Они наполнили пустые колчаны Атары стрелами, некоторые из которых завершались алмазными наконечниками, пробивавшими прочнейшие латы. Один из их кузнецов подарил Лильяне новый набор посуды, сделанный из очень блестящего и прочного золотистого металла, который он назвал гальте . Барри собственноручно в последний наш вечер в Аландиле принес Имайре карту, которую нарисовал один из его предков несколько поколений назад. Он завернул свой подарок в коричневую бумагу и предупредил Имайру не открывать нам ее секретов, пока мы успешно не выедем из города.
– На это время она лишь для твоих глаз. И лишь для твоих рук – только отцы и сыновья нашего рода когда-либо прикасались к ней.
Загадка, которую иманиры делали из этой карты, разожгла наше любопытство. Мы также хотели узнать побольше об Имайре и его семье. После того как Барри ушел, мы поинтересовались у Имайры, почему он нам прямо не сказал, что Барри его отец. А Имайра, глядя на покрытый бумагой сверток в руках, погрузился в глубокую, задумчивую тишину.
– Я думал, что сказал.
На самом деле он сказал нам только, что потерял своих детей по вине Красного Дракона, а Барри – своих внуков, и таким способом хотел донести до нас терзавшую его правду. Он с великим искусством создавал своими огромными руками вещи, но не хотел копаться во мраке внутри себя.
Однако мы поняли одну из причин, почему урдахиры выбрали именно его, чтобы показать нам путь к Аргатте: когда Имайра был моложе, он возглавлял рейды в Сакэй в яростном стремлении отбить вторжения армии Красного Дракона. Хотя он и другие иманиры многих убили своими боркорами, их осталось слишком мало, и большая часть Восточного предела была потеряна.
– Дракон становится все сильнее, в то время как мы слабеем. Барри и Хротмар, все урдахиры знают, что мы сможем удерживать Элайвагар еще поколение, может, два – но не вечно. Потому они и решили использовать этот ужасный шанс и послать меня с вами в Аргатту.
По его словам, нас окружали дурные знамения: звезды, падение Йарконы, слухи об огнедышащем драконе, которого Морйин в любой момент может наслать на всякого, кто противостоит ему… Даже новый цвет Аламит, признал он, не совсем благая вещь, ибо та мудрость, что старейшины почерпнули у Звездного народа, несет в себе не только надежду, но и шепот рока.
– Элайвагар, возможно, падет последним в Эа, но все-таки падет. И тогда Звездный народ не придет никогда.
– Нет, не говори так. Всегда есть надежда.
– Надежда, – с горечью повторил Имайра. – Она ушла, когда Великий Зверь отнял у меня детей. А теперь…
Я сжал его огромное запястье, желая, чтобы Имайра ощутил ту же великую силу, что чувствую я.
– А завтра мы отправимся в Аргатту. Есть ли в этом поиске истинная надежда? Я полагаю, что мы должны действовать так, будто она есть.
Неожиданная меланхолия Имайры, павшая на него подобно ледяному туману, совершенно испарилась на следующее утро, когда старейшины и множество иманиров собрались на огромной площади, чтобы пожелать нам счастливого пути. Сам Имайра подготовился к нашему путешествию, взвалив на спину массивный тюк и прихватив огромный боркор, которым поверг не одного врага. Он также взял на себя задачу командовать тридцатью стражами иманиров, которым предстояло проводить нас из Аландиля, и теперь был занят и энергичен, проверяя их поклажу и громовым голосом отдавая команды. Новое настроение Имайры этим солнечным утром заразило и остальных. Они толпились вокруг нас, подбадривая и выкрикивая ободряющие слова. Когда настало время отправляться, иманиры окружили нас со всех сторон, словно ожившие меховые горы. Мы ехали сквозь толпу вниз через аллею по широким бульварам Аландиля, а нам бросали веточки лавра и пели молитвы.
Мы покинули Аландиль по огромной дороге, ведущей на юг от города через долину. Там, вдоль берегов синего Остранда, располагалось множество полей, засеянных ячменем, рожью, картофелем и прочими выносливыми культурами. Я ехал на Эльтару первым, за мной – мои друзья. Вели нас иманиры. С Имайрой во главе наша стража маршировала гигантскими шагами, не отставая от лошадей. На мгновение я пожелал, чтобы эти тридцать великанов сопровождав нас всю дорогу до Аргатты и просто разнесли бы ее ворота огромными дубинами.
