В круге между Исландией, Гренландией, Северной Норвегией и Свальбардом (Шпицбергеном) располагалось одно из двух лёгких Мирового океана. Лукаса Бауэра интересовало всё, что здесь происходило. Это интересовало и Карен Уивер, то есть её читателей.
Бауэр помахал рукой, подзывая её к себе.
Совершенно лысый, с толстыми стёклами очков, с белой бородкой клинышком, он вполне соответствовал образу одухотворённого учёного. Ему было шестьдесят, он сутулился, но в худом, согбенном теле скрывалась неукротимая энергия. Уивер всегда восхищали такие люди, как Бауэр, особенно их сила воли.
– Идите сюда, Карен! – крикнул Бауэр. – Ну, разве это не удивительно? В этом месте вниз обрушиваются ровно семнадцать миллионов кубометров воды в секунду! – Он смотрел на неё лучистым взором. – Это в двадцать раз больше, чем несут все реки мира.
– Доктор. – Уивер взяла его под руку. – Вы мне это рассказывали уже трижды.
Бауэр заморгал.
– Да что вы говорите!
– Зато вы забыли объяснить мне, как действует ваш дрейфователь. Раз уж я ваш пресс-сотрудник, вам придётся мною заниматься.
– Ну, дрейфователь, автономный дрейфователь… я думал, это и так ясно, разве нет? Ведь вы здесь именно из-за него.
– Я здесь для того, чтобы провести компьютерное моделирование течений, чтобы люди могли видеть, куда направляется ваш дрейфователь. Разве вы забыли?
– Ах, да, вы же не… Но я, к сожалению, не успеваю со временем. Почему бы вам просто не посмотреть, как всё делается…
– Доктор! Опять вы за своё. Вы же хотели мне рассказать, как он действует.
– Да, конечно. В моих публикациях…
– Я читала ваши публикации, доктор, и даже половину в них поняла. И у меня есть кое-какая научная подготовка. Но научно-популярные статьи должны быть занимательными и написанными на языке, понятном любому.
Бауэр взглянул на неё обиженно.
– Я нахожу мои исследования вполне понятными.
– Да, вам. И двум дюжинам ваших коллег.
– Ну что вы. Если текст внимательно изучить…
– Нет, доктор. Объясните мне.
Бауэр наморщил лоб, потом снисходительно улыбнулся:
– Ни один из моих студентов не посмел бы меня так часто перебивать. Но что поделаешь, я не могу отказать вам ни в чём. Вы мне напоминаете… ну, неважно. Идёмте, посмотрим на дрейфователь.
– А потом немного поговорим о результатах вашей работы. Меня уже расспрашивают.
– Да? И кто же?
– Журналы, телевизионные редакции и институты.
– Интересно.
– Нет, всего лишь логично. Это последствия моей работы. Иногда я спрашиваю себя, понимаете ли вы вообще, что такое работа пресс-сотрудника.
Бауэр лукаво улыбнулся:
– Ну, так объясните мне.
– С удовольствием, хоть и в десятый раз. Но вначале вы мне кое-что расскажете.
– Но, детка, меня тоже расспрашивают. Я переписываюсь с учёными всего мира! Вы не поверите, о чём только меня не спрашивают. Один спрашивает о червях, вы только представьте себе! И не отметили ли мы высокую концентрацию метана. Разумеется, отметили, но откуда ему это знать? Поэтому мне придётся…
– Всю эту работу могу сделать я, только введите меня в курс.
Дрейфователь висел на стреле, готовый к спуску. Он был длиной несколько метров, половину конструкции занимала мерцающая трубка. В верхней части были две шарообразные стеклянные ёмкости.
Бауэр потирал руки. Куртка-пуховик была ему явно великовата, и он казался в ней странной арктической птицей.
– Итак, эту штуку мы сейчас опустим в течение, – сказал он. – Её подхватит, так сказать, как виртуальную частицу воды. Вначале вниз, поскольку здесь вода обрушивается вниз, как я уже говорил… ну, самого процесса обрушения не видно, вы понимаете, но вода обрушивается… ну, как бы это объяснить?
– Желательно без иностранных слов.
– Хорошо, следите! В принципе, всё очень просто. Надо знать, что вода имеет разный удельный вес. Самая лёгкая вода – пресная и тёплая. Солёная вода тяжелее. Ведь соль тоже что-то весит, так? Холодная вода тяжелее тёплой, она плотнее. Итак, по мере охлаждения вода тяжелеет…
– И холодная солёная вода тяжелее всего, – закончила Уивер.
– Правильно! – обрадовался Бауэр. – Поэтому морские течения не просто существуют, а существуют на разных этажах. Тёплые течения – на поверхности, холодные – на дне, а между ними – глубинные течения. Тёплые течения влекутся поверху иногда на тысячи километров, пока не попадут в зону холода, где вода, естественно, остывает, так? А когда вода остывает…
– Она тяжелеет.
– Браво. Она тяжелеет и опускается вниз. Из поверхностного течения получается глубинное течение, а то и вовсе донное течение, и вода пускается в обратный путь. Из холода в тепло. Таким образом, все морские течения находятся в постоянном движении, все связаны между собой.
