конь беситься начал, козлы орали. Не хотелось Гизарне попусту пропасть, вестей по себе не оставив. Потому пошёл по следам. Козлов же в капище оставил разорённом, привязав их возле Вотана – под его охраной. Долго по следам шёл, но они так и уходили на полночь.
После вернулся, козлов забрал и в дальнее, большое, капище отправился.
Разное он, Гизарна, видел, но такого – никогда. Великое злодеяние – на капище посягнуть. Кто бы мог такое совершить?
На это Хродомер сказал:
– Понятно, кто. Тот, кто Вотану не поклоняется.
Тут все на Тарасмунда с Одвульфом посмотрели. Одвульф было ощерился и в бой хотел кинуться очертя голову, но Тарасмунд его отстранил и, ничуть не смутясь, сказал:
– Чужие то были. Вера наша убивать не учит.
Я слышал это и подивился мудрости отца моего, который одним словом распрю остановил.
Гизарна же сказал, что то действительно были чужие, потому что, если по шагу судить, кони их мельче наших.
Долго рядили собравшиеся, кто бы это мог быть. Перебрали все известные племена, но так ничего и не решили. Аланы бы такого не сделали, да и кони у них крупные. Герулы наших богов тоже чтут. Нет, совсем чужой кто-то содеял такое.
Вот и он, Гизарна, так и не понял, кто это сотворил. Решил в большое капище, не медля, отправляться.
Большое капище оттого так называется, что оно общее у нас с гепидами. Жрецов там много. Среди них один, Нута, мудростью славится. Нута очень стар. Его редко беспокоить решаются, ибо боятся лишний раз трогать, чтобы он не умер. Если раздор между гепидами, либо между гепидами и готами, и разрешить этот раздор нужно, и кровопролитие в том не помогает – тогда только Нуту беспокоить решаются. Как Нута скажет, так все и будет.
Против Нуты ни вожди, ни старейшины не идут, ибо устами Нуты сами боги говорят. Кого проклянёт Нута – нет тому спасения. Вон Афару-Солевара проклял Нута, ибо за соль много требовал Афара – так через то и погиб Афара-Солевар бесславно.
Всей душой стремился Гизарна поспеть в большое капище поскорее, но козлы не кони, быстро не поскачут. Сердцем же изводился Гизарна: кто сотворить такое мог? Кто Вотана не убоялся?
Только на второй день большого капища достиг. Говорить много не стал. С нашего капища остывший уголь привёз и в том капище без слов показал. Жрецы над углём тем задумались. Потом спросили: что это?
Гизарна сказал:
– Нуте покажите. Нута поймёт.
Поглядели жрецы на Гизарну и поняли, что прав он. Решились побеспокоить Нуту. Нуте уголь в руку вложили (почти ослеп от старости Нута); тот едва пальцами угля коснулся, как вскричал:
– Великое святотатство совершено!
И дух испустил.
В селе у нас потом так говорили. Нута ясновидящий был: если бы от потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были, что капище сожгли.
Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже ясновидящий да к тому же ещё и святой. Гупту тоже можно было бы спросить. Но только где его искать, Гупту?
Одвульф говорил, что Гупта к гепидам ближним пошёл. Стало быть, наш дядя Агигульф должен был с Гуптой встретиться.
Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты говорить, чтобы тот имя святотатцев открыл. Но не нашёл Нуту. О том и сказал Верекунд Гизарне. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна пусть идёт и отдыхает.
О чём Верекунд думал – о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался, ибо до того несколько дней не ел.
Посреди трапезы вошёл младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна, после одежду чистую подал Гизарне и велел тому переодеться.
Гизарна на одежду поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими рунами расписанная.
Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец и рассказал все, как было. Мол, ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту обо всём, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет Верекунд, чтобы помог ему Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту. Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто из жрецов здешних место Нуты занять достоин.
Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведёт. Слишком близко, видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно ещё, догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен, иначе кто весть о капище разорённом передаст?
Рассудив так, схватил Гизарна со стола кувшин и об голову жреца разбил; после из избы выскочил – и был таков. По дороге ещё двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанёс и сам не пострадал; однако коня лишился.
Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью, когда светать уже стало, от ужаса трепеща, коня свёл с пастбища, что возле капища было. Те, кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в капище, в лесу сокрытое, пойдёт ночью коней красть?
А вот Гизарна пошёл.
Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привёз, но зато привёз вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок – каковы кумирни языческие. Чем по местам таскаться, где брёвнам поклоняются, шёл бы лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам объяснить не берётся, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он подобные речи вёл. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повёл, за голову взялся да так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло. Когда замолчали все, сказал Хродомер:
– Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас такой, оказалось – двое вас. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
– Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя, мёртвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так Хродомеру и сознался смиренно. Хродомер же, смягчась, поведал, что когда был в одних летах с Гизарной, посылали его за духом одного умершего воина – спросить, кому он землю завещает, ибо остались у того дети: дочь и сын от рабыни. В том же самом большом капище это было. Хродомер туда с роднёй умершего воина ездил. Нута в те годы ещё в силе был. Дали там Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг. Отвели в священный круг, к Вотану, и подали испить священного мёда, того, за который Вотан умер. И Нута тоже мёда испил. Потом взял его Нута за руку, и пошли они умершего воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы догнали.
Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его помыслы были. Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю сыну отдали, хотя и от рабыни он рождён. А больше говорить ничего не стал, повернулся и в сторону Вальхаллы пошёл.
Светом ослепительным Вальхалла впереди сияла – видно, пир там кипел. Хродомер оттого так думает, что в ушах будто бы гул неумолчный тысяч голосов звучал.
Хродомер туда пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу, но Нута не позволил. Сказал, что время хродомерово не настало. И вернулись они с Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы увидеть, если бы не дурость его! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам жалиться.
Тут все зашумели – заговорили разом. Хродомер же сидел молча, в думы погруженный. Потом вдруг голову поднял и промолвил:
– Ступайте по домам… Устал я.
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости.
Я по дедушкиному лицу видел, что деда дума одолевает: с какими-то вестями дядя Агигульф с Валамиром от гепидов вернутся?
ВЕСТИ ОТ ГЕПИДОВ
Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж заранее от ужаса содрогались – с чем-то они вернутся. Ибо все посланники наши с дурными вестями возвращались. Эти же двое – весёлые вернулись, с уханьем молодецким по улице проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы резвость столь явно выказывать. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца богов, хорошо знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу всучил, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) подхватил и закружил, выпью болотной крича. По всему видно было – знатно поозоровали дядя Агигульф с Валамиром у гепидов, посланцами теодобадовыми будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду шутейно покусился, руки расставив и рыча престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф.
Любо-дорого глядеть было на дядю нашего Агигульфа – какой он добрый молодец: на поясе мёртвая голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат. Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку покусывает. В серых глазах солнечный свет.
У дяди Агигульфа глаза с лучиками. Дедушка говорит, это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было, сперва дома рассказать. После одвульфова позорища страшно боялся дедушка, что и Агигульф с Валамиром на смех его, Рагнариса, выставят. И перед кем? Перед гепидами!
Вот что дядя Агигульф нам поведал.
Ехали они с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мёртвую голову на копьё надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай наших!
Тут дедушка Рагнарис олухом его назвал. Кто же так поступает? Вдруг голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе, присоветовал ему благоразумие проявить, потому что ещё загодя спрятал он голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из засады вышли и путь заступили, изготовились наши богатыри к бою.
Но боя не получилось. Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару-Солевара ходили. Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о чём вспоминать не любит.
Спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали. Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужаки какие-то так и шастают. Один из дозорных этих с дядей Агигульфом и Валамиром в село их поехал, дорогу показывал. По пути и рассказал, что у них приключилось.
Живёт в гепидском селе один человек по прозванию Сьюки. Старейшина ихний. У него было трое сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы, и дети их тоже здоровы, в чём гости дорогие смогут убедиться, когда в село приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки ходить, ибо старец сей въедлив да самодурен, откуда и прозвище взялось «Сьюки», то есть «Напасть». По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Он, дядя Агигульф, слукавил, чтобы, значит, гепида к себе расположить. Сделал вид, что знаком ему Скалья – дескать, помнил он, Агигульф, Скалью этого по одному походу, и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с ближними гепидами в поход ходил на Афару-Солевара.
