаточно долго, чтобы мы оседлали лошадей и свернули лагерь; потом снова зарядил дождь. Впрочем, большую часть влаги задерживала хвоя деревьев. Огромные королевские ели в двести футов высотой образовывали зеленый щит, защищавший от ветра и воды, и служили укрытием для множества белок, лис и птиц. Я мог бы ехать через этот прекрасный лес весь следующий месяц, радуясь запахам мха и диких цветов. Однако вскоре пошли поля, прорезанные множеством ручьев. На открытом месте мы оказались легкими мишенями для дождя, и он забросал нас ледяными каплями, падавшими с неба подобно стрелам. Одежда быстро промокла, и приятная прогулка превратилась в сплошное мучение. Поздним днем, когда земля начала постепенно подниматься к подножию гор, мы уже были готовы постучаться в дверь какого-нибудь фермерского дома и попросить приюта на ночь.
– Но если мы так поступим, беднягам придется нас угощать, а у них и так еды не хватает, – сказал я, когда мы остановились у ручья напоить лошадей.
– Может, мы сами их накормим, – предложила Атара. – У нас-то есть еда.
Лильяна бросила на нее встревоженный взгляд.
– Чужеземцы, проезжающие через Вендраш, предлагают еду своим хозяевам… Что они подумают?
– Ха, – сказал Кейн. – Если чужеземцы предложат еду кармэку, то получат удар мечом за оскорбление.
Атара ничего не ответила на это замечание о своем народе, но ее мрачное лицо свидетельствовало о том, что слова Кейна правдивы.
– У меня есть идея, – произнес Мэрэм. – Настало время расспросить, не знает ли кто-нибудь здесь пути через горы. Если случайно нам при этом предложат укрытие, да еще и еды там будет вдосталь, мы согласимся. В противном случае – поедем дальше.
По-моему, это был хороший план, и мы его приняли. Следующие несколько часов мы ехали от дома к дому под все усиливающимся дождем. Увы, никто из суррапамцев не знал дороги, которую мы искали. Многие действительно предложили нам остаться на ночь, хотя землистые лица и костлявые тела говорили о том, что это лишь жест гордости и вежливости, который они с трудом могут себе позволить. Меня потрясло то, что эти люди вообще хотели помочь нам, странникам из далеких земель. Мы были вооружены и ехали через мирные поля, в то время как многие их родичи были призваны в королевские войска. Я благодарил звезды за то, что все рыцари и воины уехали на войну, иначе эти люди вряд ли проявили бы такое гостеприимство.
Однако, когда день перешел в серый дождливый вечер, оказалось, что я радовался слишком рано. Отряд вооруженных мужчин прогрохотал по дороге с востока. Их было двадцать, все одеты в заржавленные кольчуги и не носили сюрко, по которым можно было бы определить их владения или дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135