Ибо шепчут они, будто манят, будто обаять его хотят. Словно благодушие на него напустить желают.
Но не поддался дядя Агигульф коварству гепидскому и благодушие напустить на себя не дал. Мстить за обиду свою воспрянул и с самым мордастым гепидом схватился. После же и другие гепиды на дядю Агигульфа навалились.
Дядя Агигульф на хитрость воинскую пошёл. Выждал, чтоб побольше гепидов на него навалилось, и вкупе с врагом яростным с сеновала оземь грянулся. Так и одолел вражью мощь.
– Из-за свадьбы-то мы с Валамиром в том селе и задержались, – заключил дядя Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать говорит, что сёстрам моим уже замуж пора. Оно и видно – смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда её дедушка ущипнёт пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина потешаются.
Сванхильда – она посмелее – выкрикнула:
– А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и побагровел. Спросил:
– Тебя гепиды что, как раба, палками били?
Дядя Агигульф закричал негодующе, что он бой принял. Объяснял уж!..
Дедушка Рагнарис сказал:
– Ты, как я погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище.
И побить дядю Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на дедушку Рагнариса с опаской поглядывая, дальше рассказ повёл про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись…
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид – он падает на тебя, как медведь отожравшийся, и лежит, не вставая, пока не задохнёшься. Да ещё приёмы у них какие-то… Одним словом, гепидская борьба.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот Валамир спьяну один раз промахнулся и в козу попал, что некстати подвернулась. Валамир как вергельд за козу гепиду-хозяину шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная, с тремя красными камнями. Жалел Валамир её отдавать, но ничего не поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И ещё больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты перешли и пировали там – это было уже на третий день.
И дядя Агигульф и Валамир все три дня щедро сеяли своё семя среди рабынь гепидских. Валамир в этом даже дядю Агигульфа превзошёл, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать положили, а Валамира с девкой одной. Валамир её не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе потомство потом получат.
Валамир говорит, что село гепидское беспрестанно подвигами своими удивлял. Но какие то были подвиги, дядя Агигульф сказать не берётся, ибо сам Валамир всегда про подвиги свои врёт, а от гепидов много не добьёшься. Одно дядя Агигульф наверняка знает: пил Валамир на спор – кто больше выпьет. И также брался с одним щитом и палкой выходить против трёх огромных гепидских собак. Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. А у гепидов он это на спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
– Беда надвигается, утробой чую! Идёт на село напасть неведомая, а вы с Валамиром молодечеством перед гепидскими девками хвастаете, семя сеете! Не взойдёт ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. Сказал, что к тому рассказ свой и ведёт – не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и ещё большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище убитым нашёл. А что сам он того жреца убил – то позже догадались, когда другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но супостат настаивал и все стращал страшными бедами, которые-де свершатся, ежели он с Нутой не увидится.
А Нута – как слабенький огонёк лучины. Дунешь посильнее, он и погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах и между племенами охраняя. Так и случилось – сгубил злыдень Нуту нашего. И вот как.
Супостат тот, к Нуте стремясь и жрецов стращая, все кричал, что уголья с собой привёз из сожжённого капища готского. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата. Такова была злодейская уловка.
Но и тут не постигли жрецы опасности. Не иначе, морок злодей на жрецов навёл. Хотели те пойти за духом Нуты и спросить его обо всём, что открылось Нуте. Вот тогда-то и обнажил тот изверг гадючью сущность свою, бежав позорно. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в осквернении малого капища, убийстве жреца и в других злодейских деяниях.
Когда же бежал убийца, скрываясь, как тать, то коня увёл.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был тот «гот-супостат». Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
– Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между собой они с Валамиром об этом. Много толковали, но так и не поняли, кто это был.
