Дед говорит, что хочет из нас настоящих воинов сделать, а не таких дармоедов, что в бурге нынче Теодобада, будто мухи, обсели. Но, по счастью, на то у деда не всегда достаёт терпения.
Дядя Агигульф нас тоже учит, но он и сам этого мешка побаивается. А Ульф вечно на стороне, где-нибудь мыкается.
Когда же отец наш Тарасмунд в воины готовился, мешка этого ещё не было. Дед говорит: оттого тогда мешка не было, что мир был моложе и люди крепче. К тому же времени, когда Ульф подрастать стал, уже опасно измельчал мир. Вот и понадобился мешок.
Велел дед Гизульфу мешок с камнями на спину привязать и щит отцовский взять. Тяжёлый щит. Вывел дед Гизульфа на двор и мне тоже велел идти. Чтобы смотрел и запоминал.
Сходил дед на сеновал, оттуда жердину тяжёлую принёс. Сказал: глуп Гизульф – нельзя копьё боевое ему давать. Испортит добрую вещь. А жердина – она по весу как копьё. И даже потяжелее.
После, кряхтя, на колоду, что посреди двора лежит и седалищем служит, уселся дед и велел Гизульфу:
– С мешком за спиной, со щитом и жердиной пропрыгай на корточках дюжину кругов по двору. Проскачешь лягушкой, сдюжишь – ходи куда хочешь и с кем хочешь. Хоть с Фаухо на медведя, хоть с Двалой-рабом по сладкую ягоду. Тогда я сам тебя от Хродомера обороню, ежели озлится на тебя Хродомер. Но помни, Гизульф, не сдюжишь – чистить тебе за скотиной, обмазывать дом, где обмазка поотваливалась, и на крыше солому заменить, где погнила. И брату твоему Атаульфу – тоже. Ему впрок наука, ибо чую – такой же бездельник растёт.
И запрыгал Гизульф. Очень ему хотелось по сладкую ягоду – старался Гизульф. Восемь кругов одолел и ещё полкруга, после завалился – не сдюжил.
Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошёл – тот лежал на боку, ртом воздух хватал – палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в самую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером… по ягоду…
И в дом пошёл.
А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко ругался. Аргаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала, так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались. Растревожил их Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.
Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за неё Гизульфу помогать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому что я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем немного оставалось ему продержаться, а он пал.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДВУЛЬФА
Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразговорчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришёл. Оттого мы с Гизульфом при рассказе сём были.
Вот что Одвульф нам поведал.
Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой вернулись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у него живёт по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и еде, коли с вестью приехал.
Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве первый из трёх спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство то не мог.
Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая, засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигизвульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой родичи. Дедушка наш Рагнарис ещё спросил, как отца того Сигизвульта звали.
– Мундом звали, – Одвульф сказал.
Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это мне он родич, Сигизвульт, а тебе так – седьмая вода на киселе. И продолжать рассказ велел.
Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол, дело, что и старые распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.
Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой – Агигульф. Пошёл этот Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.
И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного? Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.
Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свёкла, однако сдержался – промолчал.
Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот Сигизвульт), что ежели на рыбалку из их села кто пойдёт, то, ясное дело, случится ему прибить щуку-другую, а то и сома. А кого воин-то ваш, Агигульф, – тот, что с мальчишками – прибил? Неужто столь крупную рыбину взял, что даже наше село решил о том оповестить?
Одвульф на это отвечал, что в том-то и беда. Ибо кого прибил – неведомо. Рыжего кого-то. И голову ему снял. И меч забрал.
На то Сигизвульт кашлянул и ещё более степенно осведомился, чем ещё поживились тот славный ваш воин Агигульф с мальчишками? Много ли награбили?
Я этот рассказ слушая, так и замер: неужто про портки Сигизвульту рассказал – опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом?
