Так дядя Агигульф с Валамиром спасли все село от разорения.
Дедушка Рагнарис седмицу ещё хохотал. Как дядю Агигульфа или скамью увидит, так и хохочет.
Дядя Агигульф щедр душой. Когда Лиутпранд от нас уехал, моя сестра Галесвинта загрустила. От её грусти невыносимо было. Так грустила Галесвинта. Она ко всем придиралась, посуду била, чуть что – норовила меня или Гизульфа по морде съездить. Дед совсем собрался её конями разметать . Осталось лишь отца нашего Тарасмунда уломать, чтобы отдал несносную дочь на разметание.
Но тут дядя Агигульф вмешался и Галесвинту от расправы спас. Дядя Агигульф вызвался развеселить Галесвинту. Галесвинта объявила, что никогда не улыбнётся, пока вновь Лиутпранда не увидит. Дядя Агигульф поспорил с ней на медную подвеску (была у Галесвинты красивая медная подвеска), что солнце ещё не сядет, как улыбнётся Галесвинта. И согласилась она.
Вышла Галесвинта во двор и села посреди двора. Я думаю, у всех соседей сразу молоко скисло, такая она была.
Сидела, зевала, ножкой топала. Все ей было немило.
А дядя Агигульф взял коня, ждать велел и ускакал.
Мы все во дворе собрались посмотреть, что дальше будет. Любопытно нам было, как дядя Агигульф Галесвинту смешить станет.
Дядя Агигульф вернулся, коня долго выхаживал, песни мурлыкал, потом в конюшню пошёл. А Галесвинта уже не на шутку злиться начала. Мы с Гизульфом её за волосы дёргали и обидное ей говорили. И Ахма тоже дёргал и смеялся.
Тут из конюшни дядя Агигульф преважным шагом выступил. Дедушкина наложница Ильдихо как его увидела, так руки в бока упёрла, рот пошире разинула и захохотала во всю свою лужёную глотку. Все у Ильдихо ходуном заходило: и грудь, и живот, и косы. Мать наша Гизела сперва ругаться хотела, но после, покраснев, прыснула и тоже смеяться начала. А Сванхильда – та на землю осела, ослабнув, и только привзвизгивала.
Мы с Гизульфом лбами столкнулись, так нам смешно стало. Гизульф от хохота рыдать начал.
Дедушка Рагнарис вышел на общий хохот, тоже захохотал, палкой своей горделиво затряс, на дядю Агигульфа указывая – вот какого сына вырастил!
У ворот, к косяку прислонившись, от смеха рыдал отец наш Тарасмунд.
А дядя Агигульф стоял посреди двора, высоко вскинув голову и расставив ноги. Был он совершенно наг, с разметавшимися по плечам волосами. К своим дивным мужеским статям привязал он лыком бороду козла. Дядя Агигульф неспешно поворачивался во все стороны, чтобы все насладиться его видом могли.
Когда все хорошенько дядю Агигульфа рассмотрели, начал он, высоко задирая ноги и мекая, вокруг Галесвинты ходить. То быстрее ходил, то медленнее, то останавливался и тряс перед нею козлиной бородой. А Галесвинта сидела вся красная и губы кусала, чтобы не улыбнуться.
А солнце между тем спускалось все ниже. Галесвинта ждала, пока солнце исчезнет, чтобы в темноте вволю похохотать. Дядя же Агигульф, который понимал это, старался изо всех сил. И так повернётся, и эдак, и подпрыгнет, и взбрыкнёт, и бородой козлиной в воздухе помашет, и статями своими дивными помавал. Вокруг все мы со смеха помирали. Уже и соседи на плетень навалились, едва наш плетень не уронили. Уже и от Хродомера прибежали смотреть. Но крепилась Галесвинта.
Тут мычанье и блеянье послышалось – Од-пастух стадо гнал. И когда к нам на двор наш козёл завернул и оказался он без бороды – тут не выдержала и заверещала Галесвинта от хохота и, на землю пав, биться стала. Козёл же, завидев дядю Агигульфа, пятиться стал, будто бы в испуге.
Дядя Агигульф на козла грозно надвинулся, бородой козлиной размахивая. Тут козёл голову наклонил и рога выставил, к нападению готовясь. Тут уж дядя Агигульф в бегство ударился и помчался, высоко ноги вскидывая, руками размахивая и мекая на ходу. А козёл следом гнался. И так бежал дядя Агигульф через все село, козлиную бороду на статях своих унося. И в реку прыгнул, только тем и спасся.
А Ульф этого не видел. Ульф в это время уже в рабстве был.
Дедушка нам рассказывал, что у богов подобная потеха водилась. Но мы и подумать не могли, что это столь смешно.

АЙНО, ТВИЗО И ОД-ПАСТУХ

Ода у нас в селе не жалуют, ибо норов у него мрачный и нелюдимый.