Внезапно напасть Скалью постигла, как град с неба. Два года назад это произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего снизошла – никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, а с отцом своим жить не желал, ибо Сьюки хоть кого из себя выведет. Так и вышло, что Скалья дом поставил себе на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том перечить, ибо все своё добро добыл Скалья мечом. Оттого, по законам, и не смел Сьюки на это руку наложить, хотя и хотел.
Два раба у Скальи имелось и одна молодая рабыня. С ними и жил в своём доме на краю села.
И вот беда! Снизошла на Скалью священная ярость. Ни с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджёг и ушёл в леса.
С той поры так и жил – по лесам бродил. Охотникам иногда встречался. А жил на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про наше озеро говорили), то это четвёртое озеро будет. На том-то озере он и жил – вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от волчицы рождённые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
После вернулся, козлов забрал и в дальнее, большое, капище отправился.
Разное он, Гизарна, видел, но такого – никогда. Великое злодеяние – на капище посягнуть. Кто бы мог такое совершить?
На это Хродомер сказал:
– Понятно, кто. Тот, кто Вотану не поклоняется.
Тут все на Тарасмунда с Одвульфом посмотрели. Одвульф было ощерился и в бой хотел кинуться очертя голову, но Тарасмунд его отстранил и, ничуть не смутясь, сказал:
– Чужие то были. Вера наша убивать не учит.
Я слышал это и подивился мудрости отца моего, который одним словом распрю остановил.
Гизарна же сказал, что то действительно были чужие, потому что, если по шагу судить, кони их мельче наших.
Долго рядили собравшиеся, кто бы это мог быть. Перебрали все известные племена, но так ничего и не решили. Аланы бы такого не сделали, да и кони у них крупные. Герулы наших богов тоже чтут. Нет, совсем чужой кто-то содеял такое.
Вот и он, Гизарна, так и не понял, кто это сотворил. Решил в большое капище, не медля, отправляться.
Большое капище оттого так называется, что оно общее у нас с гепидами. Жрецов там много. Среди них один, Нута, мудростью славится. Нута очень стар. Его редко беспокоить решаются, ибо боятся лишний раз трогать, чтобы он не умер. Если раздор между гепидами, либо между гепидами и готами, и разрешить этот раздор нужно, и кровопролитие в том не помогает – тогда только Нуту беспокоить решаются. Как Нута скажет, так все и будет.
Против Нуты ни вожди, ни старейшины не идут, ибо устами Нуты сами боги говорят. Кого проклянёт Нута – нет тому спасения. Вон Афару-Солевара проклял Нута, ибо за соль много требовал Афара – так через то и погиб Афара-Солевар бесславно.
Всей душой стремился Гизарна поспеть в большое капище поскорее, но козлы не кони, быстро не поскачут. Сердцем же изводился Гизарна: кто сотворить такое мог? Кто Вотана не убоялся?
Только на второй день большого капища достиг. Говорить много не стал. С нашего капища остывший уголь привёз и в том капище без слов показал. Жрецы над углём тем задумались. Потом спросили: что это?
Гизарна сказал:
– Нуте покажите. Нута поймёт.
Поглядели жрецы на Гизарну и поняли, что прав он. Решились побеспокоить Нуту. Нуте уголь в руку вложили (почти ослеп от старости Нута); тот едва пальцами угля коснулся, как вскричал:
– Великое святотатство совершено!
И дух испустил.
В селе у нас потом так говорили. Нута ясновидящий был: если бы от потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были, что капище сожгли.
Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже ясновидящий да к тому же ещё и святой. Гупту тоже можно было бы спросить. Но только где его искать, Гупту?
Одвульф говорил, что Гупта к гепидам ближним пошёл. Стало быть, наш дядя Агигульф должен был с Гуптой встретиться.
Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты говорить, чтобы тот имя святотатцев открыл. Но не нашёл Нуту. О том и сказал Верекунд Гизарне. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна пусть идёт и отдыхает.
О чём Верекунд думал – о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался, ибо до того несколько дней не ел.
Посреди трапезы вошёл младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна, после одежду чистую подал Гизарне и велел тому переодеться.
Гизарна на одежду поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими рунами расписанная.
Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец и рассказал все, как было. Мол, ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту обо всём, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет Верекунд, чтобы помог ему Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту. Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто из жрецов здешних место Нуты занять достоин.
Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведёт. Слишком близко, видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно ещё, догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен, иначе кто весть о капище разорённом передаст?
Рассудив так, схватил Гизарна со стола кувшин и об голову жреца разбил; после из избы выскочил – и был таков. По дороге ещё двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанёс и сам не пострадал; однако коня лишился.
Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью, когда светать уже стало, от ужаса трепеща, коня свёл с пастбища, что возле капища было. Те, кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в капище, в лесу сокрытое, пойдёт ночью коней красть?
А вот Гизарна пошёл.
Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привёз, но зато привёз вести. И себя воротил в целости.
Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок – каковы кумирни языческие. Чем по местам таскаться, где брёвнам поклоняются, шёл бы лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам объяснить не берётся, а годья хорошо такие вещи растолковывает.
Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он подобные речи вёл. О деле думать нужно, а не богами квитаться.
Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повёл, за голову взялся да так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло. Когда замолчали все, сказал Хродомер:
– Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас такой, оказалось – двое вас. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?
И спросил Гизарну:
– Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя, мёртвого, волю свою объявил?
Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так Хродомеру и сознался смиренно. Хродомер же, смягчась, поведал, что когда был в одних летах с Гизарной, посылали его за духом одного умершего воина – спросить, кому он землю завещает, ибо остались у того дети: дочь и сын от рабыни. В том же самом большом капище это было. Хродомер туда с роднёй умершего воина ездил. Нута в те годы ещё в силе был. Дали там Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг. Отвели в священный круг, к Вотану, и подали испить священного мёда, того, за который Вотан умер. И Нута тоже мёда испил. Потом взял его Нута за руку, и пошли они умершего воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы догнали.
Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его помыслы были. Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю сыну отдали, хотя и от рабыни он рождён. А больше говорить ничего не стал, повернулся и в сторону Вальхаллы пошёл.
Светом ослепительным Вальхалла впереди сияла – видно, пир там кипел. Хродомер оттого так думает, что в ушах будто бы гул неумолчный тысяч голосов звучал.
Хродомер туда пойти хотел, потянуло его в Вальхаллу, но Нута не позволил. Сказал, что время хродомерово не настало. И вернулись они с Нутой назад.
Гизарна как услышал, зубами заскрежетал от досады. Вальхаллу мог бы увидеть, если бы не дурость его! Хоть сейчас бросай все и беги к жрецам жалиться.
Тут все зашумели – заговорили разом. Хродомер же сидел молча, в думы погруженный. Потом вдруг голову поднял и промолвил:
– Ступайте по домам… Устал я.
Дедушка Рагнарис потом сказал, что Хродомер устал от нашей глупости.
Я по дедушкиному лицу видел, что деда дума одолевает: с какими-то вестями дядя Агигульф с Валамиром от гепидов вернутся?
ВЕСТИ ОТ ГЕПИДОВ
Дядя Агигульф с Валамиром к полудню следующего дня вернулись. Мы уж заранее от ужаса содрогались – с чем-то они вернутся. Ибо все посланники наши с дурными вестями возвращались. Эти же двое – весёлые вернулись, с уханьем молодецким по улице проскакали.
Дедушка Рагнарис как завидел, так сразу за голову схватился: вот уж точно, наозоровали у гепидов наши богатыри! Иначе не стали бы резвость столь явно выказывать. Дедушка Рагнарис своего младшего сына, любимца богов, хорошо знал.
Дядя Агигульф на двор заскочил, с коня соскочил, поводья Гизульфу всучил, сестру мою Галесвинту (под руку подвернулась) подхватил и закружил, выпью болотной крича. По всему видно было – знатно поозоровали дядя Агигульф с Валамиром у гепидов, посланцами теодобадовыми будучи.
После Галесвинту на ноги поставил и на Сванхильду шутейно покусился, руки расставив и рыча престрашно. Да, стосковался по дому дядя Агигульф.
Любо-дорого глядеть было на дядю нашего Агигульфа – какой он добрый молодец: на поясе мёртвая голова болтается, из-под шлема белокурые кудри во все стороны торчат. Стоит дядя Агигульф, осматривается, все ли ладно во дворе, травинку покусывает. В серых глазах солнечный свет.