Но Одвульф про портки ничего говорить не стал. Сказал Одвульф, что ответил этому Сигизвульту весьма вежливо: мол, не ради грабежа убили рыжего, а просто так. За то, что незнакомый был. За то, что в камышах сидел. И за то, что рыжий этот уже как-то раз попадался на глаза воину Агигульфу, но никто в нашем селе про рыжего не поверил, через что тому воину Агигульфу позор великий вышел. Вот воин Агигульф и осерчал на рыжего и решил правду свою отстоять. Для того и нужна была ему голова того рыжего.
Тут Сигизвульт спросил, что же за храбрец у вас такой, этот Агигульф? Чей он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса.
Сигизвульт осведомился: не того ли самого Рагнариса, которого отец из дома за беспутство выгнал?
Одвульф отвечал: того самого. Да только у нас он – почтенный старейшина, отец многих сыновей. И Агигульф – славнейший из них, хотя и уступает Ульфу, старшему брату своему. Страшен Ульф, средний сын Рагнариса, с мечами в обеих руках.
Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать начал. Что, мол, этот Ульф тоже по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что ныне в рабстве Ульф – проигрался Ульф со всем семейством самому Теодобаду, военному вождю. Сигизвульт признал: ежели самому вождю, то воистину славный то подвиг.
Затем Сигизвульт, все столь же учтиво, предложил к рыжему, который в камышах сидел, в разговорах возвратиться. Спросил про голову – какова, мол, участь головы?
Голову эту славный воин Агигульф в другое место повёз показывать. К гепидам повёз. А чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч тот чужаков Одвульф с собой привёз.
И Сигизвульту меч предъявил.
Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва не облизал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот смотрели, щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение своё вынесли: не нашенский, мол, меч.
И спросил сыновей да зятьёв сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
Зятья же и сыновья Сигизвульта вид наглый имели. Сразу видно – не держит их твёрдой рукой Сигизвульт! Отвечали насмешливо: есть, мол, в селе у них воин один, Хиндасвинт, до медовухи весьма охочий; так вот этот Хиндасвинт в Бога Единого с Добрым Сыном верует. И один раз, упившись, долго по лесу за каким-то Пилатом гонялся – мерещился ему за деревьями Пилат: манил. Ярился Хиндасвинт: зачем Пилат с ним играет? Убить, стало быть, этого Пилата хотел Хиндасвинт. Ради чего Пилат Доброго Сына распял, вражья морда?
Так вот надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего видел.
И спросил один из зятьёв сигизвультовых Одвульфа: а не Пилат ли часом рыжий тот?
А старший сын сигизвультов с глазами жабьими подтвердил: и верно, рыжий-то – Пилат. Надо Хиндасвинта утешить: отомстили, мол, за Доброго Сына. Отдыхай, Хиндасвинт. И заржал, заходясь, что гизарнов жеребец.
А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин тот ваш Агигульф, новой веры, что ли, коли за Доброго Сына так ратует, Пилата по камышам истребляет?
Потупился Одвульф, за больное место его задели. Нет, сказал честно, воин тот Агигульф, хоть и славен и доблестен, но в вере своей заблуждается и поклоняется идолищам.
Тут один из сыновей Сигизвульта (Одвульфу он сразу не понравился – рожа лисья и говорит вкрадчиво да с подковыркой) сказал: не Гупту ли нашего часом этот Агигульф прибил? Гупта-то наш рыжий – и шастает где ни попадя. Мог и в камышах у вас сидеть. Кто ведает, что блаженному на ум взбредёт.
Остальные стали кричать на этого сына Сигизвульта: что ты несёшь? У гепидов, мол, наш Гупта. Сами же его туда и провожали. Твердил блаженный, что Слово Божье гепидам понёс. Воистину, блаженный. Ей-ей, блаженный. Это же надо, к гепидам пойти со Словом Божьим! Теперь не ранее, чем через год, вернётся, быстрее не втолкует. Благую Весть гепидские головы в месяц не пережуют.