Неужто и впрямь Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознёс к ним горячую мольбу не посылать сейчас ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не обагрил руки кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он, Агигульф, думал? Может быть, той мёртвой головой, что на чреслах его болтается? Или тем, что у него на чреслах под мёртвой головой болтается? Про Валамира и говорить нечего, ибо ведомо всем – Валамир шлемом своим думает. А когда шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не давали, Гизарну до слёз, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не пришёл?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне ведь и радели, дабы хорошо в капище Гизарне ехалось.
Когда же в гепидском селе о бедах, капище постигших, рассказывали, Агигульфу с Валамиром о Гизарне и не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе, видать, воинство взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различают. Который с козлами – тот Гизарна, а кто сам козёл – тот Агигульф.
И добавил сокрушённо, что при Аларихе, мол, все иначе было. Все с умом да с толком делалось. Потому и не рыскали чужаки по округе, что по сёлам настоящие воины жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так и кончилось благолепие. При Аларихе, небось, на сев глядючи, в походы не хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился – не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал: как бы то ни было, а гепидов весть обеспокоила. Не всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и без того чувствовали гепиды, что беда идёт.
Собрали тинг. Гепиды народ основательный: уж если взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том тинге, что самое лучшее будет – всю округу прочесать. Особенно же охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для такого дела очень много воинов нужно. Гепиды между собой судили и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел ближних гепидов, и от дальних гепидов, где сейчас сильный вождь сидит по имени Оган.
А ежели не даст воинов Оган-Солевар – а Оган наверняка не даст, Огану воины нужны с Лиутаром-вандалом воевать – тогда обидеться, отпасть и под Теодобада-гота идти: пусть Теодобад людей даёт. Благо посланцы готские от Теодобада – вот они, и не надо время тратить и посылать к готам своих вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у них вражды между сёлами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил, хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про вражду нашу? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и так про эту вражду знают.
Такой наказ посланцам теодобадовым дали гепиды: передать как есть всё, что на тинге решено было. И ещё сказали гепиды: с Оганом ли Солеваром мы останемся, под Теодобада ли пойдём – того пока не знаем. Пусть Теодобад не взыщет. А от приглашения в золотой бург мы не отказываемся. Вот урожай соберём и по первым холодам в золотой бург двинемся. С волами пойдём.
После тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали; всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к ближним гепидам Гупта отправился, весть о Добром Сыне понёс.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком. Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождём Оган-Солевар сидит, то есть, к дальним гепидам в бург. Оган тот богам отцовским поклоняется, а Бога Единого к себе в бург не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти Оган. Так у ближних гепидов говорили.
Ещё сказывали, что так вышло между Оганом-Солеваром и Гуптой. Когда Гупта в бург пришёл, весть о Добром Сыне принёс, у Огана как раз жена умерла. Умерла, не оставив детей. Была она из крепкого рода и принесла Огану немалое богатство. Теперь же, поскольку детей она по себе не оставила, все эти богатства от Огана должны к братьям жены отойти, ибо таков закон.
Очень Огану-Солевару не хотелось богатства эти терять. Жаден Оган хуже Афары. Вот и просил он Гупту, чтобы воскресил тот жену его. И обещал Гупте принять веру его, если тот такое чудо совершит.
Но не смог Гупта воскресить жену оганову. Два дня бился, от трупа уже смердеть начало. И отступился тогда Гупта.
А братья жены огановой злорадствовали и обидное Огану говорили.
И предал тогда Оган Гупту смерти.
Так в селе гепидском говорили, где дядя Агигульф с Валамиром гостевали. И он, дядя Агигульф, с Оганом в поступке его согласен.
А ещё он, дядя Агигульф, иную думку имеет. Гупта даром что блаженный, а готом был. И очень Огану не понравилось, что гот по его солеварням бродит. За соглядатая он Гупту принял. Боялся Оган, что сперва от готов блаженный да кроткий придёт, а дорожку проторит вовсе не блаженным – свирепым да ухватистым. Небось, теодобадов человек этот Гупта – так Оган, небось, рассуждал сам с собою.
Таков был рассказ дяди Агигульфа.
