Прошу, смотрите внимательно или все пропустите.
Альфандерри, как выяснилось, был искушен не только в музыке и пении, но и в искусстве пантомимы. Он стоял, глядя на раскрытую ладонь, и разговаривал со Огоньком, пытаясь уговорить невидимого друга устроить для нас представление. Все это время его лицо принимало различные выражения, меняясь так же легко, как тесто в руках Лильяны. Потрясающая подвижность его лица и неожиданные комические нотки в голосе заставили захихикать всех, кроме Кейна.
– Ну, Огонек, ты ел нашу еду и теперь должен нам служить, – произнес Альфандерри голосом высокомерным и строгим, как у короля Киритана. – По моей команде перепрыгни на другую мою руку.
Альфандерри повел левой рукой вверх от себя, потом посмотрел на правую, где сидел Огонек.
– Ты готов?
Потом его лицо вдруг изменилось и сделалось мягче. Голос тоже смягчился и стал совершенно женским. Когда он заговорил, это был голос королевы Дарьяны.
– Разве тимпимпири раб? Отпусти его!
Тут лицо и голос Альфандерри стали как у короля Киритана:
– Здесь кто король, ты или я? – Он посмотрел на ладонь. – Когда король велит прыгать, прыгай!
– Король велел прыгать… Прекрасно, прыгай! – раздался голос королевы Дарьяны.
В ту же секунду Огонек взлетел с правой руки менестреля и сияющей полосой перенесся на другую. А Альфандерри вновь превратился в короля Киритана: его лицо побагровело, глаза широко раскрылись из-за недовольства королевой и выпучились, как шары.
Тут каменная сдержанность Кейна неожиданно дала трещину. Слабая улыбка скользнула по его губам.
– Огонек, быстро прыгай! Прыгай снова, прыгай сейчас!..
Огонек перелетал с одной руки на другую, туда и сюда, как сияющая радуга.
Все, кроме Кейна, смеялись от души. Неподатливость Кейна, наверное, огорчила Альфандерри – он прекратил шутить.
– Что же может заставить тебя рассмеяться?
– Пусть он покрутится у тебя на носу, – глазом не моргнув, ответил Кейн.
– Это унизит наше достоинство, – заявил Альфандерри, снова превращаясь в короля Киритана. И продолжил уже в роли королевы Дарьяны: – Может быть, он покрутится на моем носу? Давай, Огонек, я так хочу…
– Довольно! – воскликнул Кейн, указав на Огонька, вертевшегося рядом с его рукой. – Тимпимпири реальны . Они водятся в лесах локилэни.
– А кто такие локилэни?
– Маленький народец лесов. – Кейн приложил руку к груди, словно измеряя чей-то рост.
– Я думаю, что у них длинные уши, как у кролика, и зеленые лица. – Альфандерри подмигнул Мэрэму. – Видишь, я заставил его пошутить!
Кейн снова указал на Огонька.
– Это не шутка. Не знаю почему, но он, похоже, слышит тебя и делает, что ты велишь.
– Неужели? Тогда пусть он повертится на моем пальце. – Альфандерри поднял палец к звездам. – Вертится?
Не успел менестрель произнести эти слова, как Огонек подлетел и обернулся вокруг его пальца, как драгоценное кольцо.
Альфандерри нагнулся и взял свой рюкзачок, лежавший в ногах спальника. Оттуда достал иглу и поднял ее в свете костра.
– А теперь, полагаю, он танцует на кончике иглы?
Прекрасно удерживая равновесие, Огонек быстро закружился на кончике иглы.
– Ну а теперь, конечно, он кружится у меня на носу?
Чтобы подчеркнуть комичность своих слов, Альфандерри скосил глаза, будто наблюдая за мухой у себя на кончике носа. И там, невидимый для него, возник Огонек, исполняя дикий блистательный танец.
