– Смотрите, осторожнее, – улыбнулся Йохансон. – Здесь легко оступиться.
– Не беспокойтесь, – ответил Рубин. А сам подумал: знал бы ты, как я осторожен! – Буду держаться от края подальше.
– Вы нам ещё понадобитесь, Мик.
– Ещё бы, – тихо сказала Оливейра, и он услышал. Ах, так? Рубин сжал кулаки. Они тут, наверное, языки себе истрепали, перемывая ему косточки. Но он своё возьмёт. Заслугу спасения человечества запишут на его счёт. Он достаточно долго ждал, чтобы выйти из тени ЦРУ. Как только эта миссия будет позади, не останется никаких оснований прятать от мира его достижения. Когда не будут действовать больше никакие подписки о неразглашении, он сможет опубликовать всё – и получит признание.
Пока он шагал вверх по пандусу, настроение его улучшилось. На третьем уровне он свернул в боковой коридор и остановился перед узкой запертой дверью. Набрал цифровой код. Дверь открылась, и Рубин попал в следующий коридор. Дошёл до следующей двери. Набрал код и здесь, на консоли зажглась зелёная лампочка, над ней был объектив за стеклом. Рубин приблизил к нему правый глаз, объектив отсканировал узор его сетчатки и дал блокирующей системе добро. Дверь открылась. Он заглянул в просторное сумрачное помещение, полное компьютеров и мониторов, похожее на CIC. За пультами сидели военные и гражданские. Воздух вибрировал от работы аппаратуры. У большого, освещенного изнутри стола-карты стояли Пик, Вандербильт и Ли.
– Входите, – холодно сказал Пик, подняв голову. Рубин подошёл ближе и почувствовал, как его уверенность в себе уменьшилась.
– Мы очень хорошо продвинулись, – зачастил он. – Всегда на шаг впереди…
– Сядьте, – перебил его Вандербильт, указав на стул по другую сторону стола. Рубин подчинился. Те трое остались на ногах, и он оказался как перед трибуналом.
– Этот случай ночью был, конечно, очень глупый, – добавил он.
– Глупый? – Вандербильт упёрся костяшками пальцев в стол. – Вы полный идиот. В других обстоятельствах я бы выкинул вас за борт.
– Минуточку, я…
– Зачем вы его ударили?
– А что мне оставалось?
– Лучше надо было смотреть. Недотёпа! Не надо было его впускать.
– Это не моя ошибка, – возмутился Рубин. – Это ваши люди должны смотреть, кто тут шляется.
– Зачем вы открыли эту проклятую переборку?
– Потому что… ну, я думал, может, понадобится… ведь было соображение насчёт…
– Что?
– Послушайте меня внимательно, Рубин, – сказал Пик. – Переборка в ангар имеет одну-единственную функцию, и вы это знаете. Она служит для ввоза и вывоза громоздкого материала. – Его глаза сверкнули. – И почему вам понадобилось открыть непременно эту переборку?
Рубин закусил губу.
– Просто вам лень было идти в обход, вот и вся причина.
– Как вы можете так говорить?
– Могу, потому что это правда, – Ли обошла вокруг стола и села перед Рубиным на край. Она смотрела на него снисходительно, почти дружелюбно. – Вы же сказали, что идёте подышать воздухом.
Рубин осел на своём стуле. Конечно, он это сказал. И, конечно же, система наблюдения всё это записала.
– А потом вы снова вышли подышать.
– Но ведь в ангаре никого не было, – оправдывался он. – И ваши люди не сказали, что это не так.
– Охрана ничего не сказала, потому что её никто ни о чём не спросил. Это ваша обязанность – всякий раз спрашивать разрешения открыть переборку. Два раза подряд такое не происходит. Поэтому вас и не оповестили.
– Мне очень жаль, – пролепетал Рубин.
– Я должна признать, что и охрана не на высоте. Вторую прогулку Йохансона в ангар мы прозевали. При подготовке миссии мы допустили ошибку: не инсталлировали сплошную систему прослушивания. Мы, например, не знаем, о чём говорили Оливейра и Йохансон, когда устроили маленькую вечеринку на ящике. И, к сожалению, мы не слышим разговоров на пандусе и на «крыше». Но это не меняет того обстоятельства, что вы вели себя как последний дурак.
– Я обещаю, этого больше никогда…
– Вы – дырка в системе надёжности, Мик. Безмозглый дурак. И хотя я не во всём единодушна с Джеком, в данном случае я только помогу ему выкинуть вас за борт, если это повторится. Я сама лично подманю ради такого случая парочку акул и с радостью полюбуюсь, как они будут выгрызать вам потроха. Вы меня поняли? Я убью вас.