Тут Одвульф переживать стал. Как это – нет в селе Гупты? Как же без Гупты? Он ради Гупты, можно сказать, и вызвался в село то идти.
На то зятья и сыновья Сигизвульта заухмылялись гнусно – Сигизвульт им в том препон не ставил – и сказали: вот так-то, без Гупты.
Тогда Одвульф потребовал: пусть тинг соберут. Сигизвульт отвечал, что он, Сигизвульт, не против и поговорит со старейшинами, чтобы тинг собрали. Но хочет ещё раз от родича своего Одвульфа услышать: как он объяснит людям, почему их от трудов оторвали, ради какого дела на тинг собрали? Ужели забыл достопочтенный Одвульф, что время страды близится. И кстати, велико ли хозяйство у славного воина Одвульфа?
Удивился Одвульф. Разве он только что Сигизвульту все это не растолковал? Ну, коли все у них в селе такие непонятливые, ещё раз повторит: есть у нас воин, Агигульф. Пошёл он как-то раз с мальцами рыбу ловить…
Тут Одвульф рассказ свой оборвал. Посмотрел сперва на Хродомера, потом на Рагнариса. Синяк свой потрогал. Рагнарис и спросил его, презрения не скрывая: что, сразу тебе синяк этот поставили? Одвульф ответил нехотя, что синяк ему поставили не сразу. Добавил, что зятья у Сигизвульта какие-то бешеные, не пожалел Сигизвульт дочерей своих, когда замуж их выдавал. Небось, в кровопотеках все ходят и с волосьями вырванными.
Сигизвульт заявил, что тинг собирать не будут. Трудно будет Одвульфу объяснить людям, почему он, Одвульф, в самый канун страды по округе шляется. За скамара же примут. Нечего его, Сигизвульта, родством таким перед всем селом позорить. Так что лучше ему, Одвульфу, сейчас пойти на сеновал спать, а наутро Сигизвульт его к старейшинам отведёт.
Наутро отвёл Сигизвульт Одвульфа к старейшинам.
Дедушка Рагнарис перебил рассказ Одвульфа и спросил, как старейшин в том селе зовут. Одвульф ответил: самого старого зовут Валия – седой как лунь. А второго – Бракила.
И опять переглянулись дедушка Рагнарис и Хродомер. Знакомы им были, видать, эти Валия с Бракилой.
Сигизвульт старейшинам сказал, отводя глаза, будто украл что-то: дескать, родич к нему из ТОГО села приехал. Про этого родича он, Сигизвульт, прежде никогда не слыхивал, но сочлись родством и вышло так, что действительно они родня. Потому ночевал Одвульф под его, Сигизвульта, кровом, а теперь с новостью своей к старейшинам пришёл.
Одвульф с того начал, что меч чужака старейшинам показал.
Тут наши старейшины, Хродомер и Рагнарис, вздохнули с облегчением. Хродомер спросил Одвульфа: сам, мол, додумался с меча разговор начинать? Одвульф ответил: нет, это Сигизвульт присоветовал.
Рагнарис тогда сказал Хродомеру:
– Помню этого Сигизвульта, смышлёный был сопляк. Ничего удивительного, что в доброго мужа вырос. И отец его, Мунд, глупцом не был.
Услышав имя Мунда, Хродомер закивал. Помнил он Мунда. А Сигизвульта не помнил, он ещё до рождения Сигизвульта из села того ушёл.
И рявкнул на Одвульфа: ну, что замолчал? Рассказывай!
Одвульф продолжал.
Поглядели старейшины на меч и спросили, где добыл диковину. Бракила же добавил, что у сына его Арбра такой меч был. Дескать, у герульского богатыря Оггара взял, а где Оггар его добыл – то ныне неведомо. И спросить Арбра нельзя, потому как умер Арбр много лет назад.