Это уже было для Кейна слишком. Трещина в его упрямстве неожиданно расширилась до размеров бездонной пропасти. Лицо прорезала широчайшая улыбка, и его объял дикий хохот. Он просто не мог остановиться – упал на колени, корчась от смеха, из глаз потекли слезы. Я думал, что разверзнется земля – смех, сотрясавший его, был больше похож на землетрясение, чем на человеческое чувство. Казалось, что от Кейна исходили клубы огня и дыма, гром и молнии. Он лежал на земле и долго смеялся, держась за живот.
Признаться, мы были даже немного напуганы.
Наконец Кейн успокоился и сел, тяжело дыша. Яркие черные глаза сияли сквозь слезы счастьем. На мгновение я прозрел в нем великое существо: радостное, открытое и мудрое.
– Глупый менестрель – может, для чего-то ты и годишься, – с улыбкой сказал Кейн.
Потом жесткие вертикальные морщины вернулись на его лицо, плоть снова превратилась в камень.
Настало время для объяснений. Пока догорал костер и великие созвездия в небесах совершали свой путь, мы по очереди рассказывали о событиях в лесу локилэни. Я рассказал, как впервые увидел сияющих тимпумов, и Альфандерри мне поверил – вера давалась ему легко. Потом Атара со слезами на глазах рассказала, как чуть не умерла, вкусив тиманы.
– Ты спас ей жизнь, – Альфандерри посмотрел на меня, – даром, что Кейн называет вэларда? Из-за него Огонек последовал за тобой из вильда?
Огонек приблизился ко мне и примостился на плече. Я мог почти физически ощущать водовороты пламени, составлявшие его существо.
– Кто знает?
– Наверное, из-за того же, что и все мы, – задумчиво произнес Альфандерри. – Ладно, может, когда-нибудь и я смогу его увидеть.
Все это время Лильяна хранила молчание. Теперь, как только стало ясно, какая великая тайна находится перед ней, она сказала просто:
– Я бы тоже хотела попробовать тиманы.
Следующим утром мы продолжили путь через лес, достаточно густой и широкий, чтобы таить в себе десяток вильдов локилэни. Но мы не нашли ни еще одного племени, ни их священных фруктов, и я подумал, что Лильяне придется довольно долго ждать, прежде чем ее желание исполнится.
По мере того, как мы углублялись в земли Йувиунна, округлые холмы уступали место огромной поросшей лесом равнине. Тропа меж деревьев порой петляла и сужалась, но в основном вела прямо на запад. Если повезет, то, по моим подсчетам, дней через семь мы достигнем Синих гор.
На следующий день с моря натянуло большие серые облака и начался дождь. Наша тропа превратилась в раскисшую грязь. Ехать стало неприятно, так как холодный затянувшийся дождь промочил плащи и проник под одежду. Он не прекращался весь день и следующий. На четвертый день такой погоды мы были на грани отчаяния. Все потеряли сон, ворочались и дрожали на промокшей земле.
– Я замерз, я устал, я промок, – жаловался Мэрэм. – Впрочем, по крайней мере я не голоден – и надо поблагодарить за это Лильяну. О Господи, кто еще может приготовить столь прекрасный ужин в такую отвратительную погоду!
Лильяна ехала на усталом мерине, копыта которого увязали в топкой грязи. Ее альтруизм был примером для нас всех. Она всегда безропотно вставала, когда приходило время нести вахту, и дважды дежурила вместо измученного Альфандерри, чтобы дать ему поспать. Как она объяснила, некоторые люди больше нуждаются в отдыхе, чем другие, а мы все заметили, что его талант ко сну был едва ли не большим, чем к музыке и песням.
Что до меня самого, то я в темные часы любил бродить вокруг лагеря. Ясными ночами у меня выдавался шанс побыть наедине со звездами – с теми, что удавалось разглядеть сквозь густой покров листвы, а дождливыми я любовался Огоньком. Он, похоже, чувствовал мое желание достичь Тур-Солану; с каждым следующим днем поиска его сияние становилось ярче и вселяло в меня надежду. Самый сильный дождь проходил сквозь тимпума, не гася его свет; напротив, в те моменты когда дождь, киракс или страх перед злыми силами нагоняли на меня тоску, он сиял ярче обычного.