Её голубые глаза всё ещё смотрели на него дружелюбно, но Рубин догадывался, что она не поколеблется привести свои угрозы в исполнение.
Он боялся этой женщины.
– Я вижу, до вас дошло. – Ли хлопнула его по плечу и снова вернулась к остальным. – Хорошо, теперь о мерах нейтрализации. Наркотик подействовал?
– Мы впрыснули Йохансону миллилитр, – сказал Пик. – Больше – вывело бы его из строя, а в настоящий момент мы не можем себе этого позволить. Вещество работает как ластик в мозгу, оно всё стирает, но нет гарантии, что он не вспомнит.
– Как велик риск?
– Трудно сказать. Какое-нибудь слово, цвет, запах – если мозг найдёт какую-нибудь ниточку, он схватится за неё и реконструирует всю картину.
– Риск велик, – пробурчал Вандербильт. – Пока что мы не нашли такого средства, которое полностью подавляло бы воспоминания. Слишком мало знаем о способе действия мозга.
– Значит, надо за ним понаблюдать, – сказала Ли. – Как вы думаете, Мик, долго ещё Йохансон будет нам нужен?
– О, мы продвинулись сильно, – горячо воскликнул Рубин. Тут ему было чем восстановить репутацию. – Уивер и Эневек прорабатывают идею феромонного слияния. Оливейра и Йохансон тоже натолкнулись на возможность запаха. Сегодня после обеда мы будем проводить фазовый тест, чтобы получить доказательства. Если подтвердится, что слияние клеток происходит при помощи запаха, это будет хорошая перспектива.
– В случае. Если. Возможно. Могло бы. – Вандербильт запыхтел. – Когда вы получите это проклятое средство?
– Это исследовательская работа, Джек, – сказал Рубин. – Никто же не стоял над душой у Александра Флеминга и не спрашивал, когда же он, наконец, откроет пенициллин.
Вандербильт хотел возразить, но тут от пульта к ним подошла женщина и сказала:
– В CIC расшифровали сигнал.
– Scratch?
– Вроде бы. Кроув сказала Шанкару, что его расшифровали.
Ли взглянула в сторону пульта, куда поступали все картинки и разговоры из CIC. Там были видны Шанкар, Кроув и Эневек. К ним подошла Уивер.
– Значит, сейчас мы получим сообщение, – сказала Ли. – Уж разыграйте удивление, господа.

* * *
Combat Information Center
Все сгрудились вокруг Кроув и Шанкара, чтобы увидеть ответ. Уже не в форме спектрограммы, а в оптическом переложении сигнала, полученного накануне.
– Это и есть ответ? – спросила Ли.
– Хороший вопрос, – сказала Кроув.
– Что такое Scratch вообще? – спросил Грейвольф, который тоже явился в сопровождении Делавэр. – Это язык?
– Scratch, может быть, и да, но не в той форме, как он закодирован, – объяснил Шанкар. – Это как у нас с посланием из Аресибо. Ни один человек на Земле не разговаривает бинарным кодом. В принципе, это не мы послали сигнал в космос, а наши компьютеры.
– Что мы отсюда можем узнать, – сказала Кроув, – это структуру Scratch. Почему на слух она воспринимается, как звук иглы, проехавшей поперёк пластинки. Это стаккато в низкочастотном диапазоне, пригодном для того, чтобы пересечь весь океан. Низкочастотные волны преодолевают самые большие расстояния. К тому же стаккато противоестественно быстрое. Проблема с инфразвуком состоит в том, что шумы на частоте ниже ста герц мы должны во много раз ускорить, чтобы сделать их слышными. И при этом стаккато, и без того быстрое, убыстряется ещё больше. Но ключ к пониманию лежит в замедлении.
– Мы должны растянуть звук, – сказал Шанкар, – чтобы различить подробности. Вот мы его и замедлили так, что на фоне царапающего звука стала различима последовательность импульсов разной длины.
– Как азбука Морзе, – сказала Уивер.
– Примерно так это и действует.
– И как вы это изобразите? – спросила Ли. – Через спектрограммы?
– С одной стороны. Но этого мало. Чтобы не увидеть, а услышать, мы прибегли к тому же приёму, как на радарных картинках со спутников, когда картинка становится видимой через искусственное раскрашивание. В нашем случае мы заменяем каждый сигнал с сохранением его длительности и интенсивности – на частоту, которую можем слышать. Если в оригинале различные уровни частоты, то мы соответственно пересчитываем. Так мы поступили со Scratch. – Кроув набрала приказ на клавиатуре. – То, что мы приняли, звучит приблизительно так.