Дедушка Рагнарис тут уронил тяжко:
– Ещё как умер.
Я так и обмер: неужто про того самого Арбра речь ведут?
Но больше об Арбре речи не было, а снова вернулись к мечу. Одвульф старейшинам того села рассказал всю историю. Старейшины слушали его внимательно. Бракила только переспросил, чей сын этот Агигульф, который чужака убил, а после того, как Одвульф ответил: Рагнариса, невзлюбил сразу и Агигульфа, и Одвульфа.
Ничего, правда, не сказал, но по всему видно было, что не люб ему посланник.
Тут Одвульф потупился и сказал Хродомеру и Рагнарису, что потом только понял, за что так невзлюбил его Бракила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Дядя Агигульф нас тоже учит, но он и сам этого мешка побаивается. А Ульф вечно на стороне, где-нибудь мыкается.
Когда же отец наш Тарасмунд в воины готовился, мешка этого ещё не было. Дед говорит: оттого тогда мешка не было, что мир был моложе и люди крепче. К тому же времени, когда Ульф подрастать стал, уже опасно измельчал мир. Вот и понадобился мешок.
Велел дед Гизульфу мешок с камнями на спину привязать и щит отцовский взять. Тяжёлый щит. Вывел дед Гизульфа на двор и мне тоже велел идти. Чтобы смотрел и запоминал.
Сходил дед на сеновал, оттуда жердину тяжёлую принёс. Сказал: глуп Гизульф – нельзя копьё боевое ему давать. Испортит добрую вещь. А жердина – она по весу как копьё. И даже потяжелее.
После, кряхтя, на колоду, что посреди двора лежит и седалищем служит, уселся дед и велел Гизульфу:
– С мешком за спиной, со щитом и жердиной пропрыгай на корточках дюжину кругов по двору. Проскачешь лягушкой, сдюжишь – ходи куда хочешь и с кем хочешь. Хоть с Фаухо на медведя, хоть с Двалой-рабом по сладкую ягоду. Тогда я сам тебя от Хродомера обороню, ежели озлится на тебя Хродомер. Но помни, Гизульф, не сдюжишь – чистить тебе за скотиной, обмазывать дом, где обмазка поотваливалась, и на крыше солому заменить, где погнила. И брату твоему Атаульфу – тоже. Ему впрок наука, ибо чую – такой же бездельник растёт.
И запрыгал Гизульф. Очень ему хотелось по сладкую ягоду – старался Гизульф. Восемь кругов одолел и ещё полкруга, после завалился – не сдюжил.
Тогда дед, кряхтя, поднялся с колоды, к Гизульфу подошёл – тот лежал на боку, ртом воздух хватал – палкой его ткнул несильно, хмыкнул: в самую, мол, пору тебе с дряхлым Хродомером… по ягоду…
И в дом пошёл.
А к вечеру к Хродомеру дед ходил и там, говорят, шибко ругался. Аргаспова Тиви поутру матери нашей Гизеле сказывала, что полночи не спала, так громко домочадцы хродомеровы меж собою препирались. Растревожил их Рагнарис, будто в курятник ненароком ступил.
Я злился на Фаухо за то, что мне пришлось из-за неё Гизульфу помогать. Гизульф меня заставил глину таскать и на крышу погнал, потому что я легче, а он сильнее. На Гизульфа тоже злился: совсем немного оставалось ему продержаться, а он пал.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДВУЛЬФА
Через день и Одвульф воротился. Одвульф мрачный приехал, сам неразговорчивый, на скуле синяк. Рассказывать Одвульф в наш дом пришёл. Оттого мы с Гизульфом при рассказе сём были.
Вот что Одвульф нам поведал.
Прибыл он в то село перед закатом, когда с полей все уже домой вернулись и садились трапезничать. Знал Одвульф, что в том селе родич у него живёт по имени Сигизвульт. Хоть никогда Одвульф этого Сигизвульта не видел, но точно знал, что родичи они и не откажет ему Сигизвульт в крове и еде, коли с вестью приехал.
