Как дед и рассказывал, принял князь Чума облик скамара, только у нас тогда не знали об этом. Ибо этот скамар не был похож на прочих, наглых, да грубых, да трусливых. Был он немолод и видно было, что не от лености и гнусности нрава бродяжничает. Заметно было, что к работе на земле привычен – повадка выдавала.
Приютил же его Сейя и думал сделать своим человеком. Скамар же благодарность свою показывал.
Потом только поняли мы, что так-то и провёл нас князь Чума. Был бы скамар на других похож, мы бы сразу его прогнали, в дом бы не пустили.
Сорок дней минуло с той поры, как скамар у Сейи поселился, и умер у Сейи раб. Внезапно умер: вот он стоит – и вот уж он пал на землю и мёртв, а лицо чёрное.
Прибежали на поле и сказали о том Сейе. И прочие ту весть слышали.
Тогда-то и хватились скамара.
А здесь он, скамар. Со всеми на поле был, снопы вязал. Стоял, согнувшись; сквозь худую рубаху лопатки торчат, волосы серые от пота слиплись, а руки знай себе ловко работают.
Наше поле поблизости было, потому видели всё, что со скамаром случилось.
Ударил его камень между лопаток. Кто бросил – того никто не заметил. И камней-то на поле вроде бы и не было, а ведь нашлось и немало.
Выпрямился скамар, ещё не понимая, и тут ком земли прямо в лоб ему угодил. Повернулся скамар и побежал.
Ничем удивления своего не показал. Привык, чтобы его гнали. Стало быть, и в самом деле князь Чума это был, раз убегал, вину свою зная.
Побежал, но тут дорогу ему заступили. Метнулся туда, сюда – везде люди стоят.
Скамара быстро окружили со всех сторон – и родичи Сейи, и наша родня, и родня Хродомера на крик прибежала. И стали скамара бить.
Первым его Вутерих поверг, сын Сейи, друг отца моего, Тарасмунда, – ловко серпом по лицу ударил (в шею метил, но промахнулся). Тут все навалились, кто рядом был.
И мы с Гизульфом там были, и Ахма-дурачок, наш брат, – тоже. Все мы там были, все наше село прибежало князя Чуму гнать.
Когда же отступили от скамара, как волна от берега, то ничего уже от скамара и не осталось – одно только месиво тёмно-красное, я помню. Смотрели на это месиво в страхе, ибо князь Чума, даже если убить тело, в котором он пришёл, так просто из села не уходит.
Гизела заплакала и на руки меня взяла. А я не понял, почему она плачет, потому что мне весело было скамара гнать. Я думал поначалу, что чума – это здорово, потому что все вместе собрались. И князя Чуму убили. Вот какие мы сильные, когда все вместе, – никто нам не страшен.
Рагнарис велел сыновьям своим быстро хворост нести, чтобы останки скамара спалить.
А Сейя людей домой послал, чтобы того умершего раба подальше отнесли и сожгли. И когда все побоялись идти и раба того уносить, Сейя одного из своих рабов по лицу ударил и велел ему: «Ты пойдёшь». И я видел, что тот человек смертельно перепугался, но ослушаться Сейи не посмел.
Хродомер сказал, чтобы все можжевельник собирали и жгли на дворах, дома окуривали и сами окуривались. И сказал, чтобы все в селе так делали. Хродомеров отец (так Хродомер сказал) говорил, что так делать надо, когда чума подступает.
То поле, где скамара убили, и сейчас брошеное стоит, потому что не рождается там ничего.
Дядя Агигульф потом говорил нам с Гизульфом про это поле, страшную клятву взяв, что не будем так делать. Если в последний день старой луны взять оттуда щепотку земли и кому-нибудь в питьё подсыпать, тот человек начнёт чахнуть и сохнуть и через полгода умрёт. Только у нас в селе про это все знают, потому так и не делает никто. Дядя Агигульф сказал, что если у нас в селе кто-нибудь сохнуть начнёт, он нас с Гизульфом, не разбирая, притащит на скамарово поле и эту землю есть заставит.