Мой брат Гизульф хвастает, что на следующий год дядя Агигульф возьмёт его к Теодобаду в бург. А потом его посвятят в воины. Но я говорю Гизульфу, что ему всё равно придётся рано жениться, как нашему отцу Тарасмунду. Гизульф – старший: ему придётся продолжать наш род, а мне – ходить в походы. Как дяде Агигульфу. Гизульф злится, когда я ему это объясняю.
Гизульф говорит, что всё равно он уже мужчина и может ходить в походы. И что его, а не меня дядя Агигульф возьмёт осенью в бург; и они пойдут с дядей Агигульфом и с Теодобадом в поход.
У Гизульфа нет своего меча. Меч очень дорог. Гизульф надеется получить чужаков кривой меч.
Я спрашивал моего брата Гизульфа, кто научит его обращаться с кривым мечом. Может быть, Ульф бы и научил, но Ульф у вандалов. У отца моего Тарасмунда меч прямой и у дяди Агигульфа меч прямой. Гизульф говорит, если не дядя Агигульф, так у Теодобада в дружине кто-нибудь научит. Нашего дядю Ульфа научил ведь кто-то. Нет такого оружия, которым не владел бы дядя Ульф.
Когда Одвульф утратил тот кривой меч, больше всех мой брат Гизульф опечалился. Он с нетерпением ждал дядю Агигульфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Но не поддался дядя Агигульф коварству гепидскому и благодушие напустить на себя не дал. Мстить за обиду свою воспрянул и с самым мордастым гепидом схватился. После же и другие гепиды на дядю Агигульфа навалились.
Дядя Агигульф на хитрость воинскую пошёл. Выждал, чтоб побольше гепидов на него навалилось, и вкупе с врагом яростным с сеновала оземь грянулся. Так и одолел вражью мощь.
– Из-за свадьбы-то мы с Валамиром в том селе и задержались, – заключил дядя Агигульф.
Тут сестры мои, Галесвинта со Сванхильдой, засмеялись в голос. Мать говорит, что сёстрам моим уже замуж пора. Оно и видно – смеялись препротивно, визгливыми голосами, как Ильдихо, когда её дедушка ущипнёт пониже спины.
Дедушке Рагнарису этот смех не понравился. Он палкой на них замахнулся и спросил, почему это они над рассказом славного воина потешаются.
Сванхильда – она посмелее – выкрикнула:
– А пусть дядя Агигульф рубаху скинет!
Дядя Агигульф не хотел рубаху снимать, но дедушка принудил. Увидел и побагровел. Спросил:
– Тебя гепиды что, как раба, палками били?
Дядя Агигульф закричал негодующе, что он бой принял. Объяснял уж!..
Дедушка Рагнарис сказал:
– Ты, как я погляжу, не бой, а муки там принял, нам на позорище.
И побить дядю Агигульфа хотел, но Тарасмунд вмешался и не дал.
Дядя Агигульф рубаху надел и, на дедушку Рагнариса с опаской поглядывая, дальше рассказ повёл про подвиги свои да валамировы, у гепидов совершенные.
В честь свадьбы учинили в селе молодецкие потехи. С коня в щит копья метали. Через широкий овраг на конях прыгали. Боролись…
В стрельбе из луков с гепидами и не тягались посланцы готские. Да и на борьбу зря с гепидами вышли. Гепид – он падает на тебя, как медведь отожравшийся, и лежит, не вставая, пока не задохнёшься. Да ещё приёмы у них какие-то… Одним словом, гепидская борьба.
В метании же копья Агигульф с Валамиром себя показали. Только вот Валамир спьяну один раз промахнулся и в козу попал, что некстати подвернулась. Валамир как вергельд за козу гепиду-хозяину шейную гривну отдал. Хорошая была гривна, серебряная, с тремя красными камнями. Жалел Валамир её отдавать, но ничего не поделаешь. Гепиды козу в стоимость этой гривны оценили. У них оторва Сьюки старейшиной.