На четвертую ночь дождя я проснулся задолго до того, как настала моя очередь дежурить. Я услышал крики Кейна и немедленно схватился за меч. Вместе со мной вскочили Атара и Лильяна, а чуть погодя Мэрэм и мастер Йувейн. Все мы бросились к границе лагеря. Разъяренный Кейн стоял над Альфандерри, который с виноватым видом сидел под пронизывающим дождем. Если бы не костер, разожженный Мэрэмом раньше, и не свет, исходивший от Огонька, – было бы так темно, что мы бы их вообще не увидели.
– Он заснул! – Кейн указывал на Альфандерри, и его глаза полыхали, как угли костра. – Заснул во время дежурства!
– Я не знаю, что случилось. – Альфандерри сонно потер глаза, посмотрел на Кейна и смущенно улыбнулся. – Было так темно, а я так устал и присел буквально на минутку. Я только хотел дать отдых глазам, закрыл их и…
– Ты заснул! – вновь закричал Кейн. – Пока ты давал отдых своим чертовым глазам, нас всех могли убить!
Я испугался, что он поднимет на Альфандерри руку, и придержал Кейна за локоть.
Он повернулся и уставился на меня; его тело напряглось. Я знал, что если Кейн решит вырваться, то я не смогу ему помешать – разве удержишь тигра?
На мгновение я посмотрел ему в глаза, и этого было достаточно.
– Так, Вэль, – сказал он. – Так.
Едва я отпустил его, подошла Лильяна и уперла палец ему в грудь. Мягкое, обычно доброжелательное лицо женщины стало жестким и суровым.
– Не смей кричать на Альфандерри! Мы все братья и сестры – или ты забыл?
Ее предостережение поразило Кейна; он сделал шаг назад и еще один, так как ее палец снова уперся ему в грудь. Я однажды видел нечто подобное неподалеку от озера Уэска, когда разъяренная росомаха бросилась на огромного горного льва, пытавшегося забрать одного из ее детенышей.
– Братья и сестры! – повторила Лильяна. – Если мы будем сражаться друг с другом, то как мы можем надеяться на успех?
Кейн посмотрел на меня в поисках спасения. Но некоторое время, пока Лильяна ругала его, я молчал.
– Хорошо, хорошо! – Кейн улыбнулся ей. – Я извиняюсь за свой тон… Но меры-то надо принять!
Он кивнул в сторону Альфандерри, затем повернулся ко мне.
– Что делают с воином валари, который спит на посту во вражеской стране?
Альфандерри пригладил волнистые волосы и оглядел темный лес.
– Но здесь нет врагов!
– Ты этого не знаешь! – рявкнул Кейн.
– Ну, по крайней мере я не видел никаких врагов. – Альфандерри опустил голову.
Я подумал, что обычное наказание для таких воинов – не спать три последующие ночи под жалящими лезвиями кэлам его спутников – принесет Альфандерри мало хорошего. Он отлично все понимал – и все равно мог уснуть от усталости в следующий раз. Однако что-то нужно было делать.
– Мне не по душе наказания. Полагаю, следует изменить время дежурства. – Я повернулся к Кейну. – Ты никогда не засыпаешь на посту, не важно в какое время?
– Никогда, – прорычал тот. – Мне пришлось научиться этому.
– Тогда, может быть, ты научишь этому своего друга? Почему бы Альфандерри не составить тебе компанию на следующие несколько ночей?
Я на самом деле надеялся, что, подобно палке, брошенной в печь, Альфандерри мог перенять немного пламени Кейна.
– Компанию?! – взревел Кейн. – Я просил наказать его , а не меня!
Склонив голову, Альфандерри принял такое наказание. Потом он улыбнулся Кейну.
– Я не в силах видеть Огонька… но рад, что буду видеть тебя.
Тоска в его голосе и то, как менестрель говорил об Огоньке, должно быть, тронули Кейна, так как он неожиданно замолчал и нахмурился.
Альфандерри сокрушенно покачал головой.