Дрейфователь опустили к поверхности воды. Бауэр побежал к поручням и перегнулся вниз. Потом нетерпеливо помахал рукой, подзывая Уивер.
– Ну, идите же сюда. Здесь лучше видно. – Бауэр сияющими глазами смотрел на аппарат. – Я мечтаю о том, чтобы такие дрейфователи плавали во всех течениях. Мы бы тогда узнали невероятно много.
– А для чего эти два стеклянных шара?
– То есть как для чего? Ах, да. Для подъёмной силы. Чтобы дрейфователь вертикально парил в водяном столбе. Внизу у него груз, вверху пузыри, но главное – это штанга между ними. В ней вся начинка. Управляющая электроника, микроконтроллер, энергоснабжение. И гидрокомпенсатор. Разве это не замечательно? Гидрокомпенсатор!
– Было бы ещё замечательнее, если бы вы мне объяснили, что это такое.
– О, э-э… конечно. – Бауэр пощипал свою эспаньолку. – Мы много думали, как нам этот дрейфователь… Ну, дело вот в чём: жидкости практически несжимаемы, их не сдавить. Вода представляет собой исключение. Очень-то и её не спрессуешь, но как-то… эм-м… утрамбовать можно. И мы делаем это. Мы сжимаем её в штанге так, что там постоянный объём воды, но эта вода то лёгкая, то тяжёлая. Таким образом дрейфователь при том же объёме меняет свой вес.
– Гениально.
– Действительно! Мы можем программировать его так, что он всё делает сам: компрессию, декомпрессию, компрессию, декомпрессию, погружение, подъём, погружение – и всё совершенно без нашего участия… ну, разве не замечательно?
Уивер кивнула, глядя, как это продолговатое устройство погружается в серые волны.
– Дрейфователь может автономно плавать месяцы и годы, передавая акустические сигналы. Так мы можем определить его местонахождение и по нему реконструировать скорость и ход морских течений. А, он погружается. Ушёл.
Дрейфователь скрылся в море. Бауэр удовлетворённо кивнул.
– И куда он поплывёт теперь? – спросила Уивер.
– Боже мой, до чего вы настойчивы. Ну, хорошо, идёмте в лабораторию. Но я должен вас предостеречь. Результаты моей работы вызывают большую тревогу, мягко говоря…
– Мир любит, чтобы его тревожили, разве вы не слышали? Аномалии, нашествие медуз, кораблекрушения одно за другим, исчезновения людей. Так что вы окажетесь в хорошей компании.
– Да? – Бауэр покачал головой. – Вы правы. Я никогда толком не понимал, в чём состоит пресс-работа. Я всего лишь простой профессор. Для меня это слишком сложно.
* * *
Норвежское море, материковая окраина
– Чёрт! – простонал Стоун. – Это прорыв газа!
В контрольном помещении «Солнца» все взгляды были прикованы к монитору. Судя по всему, внизу разверзся ад. Борман сказал в микрофон:
– Немедленно уходим отсюда. В рубке, полный вперёд!
Лунд повернулась и выбежала из помещения. Йохансон поколебался, но последовал за ней. За ними другие. Началась суматоха. Йохансон выбежал на рабочую палубу, где матросы и техники под командованием Лунд подтаскивали холодильные ёмкости. Когда «Солнце» стало резко набирать ход, натянутый трос лебёдки задрожал.
Лунд увидела Йохансона и подбежала к нему.
– Что это было? – крикнул Йохансон.
– Мы наткнулись на газовый пузырь. Идём!
Она подвела его к ограждению борта. Хвистендаль, Стоун и Борман присоединились к ним. Два статойловских техника подошли к краю кормы, прямо под стрелу, и с любопытством заглядывали вниз. Борман заметил натянувшийся трос лебёдки.
– Что он там делает? – рявкнул он. – Почему этот идиот не остановит лебёдку?
Он оторвался от поручней и побежал назад, внутрь корабля.
В тот же момент море начало дико пениться. На поверхность вырывались крупные белые обломки. «Солнце» шло на полной скорости. Кто-то бежал по палубе к стреле, размахивая руками.
– Отойдите! – кричал он статойловцам. – Уйдите из-под стрелы!
Йохансон узнал его. Это был старший офицер, экипаж называл его Псом.
Потом всё произошло разом. Все оказались внутри кипящего и шипящего гейзера. Йохансон увидел очертания грейфера, показавшегося над поверхностью воды. Вокруг распространилась нестерпимая серная вонь. Корма «Солнца» просела, потом стальная пасть косо вырвалась из кипящего ада и гигантским маятником качнулась к корме. Один из двух статойловцев, увидев стремительно надвигающийся грейфер, бросился на пол, а второй, в ужасе раскрыв глаза, нерешительно отступил – и пошатнулся.
Пёс подскочил к нему и попытался притянуть его к полу, но не успел. Многотонная пасть грейфера с размаху ударила мужчину, и тот пролетел несколько метров по воздуху, потом рухнул на палубу, проехал по ней и остался лежать на спине.