После же ту козу Валамир на общий стол положил: угощайтесь, гепиды! И ещё больше стали любы посланцы готские в селе гепидском.
На второй день, стало быть, опять пировали. После в дом невесты перешли и пировали там – это было уже на третий день.
И дядя Агигульф и Валамир все три дня щедро сеяли своё семя среди рабынь гепидских. Валамир в этом даже дядю Агигульфа превзошёл, ибо дядю Агигульфа в первый день с куклой спать положили, а Валамира с девкой одной. Валамир её не помнит.
Дядя Агигульф прибавил, что гепиды сразу приметили мощь готских воинов. Не зря рабынь им подкладывали. Хозяйственные они, гепиды, доброе потомство потом получат.
Валамир говорит, что село гепидское беспрестанно подвигами своими удивлял. Но какие то были подвиги, дядя Агигульф сказать не берётся, ибо сам Валамир всегда про подвиги свои врёт, а от гепидов много не добьёшься. Одно дядя Агигульф наверняка знает: пил Валамир на спор – кто больше выпьет. И также брался с одним щитом и палкой выходить против трёх огромных гепидских собак. Валамир когда в бурге у Теодобада бывает, всегда это показывает. А у гепидов он это на спор показывал. Так и гривну, что за козу отдавал, назад отыграл.
Тут дедушка Рагнарис рассказ дяди Агигульфа оборвал, взревев:
– Беда надвигается, утробой чую! Идёт на село напасть неведомая, а вы с Валамиром молодечеством перед гепидскими девками хвастаете, семя сеете! Не взойдёт ваше семя, если будете время попусту расточать!
Дядя Агигульф показал, что обиделся. Сказал, что к тому рассказ свой и ведёт – не попусту время они расточали.
К гепидам весть пришла из капища. Худая весть, молвить страшно. Разорено и сожжено малое капище, наше, стало быть. И жрец убит. Убил его какой-то чужак, который готом назвался. Нарочно назвался, чтобы в заблуждение всех ввести и ещё большее зло причинить.
Тот вестник из капища так рассказывал. Явился к ним в большое капище незнакомый воин, назвался готом, и поведал, что жреца в малом капище убитым нашёл. А что сам он того жреца убил – то позже догадались, когда другие злодейства он совершил. Тот воин все до Нуты, самого ветхого и мудрого из жрецов, домогался. Не хотели его жрецы к Нуте пускать. И правильно делали, что не хотели. Чуяли беду. Но супостат настаивал и все стращал страшными бедами, которые-де свершатся, ежели он с Нутой не увидится.
А Нута – как слабенький огонёк лучины. Дунешь посильнее, он и погаснет. Шутка ли, полвека и за готов и за гепидов радел, мир в племенах и между племенами охраняя. Так и случилось – сгубил злыдень Нуту нашего. И вот как.
Супостат тот, к Нуте стремясь и жрецов стращая, все кричал, что уголья с собой привёз из сожжённого капища готского. Не иначе, заговор какой-то на эти уголья сделан был. Ибо едва возложил на них пальцы Нута, как дух его расстался с телом и пустился в дальнее странствие, откуда нет возврата. Такова была злодейская уловка.
Но и тут не постигли жрецы опасности. Не иначе, морок злодей на жрецов навёл. Хотели те пойти за духом Нуты и спросить его обо всём, что открылось Нуте. Вот тогда-то и обнажил тот изверг гадючью сущность свою, бежав позорно. Ибо обличил бы его, несомненно, Нута в осквернении малого капища, убийстве жреца и в других злодейских деяниях.
Когда же бежал убийца, скрываясь, как тать, то коня увёл.
Мы-то, кто рассказ дяди Агигульфа слушали, давно уже поняли, кто был тот «гот-супостат». Но молчали, сдерживали себя. Только отец наш Тарасмунд улыбался, но голову отворачивал в тень, чтобы дядя Агигульф не заметил.