– Прошу прощения за то, что проспал. Это больше не повторится.
Искренность в его голосе обезоружила Кейна. Казалось, никто не способен долго сердиться на Альфандерри.
– Ладно, можешь составить мне компанию… Но если я застану тебя спящим в мою смену, то поджарю тебе ноги в костре!
Не желая проверять его слова, Альфандерри с тех пор не спал на дежурстве. И все же, невероятно рассеянный, он не мог сосредоточить внимания даже на простейшей хозяйственной работе. Отправь его в лес за малиной – а он будет бродить часами и вместо малины принесет букет прекрасных цветов. Похоже, Альфандерри вообще ничего не мог делать долго; он был мечтателем, грезящим о звездах и волшебных землях, о которых говорилось в его песнях.
Удивительно, но они с Кейном стали друзьями. Мы не знаем, что происходило между ними во время ночных дежурств. Альфандерри благоговел перед силой и жизнеспособностью Кейна; он рассказал, что Кейн научил его, как не спать: ходить, смотреть на звезды и сочинять что-нибудь. Кейн же всегда внимательно слушал, как Альфандерри поет, особенно те песни на странном и прекрасном языке, которого мы никогда раньше не слыхали. Наши сердца радовались, когда Кейн смеялся в его присутствии – с каждым днем все чаще и чаще.
На следующее утро после неудачного дежурства Альфандерри дождь наконец перестал и мы впервые увидели Синие горы – через просвет в деревьях в тумане вырисовывались их темные очертания. Это были старые горы, низкие, с закругленными вершинами, но в тот момент я подумал, что более красивых и внушительных гор я никогда не видел. Следующие два дня пути приведут нас к древней Тур-Солану. И если слова, что Альфандерри услышал в Пещерах Сенты, были правдой, среди древних руин мы наконец отыщем золотую чашу, с которой связаны все наши надежды и мечты.
Глава 21
Когда отношения между Альфандерри и Кейном наладились, наша компания стала действовать как единое целое. Разве пальцы на руке сражаются между собой за право игры на флейте, чтобы получилась музыка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Альфандерри, как выяснилось, был искушен не только в музыке и пении, но и в искусстве пантомимы. Он стоял, глядя на раскрытую ладонь, и разговаривал со Огоньком, пытаясь уговорить невидимого друга устроить для нас представление. Все это время его лицо принимало различные выражения, меняясь так же легко, как тесто в руках Лильяны. Потрясающая подвижность его лица и неожиданные комические нотки в голосе заставили захихикать всех, кроме Кейна.
– Ну, Огонек, ты ел нашу еду и теперь должен нам служить, – произнес Альфандерри голосом высокомерным и строгим, как у короля Киритана. – По моей команде перепрыгни на другую мою руку.
Альфандерри повел левой рукой вверх от себя, потом посмотрел на правую, где сидел Огонек.
– Ты готов?
Потом его лицо вдруг изменилось и сделалось мягче. Голос тоже смягчился и стал совершенно женским. Когда он заговорил, это был голос королевы Дарьяны.
– Разве тимпимпири раб? Отпусти его!
Тут лицо и голос Альфандерри стали как у короля Киритана:
– Здесь кто король, ты или я? – Он посмотрел на ладонь. – Когда король велит прыгать, прыгай!
– Король велел прыгать… Прекрасно, прыгай! – раздался голос королевы Дарьяны.
В ту же секунду Огонек взлетел с правой руки менестреля и сияющей полосой перенесся на другую. А Альфандерри вновь превратился в короля Киритана: его лицо побагровело, глаза широко раскрылись из-за недовольства королевой и выпучились, как шары.
Тут каменная сдержанность Кейна неожиданно дала трещину. Слабая улыбка скользнула по его губам.
– Огонек, быстро прыгай! Прыгай снова, прыгай сейчас!..
Огонек перелетал с одной руки на другую, туда и сюда, как сияющая радуга.
Все, кроме Кейна, смеялись от души. Неподатливость Кейна, наверное, огорчила Альфандерри – он прекратил шутить.