Через несколько миль после того, как город кончился, фермы уступили место лесистой и более дикой местности, а мы свернули на боковую дорогу, ведущую на восток к разрыву в горах. Эльтару нес меня вперед, а я внимательно осматривал волнистые белые вершины, измеряя на глаз углы и расстояния, пытаясь внутренним взором увидеть, как должна выглядеть земля, к которой мы приближаемся. Потом настало время временно лишиться зрения. Имайра остановил отряд и попросил нас спешиться. Он достал те же повязки, что закрывали наши глаза при входе в Аландиль. Пришлось снова повязать их, чтобы, если по несчастной случайности нас поймают, рассказать лишь о существовании Аландиля, но не о дороге к нему.
Так, слепые, словно летучие мыши, мы провели остаток дня. Как и во время нашего подхода к Аландилю, каждого вел иманир. Я беспокоился, что присутствие и дымный запах большого количества людей, почти таких же высоких, как огромные белые медведи, может напугать лошадей. Но люди есть люди, а не звери, и лошади понимали это достаточно хорошо. Они воспринимали иманиров как людей, а вот иманиры приняли их вовсе не так легко, так как не привыкли к лошадям, и идея ехать верхом на животном глубоко их беспокоила.
– Лошади созданы с четырьмя ногами, чтобы убегать от львов и волков, а не для того, чтобы нести человека, когда его две ноги слишком устали, – вставил Имайра.
Я решил, что это странный, но заслуживающий уважения взгляд на мир.
Я беспокоился, что для лошадей путь через горы окажется трудным. Там, на крутых склонах осыпей и выступающих камнях, две ноги иной раз предпочтительнее, чем четыре. Но если Имайра и разделял мое беспокойство, то виду не подавал. Не обсуждал он и путь, которым собирался пробраться из Элайвагара в Сакэй. Я решил, что он, верно, хочет оградить нас от воображаемых ужасов.
Неспокойно и неприятно идти с куском ткани на глазах. Должно быть, ужасно ослепнуть на самом деле. С исчезновением этого необходимого чувства я стал более зависеть от оставшихся. Дорога извилистым путем вела через лес в горы. Я чувствовал ее крутой подъем ступнями, а воздух с каждым ярдом становился все холоднее и холоднее. Ветер доносил ароматы сосен, перистых елей и новых цветов, запаха которых я никогда раньше не чувствовал. Я вслушивался в сладкое чир-лии-чурр лазоревки и к реву лосей в глубине лесов. Потом мои чувства стали глубже, и я сосредоточился на напряжении руки Имайры и его быстром дыхании. Что-то подсказывало мне, что он скрывает в своем огромном сердце какую-то темную тайну и не хочет, чтобы мы узнали ее.
Вечером мы разбили лагерь у небольшой речки, как раз под водопадом. Это оказалось прелестное место, с запахом водяных брызг на камнях и ароматом тысячелистника, росшего неподалеку. Так хотелось снять повязки и осмотреться. Но Имайра не позволил. Не дал он нам и собрать дров для костра и приготовить еду, предоставив хлопотать по хозяйству своим людям. Нам осталось только позаботиться о лошадях.
Даже слепой человек , – подумал я, похлопывая Эльтару по шее, – в состоянии вычистить лошадь и повесить ей на шею сумку с овсом.
На следующий день мы тронулись в путь рано и большую часть утра провели, поднимаясь по засыпанному снегом проходу. Встречались на нашем пути повороты и изгибы – а также подъемы и спуски. Но в основном подъемы: под ярким солнцем мы постепенно поднялись в зону холодного воздуха, делавшегося все разреженнее и разреженнее, а горы все так же неустанно устремлялись в небо. Мы пробирались сквозь снежные заносы, поднимавшиеся до бедер, местами скользили на обледеневших камнях. Однако руководство Имайры и тех иманиров, что вели моих товарищей, оставалось уверенным и верным. Той ночью мы нашли убежище в очередной каменной хижине, из тех, что иманиры строили в высокогорьях своей земли.
На третий день после выхода из Аландиля мы спустились в глубокую долину перед тем, как начать подъем на зубчатую горную гряду, которая вела к очередному проходу. Спустившись вниз по снегу после поля осыпи, Имайра отыскал полку на восточном склоне горы, где призвал нас остановиться и отдохнуть. Также он разрешил нам снять повязки. Как и раньше, неожиданное прикосновение солнца ослепило. Зрение вернулось лишь через некоторое время. Когда я снова начал различать очертания мира вокруг себя, то увидел под нами высокую долину. Всюду, насколько видел глаз, высились белые пики гор.