Стал искать Сигизвульта. В том селе три Сигизвульта жили. В родстве первый из трёх спрошенных Сигизвультов признался. Точнее, отрицать родство то не мог.
Когда сказал о том Одвульф, так Хродомер, рассказ его слушая, засмеялся. И Рагнарис засмеялся. Пояснил Хродомер, что и те два других Сигизвульта тоже от родства бы не отреклись, ибо все они между собой родичи. Дедушка наш Рагнарис ещё спросил, как отца того Сигизвульта звали.
– Мундом звали, – Одвульф сказал.
Дедушка Рагнарис с Хродомером головами закивали и переглянулись между собой, будто знали что-то. После дед буркнул Одвульфу: мол, это мне он родич, Сигизвульт, а тебе так – седьмая вода на киселе. И продолжать рассказ велел.
Посадили Одвульфа за стол. После трапезы Сигизвульт с ним в разговоры вступил. Спросил родича: с чем в село прибыл? Одвульф и поведал ему, что дело его чрезвычайно важное, срочное, такое, мол, дело, что и старые распри забыть надобно. Сигизвульт подивился: что за дело такое.
Одвульф сказал: есть в нашем селе воин такой – Агигульф. Пошёл этот Агигульф с мальцами рыбачить на дальнее озеро и там прибил кого-то.
И спросил Сигизвульта: не случалось ли и в вашем селе чего подобного? Старейшины, дескать, наши меня затем и послали, дабы узнал.
Тут дедушка Рагнарис с досады плюнул, лицом стал как чищеная свёкла, однако сдержался – промолчал.
Сигизвульт отвечал степенно (вежливый человек этот Сигизвульт), что ежели на рыбалку из их села кто пойдёт, то, ясное дело, случится ему прибить щуку-другую, а то и сома. А кого воин-то ваш, Агигульф, – тот, что с мальчишками – прибил? Неужто столь крупную рыбину взял, что даже наше село решил о том оповестить?
Одвульф на это отвечал, что в том-то и беда. Ибо кого прибил – неведомо. Рыжего кого-то. И голову ему снял. И меч забрал.
На то Сигизвульт кашлянул и ещё более степенно осведомился, чем ещё поживились тот славный ваш воин Агигульф с мальчишками? Много ли награбили?
Я этот рассказ слушая, так и замер: неужто про портки Сигизвульту рассказал – опозорил и себя, и нас с дядей Агигульфом?
Но Одвульф про портки ничего говорить не стал. Сказал Одвульф, что ответил этому Сигизвульту весьма вежливо: мол, не ради грабежа убили рыжего, а просто так. За то, что незнакомый был. За то, что в камышах сидел. И за то, что рыжий этот уже как-то раз попадался на глаза воину Агигульфу, но никто в нашем селе про рыжего не поверил, через что тому воину Агигульфу позор великий вышел. Вот воин Агигульф и осерчал на рыжего и решил правду свою отстоять. Для того и нужна была ему голова того рыжего.
Тут Сигизвульт спросил, что же за храбрец у вас такой, этот Агигульф? Чей он сын? На это Одвульф отвечал: Рагнариса.
Сигизвульт осведомился: не того ли самого Рагнариса, которого отец из дома за беспутство выгнал?
Одвульф отвечал: того самого. Да только у нас он – почтенный старейшина, отец многих сыновей. И Агигульф – славнейший из них, хотя и уступает Ульфу, старшему брату своему. Страшен Ульф, средний сын Рагнариса, с мечами в обеих руках.
Сигизвульт и про Ульфа расспрашивать начал. Что, мол, этот Ульф тоже по камышам с мальчишками славы себе добывает? Одвульф на то отвечал, что ныне в рабстве Ульф – проигрался Ульф со всем семейством самому Теодобаду, военному вождю. Сигизвульт признал: ежели самому вождю, то воистину славный то подвиг.