– Что же может заставить тебя рассмеяться?
– Пусть он покрутится у тебя на носу, – глазом не моргнув, ответил Кейн.
– Это унизит наше достоинство, – заявил Альфандерри, снова превращаясь в короля Киритана. И продолжил уже в роли королевы Дарьяны: – Может быть, он покрутится на моем носу? Давай, Огонек, я так хочу…
– Довольно! – воскликнул Кейн, указав на Огонька, вертевшегося рядом с его рукой. – Тимпимпири реальны . Они водятся в лесах локилэни.
– А кто такие локилэни?
– Маленький народец лесов. – Кейн приложил руку к груди, словно измеряя чей-то рост.
– Я думаю, что у них длинные уши, как у кролика, и зеленые лица. – Альфандерри подмигнул Мэрэму. – Видишь, я заставил его пошутить!
Кейн снова указал на Огонька.
– Это не шутка. Не знаю почему, но он, похоже, слышит тебя и делает, что ты велишь.
– Неужели? Тогда пусть он повертится на моем пальце. – Альфандерри поднял палец к звездам. – Вертится?
Не успел менестрель произнести эти слова, как Огонек подлетел и обернулся вокруг его пальца, как драгоценное кольцо.
Альфандерри нагнулся и взял свой рюкзачок, лежавший в ногах спальника. Оттуда достал иглу и поднял ее в свете костра.
– А теперь, полагаю, он танцует на кончике иглы?
Прекрасно удерживая равновесие, Огонек быстро закружился на кончике иглы.
– Ну а теперь, конечно, он кружится у меня на носу?
Чтобы подчеркнуть комичность своих слов, Альфандерри скосил глаза, будто наблюдая за мухой у себя на кончике носа. И там, невидимый для него, возник Огонек, исполняя дикий блистательный танец.
Это уже было для Кейна слишком. Трещина в его упрямстве неожиданно расширилась до размеров бездонной пропасти. Лицо прорезала широчайшая улыбка, и его объял дикий хохот. Он просто не мог остановиться – упал на колени, корчась от смеха, из глаз потекли слезы. Я думал, что разверзнется земля – смех, сотрясавший его, был больше похож на землетрясение, чем на человеческое чувство. Казалось, что от Кейна исходили клубы огня и дыма, гром и молнии. Он лежал на земле и долго смеялся, держась за живот.
Признаться, мы были даже немного напуганы.
Наконец Кейн успокоился и сел, тяжело дыша. Яркие черные глаза сияли сквозь слезы счастьем. На мгновение я прозрел в нем великое существо: радостное, открытое и мудрое.
– Глупый менестрель – может, для чего-то ты и годишься, – с улыбкой сказал Кейн.
Потом жесткие вертикальные морщины вернулись на его лицо, плоть снова превратилась в камень.
Настало время для объяснений. Пока догорал костер и великие созвездия в небесах совершали свой путь, мы по очереди рассказывали о событиях в лесу локилэни. Я рассказал, как впервые увидел сияющих тимпумов, и Альфандерри мне поверил – вера давалась ему легко. Потом Атара со слезами на глазах рассказала, как чуть не умерла, вкусив тиманы.
– Ты спас ей жизнь, – Альфандерри посмотрел на меня, – даром, что Кейн называет вэларда? Из-за него Огонек последовал за тобой из вильда?
Огонек приблизился ко мне и примостился на плече. Я мог почти физически ощущать водовороты пламени, составлявшие его существо.
– Кто знает?
– Наверное, из-за того же, что и все мы, – задумчиво произнес Альфандерри. – Ладно, может, когда-нибудь и я смогу его увидеть.
Все это время Лильяна хранила молчание. Теперь, как только стало ясно, какая великая тайна находится перед ней, она сказала просто:
– Я бы тоже хотела попробовать тиманы.
Следующим утром мы продолжили путь через лес, достаточно густой и широкий, чтобы таить в себе десяток вильдов локилэни. Но мы не нашли ни еще одного племени, ни их священных фруктов, и я подумал, что Лильяне придется довольно долго ждать, прежде чем ее желание исполнится.