А дедушка Рагнарис рявкнул:
– Неужто вы с Валамиром не догадались, козлы непотребные, о ком тот жрец рассказывал как о злодее страшном?
Дядя Агигульф честно признал, что не догадались. Толковали между собой они с Валамиром об этом. Много толковали, но так и не поняли, кто это был.
Неужто и впрямь Гизарна это был? Давно знают они Гизарну. Не способен Гизарна такие злодейские поступки совершать.
Тут дедушка Рагнарис, оборотясь к идолам, вознёс к ним горячую мольбу не посылать сейчас ему, Рагнарису, священной ярости, дабы не обагрил руки кровью потомства своего бестолкового. И спросил Агигульфа: чем он, Агигульф, думал? Может быть, той мёртвой головой, что на чреслах его болтается? Или тем, что у него на чреслах под мёртвой головой болтается? Про Валамира и говорить нечего, ибо ведомо всем – Валамир шлемом своим думает. А когда шлем снимает, так и не думает вовсе.
Сами же Гизарну в капище провожали, на всю деревню ржали, спать не давали, Гизарну до слёз, небось, довели. Так неужто Гизарна на ум вам не пришёл?
Дядя Агигульф обиделся. Они с Валамиром хорошо потрудились, обряд соблюдая при проводах Гизарны. О Гизарне ведь и радели, дабы хорошо в капище Гизарне ехалось.
Когда же в гепидском селе о бедах, капище постигших, рассказывали, Агигульфу с Валамиром о Гизарне и не подумалось. Не способен Гизарна на злодейства такие. Да и о козлах речи не велось.
Тут дедушка Рагнарис сказал ядовитейше, что доброе, видать, воинство взрастили в селе нашем, коли только по козлам друг друга и различают. Который с козлами – тот Гизарна, а кто сам козёл – тот Агигульф.
И добавил сокрушённо, что при Аларихе, мол, все иначе было. Все с умом да с толком делалось. Потому и не рыскали чужаки по округе, что по сёлам настоящие воины жили, а не шуты гороховые. А как сопляк Теодобад в бурге сел, так и кончилось благолепие. При Аларихе, небось, на сев глядючи, в походы не хаживали.
Тут дядя Агигульф омрачился – не любил он про ту посевную вспоминать.
Сказал: как бы то ни было, а гепидов весть обеспокоила. Не всякий день капище разоряют и жрецов убивают. Да и без того чувствовали гепиды, что беда идёт.
Собрали тинг. Гепиды народ основательный: уж если взялись что-то делать, так делать будут с толком. И решили гепиды на том тинге, что самое лучшее будет – всю округу прочесать. Особенно же охотничьи заимки, где чужаки укрываться могут.
Но для такого дела очень много воинов нужно. Гепиды между собой судили и рядили и решение приняли с наибольшей быстротой, на какую только гепиды способны, то есть, на второй день, когда все уже охрипли от степенных речей: собрать всех воинов, и из этого гепидского села, от других сел ближних гепидов, и от дальних гепидов, где сейчас сильный вождь сидит по имени Оган.
А ежели не даст воинов Оган-Солевар – а Оган наверняка не даст, Огану воины нужны с Лиутаром-вандалом воевать – тогда обидеться, отпасть и под Теодобада-гота идти: пусть Теодобад людей даёт. Благо посланцы готские от Теодобада – вот они, и не надо время тратить и посылать к готам своих вестников.
Тут дядя Агигульф добавил с завистью, что гепидам-то проще, ибо нет у них вражды между сёлами, как у нас. Дедушка же Рагнарис поглядел на него презрительно, как на вошь, какую доводится в сединах отловить. Спросил, хватило ли ума у них с Валамиром смолчать и не рассказывать гепидам про вражду нашу? Дядя Агигульф сказал, что гепиды и так про эту вражду знают.