Од сирота. Мать его была аланка. Эвервульф, который взял её в жёны, взял её уже беременной.
В тот год, когда чума была, наш дядя Ульф пошёл воевать с герулами и попал к ним в плен. Эвервульф, друг его близкий, в плен не хотел сдаваться и дал себя убить герулам. Как ежа, истыкали его стрелами, ибо боялись герулы схватиться с ним в рукопашной схватке. И казнился Ульф, что не сумел друга спасти или что не пал рядом с ним, пронзённый теми же стрелами.
Добра после себя Эвервульф почти не оставил: хижина плетёная на краю села и жена с мальчишкой. Рабов же не держал.
Аланка в том же году умерла от чумы. Много людей по всему селу умерли от этой чумы.
Так остался Од сиротой. Старейшины определили его скот пасти, чтобы польза от него была.
Говорят, что Од-пастух понимает язык зверей. Мой брат Гизульф языка зверей не понимает, хотя собаки его никогда не трогают.
У Хродомера на дворе свирепая сука жила. Её все в нашем селе боялись. Она потом издохла.
Од только начал пастушествовать, когда у этой суки в последний раз народились щенки. Она их в норе вывела, на косогоре. Хродомер выследил, где эти щенки, и одного щенка забрал.
Хродомер говорит, что из помёта сука всегда съедает одного щенка, ибо этот щенок, выросши, убьёт всех прочих. Сука сразу видит, который из её щенков убийца и убивает его, пока он ещё слеп.
Такого-то щенка Хродомер и подарил Оду-пастуху, чтобы вырастил.
Од со щенком-убийцей нянчился, как мать с младенцем. Так выросла Айно.
Айно сражалась с волками и убивала их, охраняя стадо.
Подобно тому, как мы, готы, убивая наших врагов, берём иногда себе жён из вражеских народов, так и Айно понесла однажды от волка потомство.
Так родилась Твизо. Самая крупная была в помёте; её Од отобрал, а прочих утопил.
Эти две собаки – вся родня Ода. Ходят они за Одом, как Одвульф за годьей.
Твизо крупнее, чем Айно, лобастая, глаза у неё как у волка, одно ухо у Твизо порвано.
Твизо младше, чем Айно, но загрызла больше волков.
Од любит Айно и Твизо.

НЕХЕМЬЯ

В нашем селе старейшин двое – дедушка Рагнарис и Хродомер. Когда дедушка собрался идти к Хродомеру, мы с Гизульфом рядом вились в надежде, что дедушка нас заметит и с собой возьмёт. Он часто берет нас с собой.
И на этот раз дедушка нас не прогнал. От нас к Хродомеру почти через все село идти надо. С дедушкой очень интересно по селу ходить. Дедушка идёт и всё время ругается. Что ни встретит, все обругать норовит, потому что в прежние времена все куда лучше было.
Возле дома Валамира, нашего родича и дружка дяди Агигульфа, дедушка долго стоял. Стучал палкой по плетню и бранил валамирова раба, старого дядьку, который Валамира и вырастил. Негодным вырастил, нерадивым!
Раб этот дедушкиных лет, если не старше. Говорил нам с Гизульфом как-то этот валамиров дядька, что сколько он нашего дедушку помнит, столько дедушка недоволен.
Валамиров дядька – он тоже всем и всеми недоволен. И хозяином своим недоволен, и другом его Агигульфом, и нашим дедушкой Рагнарисом. Только он этого дедушке Рагнарису сказать не решается. А Агигульфу с Валамиром говорит.
Сегодня с дедушкой ещё интереснее, чем всегда было. Все-то ему не угодили, все его расстроить норовили. И куры соседские не угодили, зачем за забором кудахчут. И Фрумо-дурковатая, дочка Агигульфа-соседа, что навстречу попалась, не угодила – зачем дурковатая такая? У аргаспова дома оскользнулся дедушка на тропинке, едва в сугроб не упал – и совсем уж собрался идти убивать Аргаспа, зачем снег не прибирает. Тут как раз и вышел из дома Аргасп. Дед орал на него, ногой топал и палкой грозил. Аргасп только улыбался деду и в дом звал на пиво. Дед закричал, что знает он, какое у Аргаспа пиво. Хотя на самом деле не знал. И не стал заходить. Он к Хродомеру торопился.
Дедушка Рагнарис не заметил, а мы с Гизульфом заметили, как Аргасп выскочил из ворот и за дедом немного по улице прошёл, очень похоже его передразнивая. После нам подмигнул и назад побрёл.
Аргасп воин, он в походы ходит, а зимой изнывает от скуки.
Валамир с Аргаспом так легко от деда отделались, потому что основные свои силы дедушка для Хродомера берег. Как ступил на хродомерово подворье, так все свои засадные полки в атаку бросил. Это что тут под ногами? Лошадиные яблоки? Ну ясное дело, что ещё у Хродомера под ногами валяться может! (И размолол эти яблоки палкой).