Здесь, на холодной горе, мы распрощались с сопровождающими. Мэрэм, который только начал ценить удобство путешествия с тридцатью великанами, не хотел, чтобы они уходили. Особенно двое из них: Лодар и молодой человек по имени Асклин, с которыми он подружился за время пути через Элайвагар. Пожав им руки и проводив взглядом, Мэрэм вздохнул.
– Не понимаю, почему бы им не проводить нас до Аргатты? Они стали бы великой поддержкой.
Имайра стоял на снегу, вывернув мохнатые ступни. Он кивнул в сторону своих удаляющихся соотечественников.
– Их количество скорее оказалось бы слабостью, чем силой. Кроме всего прочего, на пути через Сакэй надо стараться быть незаметными. Если нам это не удастся, то не важно, сколько нас будет, даже тридцать раз по тридцать.
– Кроме того, – напомнила Атара, – пророчество говорило о семи братьях и сестрах земли – но не об их тридцати братьях.
Так как уже смеркалось, мы поспешили спуститься с горы. Все равно пришлось разбить лагерь довольно высоко, под укрытием деревьев, покрывавших нижние склоны. Хорошо хоть под колеблющимися елями не было снега, и мы отыскали участок ровной земли, где и расстелили шкуры. Когда поздно ночью поднялся ветер и стало холодать, нас уже радовал прекрасный потрескивающий огонь, согревавший так же, как и толстые шубы, что сшили для нас дочери Хротмара.
– О, не так уж и плохо, – прошептал Мэрэм, заворачиваясь в белую шубу и запахивая воротник. – Словно меня хранит в тепле лучшее, что есть в мире. Такая мягкость – наверное, женщины иманиров такие же мягкие. Хотел бы я дожить до того, чтобы выяснить это.
Он, наверное, думал, что Имайра, лежавший на голой земле между Кейном и Лильяной и защищенный от холода только своим мехом, спит. Но похоже, что тот просто глубоко задумался. И слух иманира, как Мэрэм обнаружил к своему смущению, оказался очень хорошим.
– И что бы ты стал делать с нашей женщиной, маленький человечек? – засмеялся он.
– Маленький? Ну, думаю, мало кто меня находил маленьким.
– Нет? Ты говоришь о размере своего рта? Или, может быть, о голове, которая, как мне кажется, распухла от недосягаемых мечтаний?
– О да, моя голова, – проворчал Мэрэм, бросив на меня быстрый взгляд, словно благодаря за то, что лорд Харша в свое время не отрубил ее. – Ну, скажем просто, что я говорил о размере моей… э-э… души.
– Твоей души, вот как? Ну, она должна быть огромной и великолепной, я уверен. Даже маленький человечек может обладать великой душой.
– Только так, только так.
– Так твой план, должно быть, заключается в том, чтобы отыскать желающую женщину и предложить ей свою великолепную ищущую душу?
– О, ты понимаешь меня.
– В самом деле. – Имайра издал смешок, потрясший склон горы. – Вот это бы я хотел увидеть.
Все засмеялись вместе с Имайрой и Мэрэмом и почувствовали, как спадает напряжение. Со времени гибели Альфандерри у нас было мало возможностей посмеяться и еще меньше желания делать это. Воистину, возможность снова повеселиться вокруг костра может показаться чуть ли не насмешкой над памятью нашего друга. Но хуже было бы вечно хранить уныние. Альфандерри не желал бы видеть нас в унынии. Наверняка он предпочел бы, чтобы мы играли и пели, танцевали и смеялись. Единственный способ, которым мы на самом деле могли почтить его смерть, – прожить яркую жизнь и не забывать о нем.
Появление в нашей компании Имайры делало нашу жизнь в чем-то легче, а в чем-то сложнее. Он оказался таким же остроумным, как Альфандерри, и любил петь – но мелодии, что напевал иманир, были не светлыми и сладкими, но сложными, темными и глубокими. Он был самим собой, таким же задумчивым и загадочным, как Альфандерри был жизнерадостным и открытым. И хотя Имайра уже доказал свою вдумчивость и храбрость, не говоря уж о выносливости и силе, ему требовалось найти к нам свой подход, а нам к нему.
Нам придется пройти вместе долгий путь. Барри сказал, что от Аландиля до Аргатты добрых двести пятьдесят миль. Примерно тридцать из них мы уже покрыли. Как много еще осталось? Месяц? Уже стоял конец Соала и приближался месяц Джои. Если Вэльте, с его снегами, застанет нас все еще в горах, это будет очень плохо.
Позавтракав, мы пересекли высокую долину, населенную лишь дюжиной семей иманиров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135