У нас в селе это место стараются стороной обходить, плохим считают.
Когда чума отступила, годья Винитар на этом месте крест поставил. Но крест и года не простоял – упал. Сгнил, а ведь из доброго дерева сделан был.
После того, как скамара на том поле убили, ещё несколько человек чумой заболело и умерло – у Сейи, а после у нас и у Хродомера. Младший мой брат умер (последний ребёнок из рождённых Гизелой), его звали как дедушку – Рагнарис. Гизульф говорит: «Невелика потеря». Но наша мать Гизела так не думает.
Ещё в нашей семье старый раб умер. Он нашему дедушке Рагнарису принадлежал. По нему дядя Агигульф больше всех убивался, потому что раб этот баловал дядю Агигульфа, все его мальчиком считал. А я его боялся, потому что у него лицо все бородой заросло. Дедушка Рагнарис говорил, что был он даком и что в бурге его перекупил у одного из алариховых воинов.
Когда князь Чума по всему нашему селу гулял и во все двери стучал, дедушка Рагнарис усердно богам молился, а дома у нас можжевельник курили и ещё какие-то травы, которых я не помню. Дедушка говорил потом, что это и отворотило чуму от нашего дома, так что немногие от неё умерли.
Когда уже чума на убыль пошла, заболел наш дядя Храмнезинд (которому потом голову отрубили), но он не умер.
У Хродомера больше народу умерло. У Хродомера несколько рабов умерло, а из семьи Хродомера муж Брустьо умер и её дочка. И ещё жена Хродомера умерла, Аталагильда.
У Валамира после чумы никого родных не осталось. Сам Валамир в походе был, вернулся на пустое пепелище. Умерли и отец его, Вульфила, и мать, Хиндесвинта, и младший брат Вамба. Только дядька-раб остался, который самого Валамира ещё сосунком помнил. Теперь он Валамира ругает – Валамир говорит, дядька порой хуже чумы.
В этот поход Валамир с Гизарной перед самой чумой ушли. Они не с Теодобадом пошли, а с Лиутаром, сыном Эрзариха, что в ту пору над вандалами поднялся и с очень дальними гепидами войну развязал.
Валамир нам дальней роднёй приходится, а Сейе – ближней. Род Сейи во время чумы весь вымер, никого не осталось, если Валамира не считать.
Гизарна со своей матерью незадолго до князя Чумы в наше село пришёл. Гизарна – родич жены Вутериха, сейиного сына. Если бы не скамар, который всему виною был, то на Гизарну с матерью его бы подумали, что они князя Чуму приветили.
Когда Гизарна вместе с Валамиром из того похода вернулся, матери своей он уже не увидел, и она не порадовалась подаркам, которые он привёз. Подарки эти он на её могиле сжёг. После же к нашему дедушке пришёл, чтобы все узнать, как было.
Дедушка Рагнарис ему и рассказал про скамара и добавил, что не будь скамара, точно бы Гизарну обвинили. Дедушка Рагнарис велел Ильдихо накормить Гизарну и на ночь приютил. Наутро же ушёл из нашего дома Гизарна.
У Аргаспа брат умер, Одрих, силищи неимоверной. Первый силач был в нашем селе, гордость старейшин; сгорел же в один день от чёрной смерти.
Теодагаст, младший из племянников Хродомера, разом всех женщин лишился – и матери, и сестёр, и жены, которую недавно взял. Сам же спасся чудом, хотя тоже болен был. Он последним в своей семье заболел. Жилище своё сам огню предал и новое построил. И работой этой от безумства спасся.
Фрумо, дочь Агигульфа-соседа, тоже болела и с тех пор придурковатой сделалась. А кривая была от рождения.
Жена Агигульфа-соседа умерла, и ребёнок, которого она носила, не родился. Так дедушка Рагнарис говорит, Агигульфа-соседа временами жалея.
Был в нашем селе один воин Герменгильд. Пришёл он в наше село со своим побратимом-аланом по имени Кархак. Они первые были, кого годья Винитар поборол и крестил. Они в одном доме жили и вместе умерли. Сейчас они в небесном бурге по обе стороны от доброго Сына сидят и райскую медовуху с Ним пьют.