После палку поднял и ругаться стал: вечно измарает палку, как к Хродомеру зайдёт. Все не как у людей.
Рабы хродомеровы, кто на дворе возился, при виде дедушки нашего кто куда брызнули, только пятки сверкнули. Всё же дед сумел одного изловить и длинно обругать.
Тут и Хродомер показался. Дед сразу раба отпустил и чуть не облизнулся: экое лакомство! Сам Хродомер.
Хродомер же, улыбаясь сладко, сказал, что вышел, мол, поглядеть, что же на дворе такого происходит. А то в доме все молоко скисло. Даже коза чистой простоквашей доится.
Дед на то сказал, что у него, Хродомера, и козы-то не как у людей, не говоря уж обо всём прочем. И что прочим козам от хродомеровой скотины подальше надобно держаться, чтобы не набраться всякого непотребства. Уж он-то, Рагнарис, о своих козах, во всяком случае, позаботится, чтобы они с хродомеровыми козами не встречались.
Хродомер же, хорошо нашего дедушку зная, ответствовал, что любо же дедушке блюсти благочиние у своих коз, когда домашних распустил и об их послушании совсем не радеет. Давеча вон Ильдихо ему, Хродомеру, нагрубила.
На то дедушка сказал, что, видать, не зря нагрубила. Небось, с озорством подступался к ней Хродомер, вот и дала отпор.
Хродомер отвечал, что Ильдихо, видать, много власти над Рагнарисом забрала. И то – виданое ли дело в такие лета наложницу заводить.
Дедушка сказал запальчиво, что наложница ему для того нужна, что пиво она доброе варит.
Хродомер возражал, что как изопьёт пива ильдихиного, так пучит потом его, Хродомера, всю ночь. Дедушка сказал, что настоящего воина с доброго пива не пучит. Видать, отвык Хродомер от доброго пива. Пьёт, небось, только из своего колодца.
Всем в селе известно, что как выкопал у себя на подворье Хродомер этот колодец, так наш дедушка Рагнарис и впал в ярость. Уже двадцать лет как ярится. Что, Хродомеру, лень к реке спуститься? Баб бы своих гонял, полон курятник у Хродомера – и старух, и девиц, и даже одна в зрелых летах, только уродливая.
Хродомер про колодец говорить не стал, а начал жаловаться на дядю Агигульфа и Ильдихо. Вчера, мол, вечером Агигульф с другом своим Валамиром, от безделья изнывая, к плетню хродомерову подошли и до самого заката солнца плевали в свинью, какая по двору возле плетня бродила. И попадали многократно. А Ильдихо нарочно пришла, чтобы посмотреть и посмеяться. Она хитростью в дом хродомеров проникла, сказав, что за закваской к бабам хродомеровым идёт. И стояла с закваской и смеялась вместе с Агигульфом. А когда Хродомер ей велел уходить с глаз долой и Агигульфа с Валамиром прогнать хотел, Ильдихо ему грубо отвечала. Вот как оно было. И теперь невольно думается Хродомеру: уж не сам ли Рагнарис Ильдихо подослал, что она такая храбрая? Не-ет, чует хродомерово сердце: тын надо возводить, дабы от Рагнариса и злокозненного потомства его и домочадиц его вредоносных отгородиться. А также и от прочих врагов.
Тут дедушка Рагнарис разъярился и стал кричать, что да, слыхал от Агигульфа, младшего сына своего, как все оно было. Всему селу ведомо, что та свинья хродомерова на Агигульфа с Валамиром, которые мимо шли мирно и бездеятельно, беседуя между собою о древнем богопочитании, набросилась алчно и заесть их хотела. Ведь не кормит Хродомер свою скотину, вот та и дичает с голоду и охотиться начинает на все живое. Но хродомеровых не трогает, ибо чует в них дурную кровь. А на родню Рагнариса набрасывается, ибо в родне Рагнариса кровь добрая. И сын его, Рагнариса, Агигульф с родичем нашим Валамиром ту хищную свинью плевками по добросердечию своему отогнать пытались, дабы не чинить ей вреда, но и себя оборонить.
Мы с Гизульфом знали, что дедушка Рагнарис вчера дядю Агигульфа палкой за эту проделку учил, потому что ему Ильдихо нажаловалась. Знали мы и то, что ныне Агигульф с Валамиром месть Ильдихо замышляют. Ибо на дворе у Хродомера Ильдихо смеялась и Агигульфа подзуживала, а дома дедушке все иначе рассказала.
Что до тына, закричал на Хродомера дедушка Рагнарис, то пусть он, Хродомер, хоть какой тын-растын возводит, не поможет это Хродомеру. Ибо не знает Хродомер, как тын надлежит возводить. Ничего, кроме плетней, отроду не ставил. Неужто от врагов хочет за плетнём отсидеться? Разве что ради ничтожества хродомерова не тронут его враги, одна только надежда и есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81