Звук загрохотал, как барабан под водой. Быстрая, даже чересчур быстрая, но однозначно дифференцированная последовательность импульсов разной длины и громкости.
– Звучит действительно как код, – сказал Эневек. – И что это означает?
– Мы не знаем.
– Вы не знаете? – удивился Вандербильт. – А я думал, вы его расшифровали.
– Мы не знаем, что это за язык, – терпеливо сказала Кроув, – если его произнести в нормальном виде. Мы понятия не имеем, что означают записанные за последние годы сигналы Scratch. Но это и неважно. – Она выпустила дым через ноздри. – У нас есть кое-что получше, а именно: контакт. Мёррэй, покажи им первую часть.
Шанкар кликнул компьютерную картинку. Она заполнила экран бесконечными рядами цифр. Целые колонны этих цифр были одинаковы.
– Как вы помните, мы послали им вниз пару заданий по математике, – сказал Шанкар. – Как в тестах на интеллект. Там надо было продолжить децимальные ряды, взять логарифм, вставить недостающие элементы. Мы надеялись, что они там, внизу, войдут во вкус игры и пошлют ответ, который дал бы нам понять: мы вас услышали, мы здесь, мы соображаем в математике и можем ею оперировать. – Он указал на числовые ряды: – И вот результат. С оценкой отлично. Они всё выполнили правильно.
– О боже, – прошептала Уивер.
– Это значит вот что, – сказала Кроув. – Первое: Scratch – действительно вид языка. С большой вероятностью сигналы Scratch содержат комплексную информацию. Второе – и решающее! – это доказывает, что они в состоянии так перестроить Scratch, что он обретает смысл и для нас. Это успех первой величины. Он показывает, что они ни в чём нам не уступают. Они могут не только декодировать, но и кодировать.
Некоторое время все смотрели только на колонны цифр. Царило молчание, означавшее что-то среднее между волнением и подавленностью.
– Но что именно это означает? – спросил в тишине Йохансон.
– Ясно же, – ответила Делавэр. – Что кто-то думает и отвечает.
– Да, но разве не мог этот ответ дать компьютер?
– Он прав, – сказал Эневек. – Это показывает нам, что кто-то прилежно выполнил задание на счёт. Это впечатляет, но это ещё не доказательство самосознающей, разумной жизни.
– А кто же ещё мог отправить такой ответ? – огорошенно спросил Грейвольф. – Скумбрия?
– Нет, конечно. Но подумай. То, что мы сейчас видим перед собой, – это умелое обращение с символами. Более высокий интеллект этим не докажешь. Хамелеон, примитивно говоря, проводит высокосложные вычислительные действия, когда приспосабливается к цвету окружающей среды. Но на самом деле он даже не замечает этого. Некто, не знающий, насколько хамелеон разумен, мог бы сделать вывод, что у того чёрт знает какой интеллект, если он владеет программами, подгоняющими его внешность сегодня к зелёному листку, а завтра к скале. Ему можно приписать высокую степень познания, поскольку он, так сказать, расшифровал код окружающей среды, и творческий подход, поскольку он может подогнать под него и свой собственный код.
– Итак, что же мы тогда имеем? – разочарованно спросила Делавэр.
Кроув прижмурилась в улыбке.
– Леон прав, – сказала она. – Манипулирование с символами ещё не подтверждает, что эти символы поняты. Истинная духовность и творчество дают себя знать через образное мышление и знание причинно-следственных связей реального мира. И через глубокое понимание. Вычислительная машина не знает, как обходиться с общими правилами, не владеет логикой, не ориентируется во внешнем мире и не овладевает опытом. Я думаю, Ирр понимали это, когда формулировали свой ответ. Они должны были найти нечто такое, что показало бы нам, что они способны к высокому пониманию. – Кроув показала на компьютерную картинку: – Это результаты двух заданий на вычисление. Если вы присмотритесь внимательнее, то обнаружите, что первый результат повторяется одиннадцать раз подряд, потом три раза повторяется второй результат, один раз первый результат, снова девять раз второй, и так далее. На одном месте второй результат повторяется почти тридцать тысяч раз подряд. Но почему? Посылать нам каждый результат больше одного раза имеет смысл для того, чтобы сообщение было достаточно длинным, чтобы мы его зарегистрировали. Но для чего эта, казалось бы, хаотическая последовательность?
– И тут на сцену выходит мисс Чужая, – сказал Шанкар и таинственно улыбнулся.
– Моя альтер эго Джоди Фостер, – кивнула Кроув. – Я должна признаться, что ответ пришёл мне в голову, когда я думала о фильме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127