По мере того, как мы углублялись в земли Йувиунна, округлые холмы уступали место огромной поросшей лесом равнине. Тропа меж деревьев порой петляла и сужалась, но в основном вела прямо на запад. Если повезет, то, по моим подсчетам, дней через семь мы достигнем Синих гор.
На следующий день с моря натянуло большие серые облака и начался дождь. Наша тропа превратилась в раскисшую грязь. Ехать стало неприятно, так как холодный затянувшийся дождь промочил плащи и проник под одежду. Он не прекращался весь день и следующий. На четвертый день такой погоды мы были на грани отчаяния. Все потеряли сон, ворочались и дрожали на промокшей земле.
– Я замерз, я устал, я промок, – жаловался Мэрэм. – Впрочем, по крайней мере я не голоден – и надо поблагодарить за это Лильяну. О Господи, кто еще может приготовить столь прекрасный ужин в такую отвратительную погоду!
Лильяна ехала на усталом мерине, копыта которого увязали в топкой грязи. Ее альтруизм был примером для нас всех. Она всегда безропотно вставала, когда приходило время нести вахту, и дважды дежурила вместо измученного Альфандерри, чтобы дать ему поспать. Как она объяснила, некоторые люди больше нуждаются в отдыхе, чем другие, а мы все заметили, что его талант ко сну был едва ли не большим, чем к музыке и песням.
Что до меня самого, то я в темные часы любил бродить вокруг лагеря. Ясными ночами у меня выдавался шанс побыть наедине со звездами – с теми, что удавалось разглядеть сквозь густой покров листвы, а дождливыми я любовался Огоньком. Он, похоже, чувствовал мое желание достичь Тур-Солану; с каждым следующим днем поиска его сияние становилось ярче и вселяло в меня надежду. Самый сильный дождь проходил сквозь тимпума, не гася его свет; напротив, в те моменты когда дождь, киракс или страх перед злыми силами нагоняли на меня тоску, он сиял ярче обычного.
На четвертую ночь дождя я проснулся задолго до того, как настала моя очередь дежурить. Я услышал крики Кейна и немедленно схватился за меч. Вместе со мной вскочили Атара и Лильяна, а чуть погодя Мэрэм и мастер Йувейн. Все мы бросились к границе лагеря. Разъяренный Кейн стоял над Альфандерри, который с виноватым видом сидел под пронизывающим дождем. Если бы не костер, разожженный Мэрэмом раньше, и не свет, исходивший от Огонька, – было бы так темно, что мы бы их вообще не увидели.
– Он заснул! – Кейн указывал на Альфандерри, и его глаза полыхали, как угли костра. – Заснул во время дежурства!
– Я не знаю, что случилось. – Альфандерри сонно потер глаза, посмотрел на Кейна и смущенно улыбнулся. – Было так темно, а я так устал и присел буквально на минутку. Я только хотел дать отдых глазам, закрыл их и…
– Ты заснул! – вновь закричал Кейн. – Пока ты давал отдых своим чертовым глазам, нас всех могли убить!
Я испугался, что он поднимет на Альфандерри руку, и придержал Кейна за локоть.
Он повернулся и уставился на меня; его тело напряглось. Я знал, что если Кейн решит вырваться, то я не смогу ему помешать – разве удержишь тигра?
На мгновение я посмотрел ему в глаза, и этого было достаточно.
– Так, Вэль, – сказал он. – Так.
Едва я отпустил его, подошла Лильяна и уперла палец ему в грудь. Мягкое, обычно доброжелательное лицо женщины стало жестким и суровым.
– Не смей кричать на Альфандерри! Мы все братья и сестры – или ты забыл?
Ее предостережение поразило Кейна; он сделал шаг назад и еще один, так как ее палец снова уперся ему в грудь. Я однажды видел нечто подобное неподалеку от озера Уэска, когда разъяренная росомаха бросилась на огромного горного льва, пытавшегося забрать одного из ее детенышей.