Умерла мать Ода-пастуха, та аланка, которую Эвервульф, друг Ульфа, в село привёл.
Ещё умерли Арпила, Эорих, другой Эорих, Гаутемир, Бавд, Фритила, Алафрида, Халлас и бабка Мавафрея.
Их годья каждый год в храме поминает, и я запомнил их имена, потому что годья велит нам молиться за них. Умерли ещё другие, но те были язычники и не веровали в Бога Единого, поэтому годья их не поминает.
Род Сейи вымер весь до последнего человека: жена его, Аутильда, сыны – Вутерих, Авив, Фредегаст и Арбогаст, дети Вутериха и дети Фредегаста. И жены их умерли. Из рабов только один остался, но и тот скоро умер, правда, не от чумы, от другой хвори.
Дом Сейи спалили. И дома сыновей его, Вутериха и Авива спалили, а Фредегаст и Арбогаст с отцом своим жили.
Дома сыновей Сейи рядом с большим отцовским домом стояли, потому у нас посреди села теперь большая проплешина. Там трава сейчас поднялась. «Сейино пепелище» мы это место называем. Но в отличие от скамарова поля, это место плохим не считается, потому что Сейя добрый был хозяин и в селе его уважали.
Имена сейиной родни годья Винитар не поминает, потому что они все язычники; но я помню их, потому что о них дедушка Рагнарис говорит со своими богами.
По селу ещё несколько таких пустых мест есть, где раньше дома стояли. После чумы там никто селиться не стал. И не из страха, а просто потому, что некому там дома ставить.
Дедушка говорит, если бы не чума, наше село могло бы сравняться с тем селом, откуда Хродомер и дедушка Рагнарис родом. Да что с тем селом! С бургом могло бы сравняться.
Из-за чумы у нас в селе не осталось наших с Гизульфом сверстников, с кем мы могли бы дружбу водить.
Дедушка Рагнарис говорит, что в нашей семье так мало потерь было потому, что семя рагнарисово крепче других. Оттого и дети у нас почти все выжили. А у других дети умерли.
Ещё дедушка говорит, что нам с Гизульфом нужно семя это крепкое сеять как можно шире, чтобы род наш укрепился. Да только всё без толку, коли мир к закату клонится. А дядя Агигульф – он лишь врагов укрепляет. Дедушка Рагнарис видит в том скудоумие дяди Агигульфа.
Дедушка ворчит: вот обступят, мол, нас племена злобные и враждебные, дяди Агигульфа глупой лихостью умножившиеся без меры и семенем рагнарисовым укреплённые. Вот тогда взвоете! Ибо рагнарисово семя крепко в землю въедается, его так просто не выполоть.
Я люблю, когда дедушка Рагнарис про крепость семени заговаривает. Когда дедушка про это речь заводит, он лучшие куски нам с Гизульфом подкладывать начинает, чтобы мы скорее росли и надежды его оправдывали. Дядя Агигульф тогда перестаёт быть любимцем дедушки.
Гизульф сердится, потому что плодить детей придётся ему, Гизульфу, а лучшие куски дед чаще подкладывает мне. Ибо я становлюсь любимцем дедушки, когда дядя Агигульф в немилость впадает.
После чумы для молодых воинов достойных невест в селе не сыскать. Только и остались – если достойных искать – Сванхильда с Галесвинтой. Для них мужа в нашем селе нет: либо недостоин молодой воин породниться с родом Рагнариса, а кто достоин – тот и без того наш близкий родич. Так дедушка говорит.
Есть невесты в соседнем селе, откуда дедушку Рагнариса изгнали за удаль молодецкую, так не оттуда же жён брать! Так дедушка Рагнарис говорит. И Хродомер с ним согласен. Хродомера ещё прежде дедушки из того села за удаль молодецкую изгнали.
Вот и приходится жён вдалеке искать. Дядя Агигульф недаром о прекрасных вандалках да гепидках все грезит. Это нам отец объяснил.