У дяди Агигульфа глаза с лучиками. Дедушка говорит, это к богатству.
Отвели дядю Агигульфа в дом. Сестры мои, мать и дедушкина наложница Ильдихо его помыли, накормили, напоили, как доброго коня, чуть не скребком почистили. После дедушка Рагнарис велел дяде Агигульфу все, как было, сперва дома рассказать. После одвульфова позорища страшно боялся дедушка, что и Агигульф с Валамиром на смех его, Рагнариса, выставят. И перед кем? Перед гепидами!
Вот что дядя Агигульф нам поведал.
Ехали они с Валамиром весело. Хорошо ехали. Дядя Агигульф мёртвую голову на копьё надел и все похвалялся, что так-то к гепидам и въедет. Знай наших!
Тут дедушка Рагнарис олухом его назвал. Кто же так поступает? Вдруг голова от какого-нибудь гепида, поди их всех упомни.
Дядя Агигульф признался, что он тоже так подумал. И Вотан, не иначе, присоветовал ему благоразумие проявить, потому что ещё загодя спрятал он голову в седельную суму.
Гепидский дозор их задолго до села гепидского выследил. Как гепиды из засады вышли и путь заступили, изготовились наши богатыри к бою.
Но боя не получилось. Знакомые это оказались гепиды, вместе на дальнего Афару-Солевара ходили. Они Валамира признали. Дядя Агигульф в тот поход не ходил, потому что болен был, с огневицей да трясовицей боролся, а потом поле наше пахал, о чём вспоминать не любит.
Спросили наши богатыри гепидов: почему, мол, те дозор выслали. Гепиды отвечали, что неспокойно стало в округе, чужаки какие-то так и шастают. Один из дозорных этих с дядей Агигульфом и Валамиром в село их поехал, дорогу показывал. По пути и рассказал, что у них приключилось.
Живёт в гепидском селе один человек по прозванию Сьюки. Старейшина ихний. У него было трое сыновей. Сьюки и двое старших его сыновей живы-здоровы, и жены их здоровы, и дети их тоже здоровы, в чём гости дорогие смогут убедиться, когда в село приедут. Только вот не советует тот гепид нашим богатырям к этому Сьюки ходить, ибо старец сей въедлив да самодурен, откуда и прозвище взялось «Сьюки», то есть «Напасть». По-настоящему этого Сьюки Сигисмундом зовут.
Младшего же сына этого Сьюки-Сигисмунда прозывали Скалья.
И вот какая с этим Скальей беда случилась.
Был он добрым воином, одним из лучших. Он, дядя Агигульф, слукавил, чтобы, значит, гепида к себе расположить. Сделал вид, что знаком ему Скалья – дескать, помнил он, Агигульф, Скалью этого по одному походу, и подтвердил: действительно, добрый воин. А Валамир Скалью не припомнил, хотя недавно, по весне, вместе с ближними гепидами в поход ходил на Афару-Солевара.
Внезапно напасть Скалью постигла, как град с неба. Два года назад это произошло. В одночасье снизошла на Скалью священная ярость. Отчего снизошла – никому не ведомо, да только так она со Скальей и осталась. И стал Скалья вутьей, одержимым; одичал и жил с той поры в лесах.
Он не имел жены, этот Скалья, а с отцом своим жить не желал, ибо Сьюки хоть кого из себя выведет. Так и вышло, что Скалья дом поставил себе на краю села, подальше от родителя своего. И никто не мог ему в том перечить, ибо все своё добро добыл Скалья мечом. Оттого, по законам, и не смел Сьюки на это руку наложить, хотя и хотел.
Два раба у Скальи имелось и одна молодая рабыня. С ними и жил в своём доме на краю села.
И вот беда! Снизошла на Скалью священная ярость. Ни с того ни с сего зарубил рабов своих, скот перебил, дом свой поджёг и ушёл в леса.
С той поры так и жил – по лесам бродил. Охотникам иногда встречался. А жил на озере. Если от вашего озера считать (так гепиды про наше озеро говорили), то это четвёртое озеро будет. На том-то озере он и жил – вутья Скалья.
Видели раз или два его с выводком волчиным. Не иначе, дети Скальи, от волчицы рождённые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81