Такой наказ посланцам теодобадовым дали гепиды: передать как есть всё, что на тинге решено было. И ещё сказали гепиды: с Оганом ли Солеваром мы останемся, под Теодобада ли пойдём – того пока не знаем. Пусть Теодобад не взыщет. А от приглашения в золотой бург мы не отказываемся. Вот урожай соберём и по первым холодам в золотой бург двинемся. С волами пойдём.
После тинга они с Валамиром сразу из села гепидского уехали; всего же прожили у гепидов одну седмицу.
Тут отец наш Тарасмунд спросил дядю Агигульфа, не слыхал ли он там, у гепидов, что-нибудь о Гупте-святом. Ибо весть пришла, что к ближним гепидам Гупта отправился, весть о Добром Сыне понёс.
Дядя Агигульф, смутившись заметно, сказал, что да, слыхал о таком. Будто к тем гепидам отправился Гупта, где вождём Оган-Солевар сидит, то есть, к дальним гепидам в бург. Оган тот богам отцовским поклоняется, а Бога Единого к себе в бург не пускает. И потому предал Гупту лютой смерти Оган. Так у ближних гепидов говорили.
Ещё сказывали, что так вышло между Оганом-Солеваром и Гуптой. Когда Гупта в бург пришёл, весть о Добром Сыне принёс, у Огана как раз жена умерла. Умерла, не оставив детей. Была она из крепкого рода и принесла Огану немалое богатство. Теперь же, поскольку детей она по себе не оставила, все эти богатства от Огана должны к братьям жены отойти, ибо таков закон.
Очень Огану-Солевару не хотелось богатства эти терять. Жаден Оган хуже Афары. Вот и просил он Гупту, чтобы воскресил тот жену его. И обещал Гупте принять веру его, если тот такое чудо совершит.
Но не смог Гупта воскресить жену оганову. Два дня бился, от трупа уже смердеть начало. И отступился тогда Гупта.
А братья жены огановой злорадствовали и обидное Огану говорили.
И предал тогда Оган Гупту смерти.
Так в селе гепидском говорили, где дядя Агигульф с Валамиром гостевали. И он, дядя Агигульф, с Оганом в поступке его согласен.
А ещё он, дядя Агигульф, иную думку имеет. Гупта даром что блаженный, а готом был. И очень Огану не понравилось, что гот по его солеварням бродит. За соглядатая он Гупту принял. Боялся Оган, что сперва от готов блаженный да кроткий придёт, а дорожку проторит вовсе не блаженным – свирепым да ухватистым. Небось, теодобадов человек этот Гупта – так Оган, небось, рассуждал сам с собою.
Таков был рассказ дяди Агигульфа.
Мой брат Гизульф хвастает, что на следующий год дядя Агигульф возьмёт его к Теодобаду в бург. А потом его посвятят в воины. Но я говорю Гизульфу, что ему всё равно придётся рано жениться, как нашему отцу Тарасмунду. Гизульф – старший: ему придётся продолжать наш род, а мне – ходить в походы. Как дяде Агигульфу. Гизульф злится, когда я ему это объясняю.
Гизульф говорит, что всё равно он уже мужчина и может ходить в походы. И что его, а не меня дядя Агигульф возьмёт осенью в бург; и они пойдут с дядей Агигульфом и с Теодобадом в поход.
У Гизульфа нет своего меча. Меч очень дорог. Гизульф надеется получить чужаков кривой меч.
Я спрашивал моего брата Гизульфа, кто научит его обращаться с кривым мечом. Может быть, Ульф бы и научил, но Ульф у вандалов. У отца моего Тарасмунда меч прямой и у дяди Агигульфа меч прямой. Гизульф говорит, если не дядя Агигульф, так у Теодобада в дружине кто-нибудь научит. Нашего дядю Ульфа научил ведь кто-то. Нет такого оружия, которым не владел бы дядя Ульф.
Когда Одвульф утратил тот кривой меч, больше всех мой брат Гизульф опечалился. Он с нетерпением ждал дядю Агигульфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81