Я думаю, нашу семью чума ещё потому обошла (если с другими семьями сравнить), что дедушка Рагнарис и отец мой Тарасмунд над воротами мечи повесили, чтобы князь Чума войти не мог. Мы много на дворе были, потому что в доме постоянно курили. Мне можжевёловый запах до сих пор о чуме напоминает, хотя я тогда и мал был. Годья Винитар можжевельник в храме жжёт для хорошего запаха. И для напоминания о чуме – тоже, я думаю. Я всегда в храме о чуме вспоминаю. Годья Винитар говорит – это хорошо.
Дядя Агигульф говорит, что иной раз в походе как бросит кто можжевёловую ветку в костёр – сразу чума на ум приходит.
ПЛАЧ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА ПО БЫЛОМУ
После того, как дядя Агигульф нас с Гизульфом пугал сперва в кузнице, а после во дворе, когда оборотнем прикидывался, да ещё после того, как Ильдихо покражу мёда обнаружила и крик на весь дом подняла, дедушка Рагнарис в печаль впал и о былом вспоминать громко начал.
Дедушка Рагнарис всегда о былом вспоминает, когда дядя Агигульф что-нибудь вытворит или когда вообще что-нибудь не по нему.
Дедушка сперва долго ярится. Тут уж ему на глаза лучше не попадаться. Всё равно что с рассерженным медведем в одном логове оказаться. Только Ильдихо к дедушке смело приближается, его обхаживает и на всех шипит.
После дедушка успокаивается, пива себе требует, нас с Гизульфом зовёт. «Желаю будущим своего рода любоваться», – говорит дедушка.
Дедушка сажает меня на левое колено, на правое кружку с пивом ставит, а Гизульф рядом с кружкой на лавке мостится. Это тоже почётное место. Гизульф тяжёлый, его дедушка на колени не берет
Оттого дедушка Рагнарис на почётное место возле себя Гизульфа сажает, что в воспоминаниях дедушкиных дядя Агигульф редко когда любимцем бывает.
Когда дедушка долго вспоминает, у него по усам слезы начинают катиться.
Раньше, говорит дедушка Рагнарис, все лучше было, не в пример теперешнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Приютил же его Сейя и думал сделать своим человеком. Скамар же благодарность свою показывал.
Потом только поняли мы, что так-то и провёл нас князь Чума. Был бы скамар на других похож, мы бы сразу его прогнали, в дом бы не пустили.
Сорок дней минуло с той поры, как скамар у Сейи поселился, и умер у Сейи раб. Внезапно умер: вот он стоит – и вот уж он пал на землю и мёртв, а лицо чёрное.
Прибежали на поле и сказали о том Сейе. И прочие ту весть слышали.
Тогда-то и хватились скамара.
А здесь он, скамар. Со всеми на поле был, снопы вязал. Стоял, согнувшись; сквозь худую рубаху лопатки торчат, волосы серые от пота слиплись, а руки знай себе ловко работают.
Наше поле поблизости было, потому видели всё, что со скамаром случилось.
Ударил его камень между лопаток. Кто бросил – того никто не заметил. И камней-то на поле вроде бы и не было, а ведь нашлось и немало.
Выпрямился скамар, ещё не понимая, и тут ком земли прямо в лоб ему угодил. Повернулся скамар и побежал.
Ничем удивления своего не показал. Привык, чтобы его гнали. Стало быть, и в самом деле князь Чума это был, раз убегал, вину свою зная.
Побежал, но тут дорогу ему заступили. Метнулся туда, сюда – везде люди стоят.
Скамара быстро окружили со всех сторон – и родичи Сейи, и наша родня, и родня Хродомера на крик прибежала. И стали скамара бить.
Первым его Вутерих поверг, сын Сейи, друг отца моего, Тарасмунда, – ловко серпом по лицу ударил (в шею метил, но промахнулся). Тут все навалились, кто рядом был.
И мы с Гизульфом там были, и Ахма-дурачок, наш брат, – тоже. Все мы там были, все наше село прибежало князя Чуму гнать.