– Братья и сестры! – повторила Лильяна. – Если мы будем сражаться друг с другом, то как мы можем надеяться на успех?
Кейн посмотрел на меня в поисках спасения. Но некоторое время, пока Лильяна ругала его, я молчал.
– Хорошо, хорошо! – Кейн улыбнулся ей. – Я извиняюсь за свой тон… Но меры-то надо принять!
Он кивнул в сторону Альфандерри, затем повернулся ко мне.
– Что делают с воином валари, который спит на посту во вражеской стране?
Альфандерри пригладил волнистые волосы и оглядел темный лес.
– Но здесь нет врагов!
– Ты этого не знаешь! – рявкнул Кейн.
– Ну, по крайней мере я не видел никаких врагов. – Альфандерри опустил голову.
Я подумал, что обычное наказание для таких воинов – не спать три последующие ночи под жалящими лезвиями кэлам его спутников – принесет Альфандерри мало хорошего. Он отлично все понимал – и все равно мог уснуть от усталости в следующий раз. Однако что-то нужно было делать.
– Мне не по душе наказания. Полагаю, следует изменить время дежурства. – Я повернулся к Кейну. – Ты никогда не засыпаешь на посту, не важно в какое время?
– Никогда, – прорычал тот. – Мне пришлось научиться этому.
– Тогда, может быть, ты научишь этому своего друга? Почему бы Альфандерри не составить тебе компанию на следующие несколько ночей?
Я на самом деле надеялся, что, подобно палке, брошенной в печь, Альфандерри мог перенять немного пламени Кейна.
– Компанию?! – взревел Кейн. – Я просил наказать его , а не меня!
Склонив голову, Альфандерри принял такое наказание. Потом он улыбнулся Кейну.
– Я не в силах видеть Огонька… но рад, что буду видеть тебя.
Тоска в его голосе и то, как менестрель говорил об Огоньке, должно быть, тронули Кейна, так как он неожиданно замолчал и нахмурился.
Альфандерри сокрушенно покачал головой.
– Прошу прощения за то, что проспал. Это больше не повторится.
Искренность в его голосе обезоружила Кейна. Казалось, никто не способен долго сердиться на Альфандерри.
– Ладно, можешь составить мне компанию… Но если я застану тебя спящим в мою смену, то поджарю тебе ноги в костре!
Не желая проверять его слова, Альфандерри с тех пор не спал на дежурстве. И все же, невероятно рассеянный, он не мог сосредоточить внимания даже на простейшей хозяйственной работе. Отправь его в лес за малиной – а он будет бродить часами и вместо малины принесет букет прекрасных цветов. Похоже, Альфандерри вообще ничего не мог делать долго; он был мечтателем, грезящим о звездах и волшебных землях, о которых говорилось в его песнях.
Удивительно, но они с Кейном стали друзьями. Мы не знаем, что происходило между ними во время ночных дежурств. Альфандерри благоговел перед силой и жизнеспособностью Кейна; он рассказал, что Кейн научил его, как не спать: ходить, смотреть на звезды и сочинять что-нибудь. Кейн же всегда внимательно слушал, как Альфандерри поет, особенно те песни на странном и прекрасном языке, которого мы никогда раньше не слыхали. Наши сердца радовались, когда Кейн смеялся в его присутствии – с каждым днем все чаще и чаще.
На следующее утро после неудачного дежурства Альфандерри дождь наконец перестал и мы впервые увидели Синие горы – через просвет в деревьях в тумане вырисовывались их темные очертания. Это были старые горы, низкие, с закругленными вершинами, но в тот момент я подумал, что более красивых и внушительных гор я никогда не видел. Следующие два дня пути приведут нас к древней Тур-Солану. И если слова, что Альфандерри услышал в Пещерах Сенты, были правдой, среди древних руин мы наконец отыщем золотую чашу, с которой связаны все наши надежды и мечты.
Глава 21
Когда отношения между Альфандерри и Кейном наладились, наша компания стала действовать как единое целое. Разве пальцы на руке сражаются между собой за право игры на флейте, чтобы получилась музыка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135