Затем Сигизвульт, все столь же учтиво, предложил к рыжему, который в камышах сидел, в разговорах возвратиться. Спросил про голову – какова, мол, участь головы?
Голову эту славный воин Агигульф в другое место повёз показывать. К гепидам повёз. А чтобы ему, Одвульфу, в рассказе его вера была, меч тот чужаков Одвульф с собой привёз.
И Сигизвульту меч предъявил.
Сигизвульт меч тот осмотрел, ощупал, чуть не обнюхал, едва не облизал. Потом и сыновья Сигизвультовы с зятьями его тоже меч этот смотрели, щупали, нюхали, лизали. Чуть было не съели. После суждение своё вынесли: не нашенский, мол, меч.
И спросил сыновей да зятьёв сигизвультовых Одвульф: не видали ли чего подобного? И им тоже про рыжего рассказал.
Зятья же и сыновья Сигизвульта вид наглый имели. Сразу видно – не держит их твёрдой рукой Сигизвульт! Отвечали насмешливо: есть, мол, в селе у них воин один, Хиндасвинт, до медовухи весьма охочий; так вот этот Хиндасвинт в Бога Единого с Добрым Сыном верует. И один раз, упившись, долго по лесу за каким-то Пилатом гонялся – мерещился ему за деревьями Пилат: манил. Ярился Хиндасвинт: зачем Пилат с ним играет? Убить, стало быть, этого Пилата хотел Хиндасвинт. Ради чего Пилат Доброго Сына распял, вражья морда?
Так вот надо бы этого Хиндасвинта распросить, может, он и рыжего видел.
И спросил один из зятьёв сигизвультовых Одвульфа: а не Пилат ли часом рыжий тот?
А старший сын сигизвультов с глазами жабьими подтвердил: и верно, рыжий-то – Пилат. Надо Хиндасвинта утешить: отомстили, мол, за Доброго Сына. Отдыхай, Хиндасвинт. И заржал, заходясь, что гизарнов жеребец.
А второй зять сигизвультов спросил Одвульфа: что, мол, воин тот ваш Агигульф, новой веры, что ли, коли за Доброго Сына так ратует, Пилата по камышам истребляет?
Потупился Одвульф, за больное место его задели. Нет, сказал честно, воин тот Агигульф, хоть и славен и доблестен, но в вере своей заблуждается и поклоняется идолищам.
Тут один из сыновей Сигизвульта (Одвульфу он сразу не понравился – рожа лисья и говорит вкрадчиво да с подковыркой) сказал: не Гупту ли нашего часом этот Агигульф прибил? Гупта-то наш рыжий – и шастает где ни попадя. Мог и в камышах у вас сидеть. Кто ведает, что блаженному на ум взбредёт.
Остальные стали кричать на этого сына Сигизвульта: что ты несёшь? У гепидов, мол, наш Гупта. Сами же его туда и провожали. Твердил блаженный, что Слово Божье гепидам понёс. Воистину, блаженный. Ей-ей, блаженный. Это же надо, к гепидам пойти со Словом Божьим! Теперь не ранее, чем через год, вернётся, быстрее не втолкует. Благую Весть гепидские головы в месяц не пережуют.
Тут Одвульф переживать стал. Как это – нет в селе Гупты? Как же без Гупты? Он ради Гупты, можно сказать, и вызвался в село то идти.
На то зятья и сыновья Сигизвульта заухмылялись гнусно – Сигизвульт им в том препон не ставил – и сказали: вот так-то, без Гупты.
Тогда Одвульф потребовал: пусть тинг соберут. Сигизвульт отвечал, что он, Сигизвульт, не против и поговорит со старейшинами, чтобы тинг собрали. Но хочет ещё раз от родича своего Одвульфа услышать: как он объяснит людям, почему их от трудов оторвали, ради какого дела на тинг собрали? Ужели забыл достопочтенный Одвульф, что время страды близится. И кстати, велико ли хозяйство у славного воина Одвульфа?