Когда же отступили от скамара, как волна от берега, то ничего уже от скамара и не осталось – одно только месиво тёмно-красное, я помню. Смотрели на это месиво в страхе, ибо князь Чума, даже если убить тело, в котором он пришёл, так просто из села не уходит.
Гизела заплакала и на руки меня взяла. А я не понял, почему она плачет, потому что мне весело было скамара гнать. Я думал поначалу, что чума – это здорово, потому что все вместе собрались. И князя Чуму убили. Вот какие мы сильные, когда все вместе, – никто нам не страшен.
Рагнарис велел сыновьям своим быстро хворост нести, чтобы останки скамара спалить.
А Сейя людей домой послал, чтобы того умершего раба подальше отнесли и сожгли. И когда все побоялись идти и раба того уносить, Сейя одного из своих рабов по лицу ударил и велел ему: «Ты пойдёшь». И я видел, что тот человек смертельно перепугался, но ослушаться Сейи не посмел.
Хродомер сказал, чтобы все можжевельник собирали и жгли на дворах, дома окуривали и сами окуривались. И сказал, чтобы все в селе так делали. Хродомеров отец (так Хродомер сказал) говорил, что так делать надо, когда чума подступает.
То поле, где скамара убили, и сейчас брошеное стоит, потому что не рождается там ничего.
Дядя Агигульф потом говорил нам с Гизульфом про это поле, страшную клятву взяв, что не будем так делать. Если в последний день старой луны взять оттуда щепотку земли и кому-нибудь в питьё подсыпать, тот человек начнёт чахнуть и сохнуть и через полгода умрёт. Только у нас в селе про это все знают, потому так и не делает никто. Дядя Агигульф сказал, что если у нас в селе кто-нибудь сохнуть начнёт, он нас с Гизульфом, не разбирая, притащит на скамарово поле и эту землю есть заставит.
У нас в селе это место стараются стороной обходить, плохим считают.
Когда чума отступила, годья Винитар на этом месте крест поставил. Но крест и года не простоял – упал. Сгнил, а ведь из доброго дерева сделан был.
После того, как скамара на том поле убили, ещё несколько человек чумой заболело и умерло – у Сейи, а после у нас и у Хродомера. Младший мой брат умер (последний ребёнок из рождённых Гизелой), его звали как дедушку – Рагнарис. Гизульф говорит: «Невелика потеря». Но наша мать Гизела так не думает.
Ещё в нашей семье старый раб умер. Он нашему дедушке Рагнарису принадлежал. По нему дядя Агигульф больше всех убивался, потому что раб этот баловал дядю Агигульфа, все его мальчиком считал. А я его боялся, потому что у него лицо все бородой заросло. Дедушка Рагнарис говорил, что был он даком и что в бурге его перекупил у одного из алариховых воинов.
Когда князь Чума по всему нашему селу гулял и во все двери стучал, дедушка Рагнарис усердно богам молился, а дома у нас можжевельник курили и ещё какие-то травы, которых я не помню. Дедушка говорил потом, что это и отворотило чуму от нашего дома, так что немногие от неё умерли.
Когда уже чума на убыль пошла, заболел наш дядя Храмнезинд (которому потом голову отрубили), но он не умер.
У Хродомера больше народу умерло. У Хродомера несколько рабов умерло, а из семьи Хродомера муж Брустьо умер и её дочка. И ещё жена Хродомера умерла, Аталагильда.
У Валамира после чумы никого родных не осталось. Сам Валамир в походе был, вернулся на пустое пепелище. Умерли и отец его, Вульфила, и мать, Хиндесвинта, и младший брат Вамба. Только дядька-раб остался, который самого Валамира ещё сосунком помнил. Теперь он Валамира ругает – Валамир говорит, дядька порой хуже чумы.
В этот поход Валамир с Гизарной перед самой чумой ушли. Они не с Теодобадом пошли, а с Лиутаром, сыном Эрзариха, что в ту пору над вандалами поднялся и с очень дальними гепидами войну развязал.