Удивился Одвульф. Разве он только что Сигизвульту все это не растолковал? Ну, коли все у них в селе такие непонятливые, ещё раз повторит: есть у нас воин, Агигульф. Пошёл он как-то раз с мальцами рыбу ловить…
Тут Одвульф рассказ свой оборвал. Посмотрел сперва на Хродомера, потом на Рагнариса. Синяк свой потрогал. Рагнарис и спросил его, презрения не скрывая: что, сразу тебе синяк этот поставили? Одвульф ответил нехотя, что синяк ему поставили не сразу. Добавил, что зятья у Сигизвульта какие-то бешеные, не пожалел Сигизвульт дочерей своих, когда замуж их выдавал. Небось, в кровопотеках все ходят и с волосьями вырванными.
Сигизвульт заявил, что тинг собирать не будут. Трудно будет Одвульфу объяснить людям, почему он, Одвульф, в самый канун страды по округе шляется. За скамара же примут. Нечего его, Сигизвульта, родством таким перед всем селом позорить. Так что лучше ему, Одвульфу, сейчас пойти на сеновал спать, а наутро Сигизвульт его к старейшинам отведёт.
Наутро отвёл Сигизвульт Одвульфа к старейшинам.
Дедушка Рагнарис перебил рассказ Одвульфа и спросил, как старейшин в том селе зовут. Одвульф ответил: самого старого зовут Валия – седой как лунь. А второго – Бракила.
И опять переглянулись дедушка Рагнарис и Хродомер. Знакомы им были, видать, эти Валия с Бракилой.
Сигизвульт старейшинам сказал, отводя глаза, будто украл что-то: дескать, родич к нему из ТОГО села приехал. Про этого родича он, Сигизвульт, прежде никогда не слыхивал, но сочлись родством и вышло так, что действительно они родня. Потому ночевал Одвульф под его, Сигизвульта, кровом, а теперь с новостью своей к старейшинам пришёл.
Одвульф с того начал, что меч чужака старейшинам показал.
Тут наши старейшины, Хродомер и Рагнарис, вздохнули с облегчением. Хродомер спросил Одвульфа: сам, мол, додумался с меча разговор начинать? Одвульф ответил: нет, это Сигизвульт присоветовал.
Рагнарис тогда сказал Хродомеру:
– Помню этого Сигизвульта, смышлёный был сопляк. Ничего удивительного, что в доброго мужа вырос. И отец его, Мунд, глупцом не был.
Услышав имя Мунда, Хродомер закивал. Помнил он Мунда. А Сигизвульта не помнил, он ещё до рождения Сигизвульта из села того ушёл.
И рявкнул на Одвульфа: ну, что замолчал? Рассказывай!
Одвульф продолжал.
Поглядели старейшины на меч и спросили, где добыл диковину. Бракила же добавил, что у сына его Арбра такой меч был. Дескать, у герульского богатыря Оггара взял, а где Оггар его добыл – то ныне неведомо. И спросить Арбра нельзя, потому как умер Арбр много лет назад.
Дедушка Рагнарис тут уронил тяжко:
– Ещё как умер.
Я так и обмер: неужто про того самого Арбра речь ведут?
Но больше об Арбре речи не было, а снова вернулись к мечу. Одвульф старейшинам того села рассказал всю историю. Старейшины слушали его внимательно. Бракила только переспросил, чей сын этот Агигульф, который чужака убил, а после того, как Одвульф ответил: Рагнариса, невзлюбил сразу и Агигульфа, и Одвульфа.
Ничего, правда, не сказал, но по всему видно было, что не люб ему посланник.
Тут Одвульф потупился и сказал Хродомеру и Рагнарису, что потом только понял, за что так невзлюбил его Бракила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81