Валамир нам дальней роднёй приходится, а Сейе – ближней. Род Сейи во время чумы весь вымер, никого не осталось, если Валамира не считать.
Гизарна со своей матерью незадолго до князя Чумы в наше село пришёл. Гизарна – родич жены Вутериха, сейиного сына. Если бы не скамар, который всему виною был, то на Гизарну с матерью его бы подумали, что они князя Чуму приветили.
Когда Гизарна вместе с Валамиром из того похода вернулся, матери своей он уже не увидел, и она не порадовалась подаркам, которые он привёз. Подарки эти он на её могиле сжёг. После же к нашему дедушке пришёл, чтобы все узнать, как было.
Дедушка Рагнарис ему и рассказал про скамара и добавил, что не будь скамара, точно бы Гизарну обвинили. Дедушка Рагнарис велел Ильдихо накормить Гизарну и на ночь приютил. Наутро же ушёл из нашего дома Гизарна.
У Аргаспа брат умер, Одрих, силищи неимоверной. Первый силач был в нашем селе, гордость старейшин; сгорел же в один день от чёрной смерти.
Теодагаст, младший из племянников Хродомера, разом всех женщин лишился – и матери, и сестёр, и жены, которую недавно взял. Сам же спасся чудом, хотя тоже болен был. Он последним в своей семье заболел. Жилище своё сам огню предал и новое построил. И работой этой от безумства спасся.
Фрумо, дочь Агигульфа-соседа, тоже болела и с тех пор придурковатой сделалась. А кривая была от рождения.
Жена Агигульфа-соседа умерла, и ребёнок, которого она носила, не родился. Так дедушка Рагнарис говорит, Агигульфа-соседа временами жалея.
Был в нашем селе один воин Герменгильд. Пришёл он в наше село со своим побратимом-аланом по имени Кархак. Они первые были, кого годья Винитар поборол и крестил. Они в одном доме жили и вместе умерли. Сейчас они в небесном бурге по обе стороны от доброго Сына сидят и райскую медовуху с Ним пьют.
Умерла мать Ода-пастуха, та аланка, которую Эвервульф, друг Ульфа, в село привёл.
Ещё умерли Арпила, Эорих, другой Эорих, Гаутемир, Бавд, Фритила, Алафрида, Халлас и бабка Мавафрея.
Их годья каждый год в храме поминает, и я запомнил их имена, потому что годья велит нам молиться за них. Умерли ещё другие, но те были язычники и не веровали в Бога Единого, поэтому годья их не поминает.
Род Сейи вымер весь до последнего человека: жена его, Аутильда, сыны – Вутерих, Авив, Фредегаст и Арбогаст, дети Вутериха и дети Фредегаста. И жены их умерли. Из рабов только один остался, но и тот скоро умер, правда, не от чумы, от другой хвори.
Дом Сейи спалили. И дома сыновей его, Вутериха и Авива спалили, а Фредегаст и Арбогаст с отцом своим жили.
Дома сыновей Сейи рядом с большим отцовским домом стояли, потому у нас посреди села теперь большая проплешина. Там трава сейчас поднялась. «Сейино пепелище» мы это место называем. Но в отличие от скамарова поля, это место плохим не считается, потому что Сейя добрый был хозяин и в селе его уважали.
Имена сейиной родни годья Винитар не поминает, потому что они все язычники; но я помню их, потому что о них дедушка Рагнарис говорит со своими богами.
По селу ещё несколько таких пустых мест есть, где раньше дома стояли. После чумы там никто селиться не стал. И не из страха, а просто потому, что некому там дома ставить.
Дедушка говорит, если бы не чума, наше село могло бы сравняться с тем селом, откуда Хродомер и дедушка Рагнарис родом. Да что с тем селом! С бургом могло бы сравняться.
Из-за чумы у нас в селе не осталось наших с Гизульфом сверстников, с кем мы могли бы дружбу водить.
Дедушка Рагнарис говорит, что в нашей семье так мало потерь было потому, что семя рагнарисово крепче других. Оттого и дети у нас почти все выжили. А у других дети умерли.
Ещё дедушка говорит, что нам с Гизульфом нужно семя это крепкое сеять как можно шире, чтобы род наш укрепился. Да только всё без толку, коли мир к закату клонится. А дядя Агигульф – он лишь врагов укрепляет. Дедушка Рагнарис видит в том скудоумие дяди Агигульфа.
Дедушка ворчит: вот обступят, мол, нас племена злобные и враждебные, дяди Агигульфа глупой лихостью умножившиеся без меры и семенем рагнарисовым укреплённые. Вот тогда взвоете! Ибо рагнарисово семя крепко в землю въедается, его так просто не выполоть.
Я люблю, когда дедушка Рагнарис про крепость семени заговаривает. Когда дедушка про это речь заводит, он лучшие куски нам с Гизульфом подкладывать начинает, чтобы мы скорее росли и надежды его оправдывали. Дядя Агигульф тогда перестаёт быть любимцем дедушки.
Гизульф сердится, потому что плодить детей придётся ему, Гизульфу, а лучшие куски дед чаще подкладывает мне. Ибо я становлюсь любимцем дедушки, когда дядя Агигульф в немилость впадает.
После чумы для молодых воинов достойных невест в селе не сыскать. Только и остались – если достойных искать – Сванхильда с Галесвинтой. Для них мужа в нашем селе нет: либо недостоин молодой воин породниться с родом Рагнариса, а кто достоин – тот и без того наш близкий родич. Так дедушка говорит.
Есть невесты в соседнем селе, откуда дедушку Рагнариса изгнали за удаль молодецкую, так не оттуда же жён брать! Так дедушка Рагнарис говорит. И Хродомер с ним согласен. Хродомера ещё прежде дедушки из того села за удаль молодецкую изгнали.
Вот и приходится жён вдалеке искать. Дядя Агигульф недаром о прекрасных вандалках да гепидках все грезит. Это нам отец объяснил.
Я думаю, нашу семью чума ещё потому обошла (если с другими семьями сравнить), что дедушка Рагнарис и отец мой Тарасмунд над воротами мечи повесили, чтобы князь Чума войти не мог. Мы много на дворе были, потому что в доме постоянно курили. Мне можжевёловый запах до сих пор о чуме напоминает, хотя я тогда и мал был. Годья Винитар можжевельник в храме жжёт для хорошего запаха. И для напоминания о чуме – тоже, я думаю. Я всегда в храме о чуме вспоминаю. Годья Винитар говорит – это хорошо.
Дядя Агигульф говорит, что иной раз в походе как бросит кто можжевёловую ветку в костёр – сразу чума на ум приходит.
ПЛАЧ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА ПО БЫЛОМУ
После того, как дядя Агигульф нас с Гизульфом пугал сперва в кузнице, а после во дворе, когда оборотнем прикидывался, да ещё после того, как Ильдихо покражу мёда обнаружила и крик на весь дом подняла, дедушка Рагнарис в печаль впал и о былом вспоминать громко начал.
Дедушка Рагнарис всегда о былом вспоминает, когда дядя Агигульф что-нибудь вытворит или когда вообще что-нибудь не по нему.
Дедушка сперва долго ярится. Тут уж ему на глаза лучше не попадаться. Всё равно что с рассерженным медведем в одном логове оказаться. Только Ильдихо к дедушке смело приближается, его обхаживает и на всех шипит.
После дедушка успокаивается, пива себе требует, нас с Гизульфом зовёт. «Желаю будущим своего рода любоваться», – говорит дедушка.
Дедушка сажает меня на левое колено, на правое кружку с пивом ставит, а Гизульф рядом с кружкой на лавке мостится. Это тоже почётное место. Гизульф тяжёлый, его дедушка на колени не берет
Оттого дедушка Рагнарис на почётное место возле себя Гизульфа сажает, что в воспоминаниях дедушкиных дядя Агигульф редко когда любимцем бывает.
Когда дедушка долго вспоминает, у него по усам слезы начинают катиться.
Раньше, говорит дедушка Рагнарис, все лучше было, не в пример теперешнему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81