– Проклятье! – воскликнула Лунд.
Они с Йохансоном одновременно бросились к бездвижному телу. Старший офицер и члены экипажа склонились над ним. Пёс поднял голову:
– Никому не трогать его. Позвать врача.
Лунд тревожно кусала ногти. Йохансон знал, чего ей стоило быть обречённой на бездействие. Она подошла к грейферу. С него стекала грязь, он медленно останавливался.
– Открывайте! – крикнула она. – Всё, что ещё осталось, – в холодильные камеры.
Из моря всё ещё поднимались шипящие вонючие пузыри. Постепенно их становилось меньше. «Солнце» быстро уходило от места газового прорыва. Последние куски всплывшего метанового льда плавали на поверхности и распадались.
Грейфер со скрежетом раскрыл пасть и вывалил на палубу несколько центнеров льда и грязи. Вокруг бегали люди Бормана и матросы, стараясь как можно больше гидрата упрятать в жидкий азот. Азот дымился, гидрат шипел. Палуба была усеяна щетинистыми телами червей. Некоторые дрожали, извивались и высовывали свои хоботки. Но большинство не выдержало быстрого подъёма. Резкая смена температуры и давления убила их.
Йохансон поднял кусок льда и рассмотрел его поближе. Он был пронизан каналами. В них застряли черви. Он вертел кусок, пока шорох и щелчки распадающейся массы не напомнили ему о том, что надо скорее спасать лёд в жидком азоте. Распад льда начинался прежде всего в каналах. Во льду зияли кратеры, покрытые слизистыми нитями.
Что с ним произошло?
Йохансон забыл про холодильные ёмкости. Он растёр слизь между пальцами. Вещество походило на остатки колонии бактерий. Что эти бактерии делали в глубине льда?
Он огляделся. Палубу покрывала грязная лужа. Человека, которого ударило грейфером, унесли. Йохансон увидел у ограждения Бормана и подошёл к нему.
– Что это было?
– Прорыв газа. Такое случается. Грейфер провалился на двадцать метров в глубину. Снизу поднялся свободный газ. Вы же видели на экране огромный пузырь.
– Да. А какой толщины лёд в этом месте?
– Был метров семьдесят-восемьдесят. Как минимум.
– Должно быть, от него остались одни обломки.
– Наверняка. Надо скорее выяснить, единичный ли это случай.
– Вы хотите взять ещё пробы?
– Естественно, – прорычал Борман. – Если бы не этот несчастный случай на борту… Матрос на лебёдке продолжал поднимать грейфер на полном ходу судна. Он должен был остановить лебёдку. – Он посмотрел на Йохансона. – А вы ничего не заметили, когда поднимался газ?
– Мне показалось, будто мы просели.
– Мне тоже показалось. Газ понижает плотность воды.
– Вы хотите сказать, мы могли бы затонуть?
– Трудно сказать. Вы же слышали про ведьмины дыры?
– Нет.
– Десять лет назад кто-то вышел в море и не вернулся. Последнее, что от него слышали по радио, было то, что он собирается сварить кофе. Вскоре научное судно обнаружило затонувшие останки. В пятидесяти милях от берега, в необычно глубокой впадине. Моряки называют это место ведьминой дырой. На затонувшей лодке не было никаких повреждений, и она лежала на дне, даже не перевернувшись. Будто камнем ушла на дно.
– Как в Бермудском треугольнике.
– Вы попали в точку. Гипотеза именно такая. Единственное, что выдерживает критику. Между Бермудами, Флоридой и Пуэрто-Рико тоже часто происходят прорывы газа. Если газ поднимется в атмосферу, он может даже воспламенить турбины самолёта. Прорыв метана, многократно превышающий тот, который мы только что пережили, – и вместо воды под вами оказывается газ. Вы камнем падаете на дно. – Борман указал на холодильные ёмкости. – Мы пошлём эти пробы в Киль и тогда определённо будем знать, что произошло внизу. Из-за этой дряни мы человека потеряли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Бауэр помахал рукой, подзывая её к себе.
Совершенно лысый, с толстыми стёклами очков, с белой бородкой клинышком, он вполне соответствовал образу одухотворённого учёного. Ему было шестьдесят, он сутулился, но в худом, согбенном теле скрывалась неукротимая энергия. Уивер всегда восхищали такие люди, как Бауэр, особенно их сила воли.
– Идите сюда, Карен! – крикнул Бауэр. – Ну, разве это не удивительно? В этом месте вниз обрушиваются ровно семнадцать миллионов кубометров воды в секунду! – Он смотрел на неё лучистым взором. – Это в двадцать раз больше, чем несут все реки мира.
– Доктор. – Уивер взяла его под руку. – Вы мне это рассказывали уже трижды.
Бауэр заморгал.
– Да что вы говорите!
– Зато вы забыли объяснить мне, как действует ваш дрейфователь. Раз уж я ваш пресс-сотрудник, вам придётся мною заниматься.
– Ну, дрейфователь, автономный дрейфователь… я думал, это и так ясно, разве нет? Ведь вы здесь именно из-за него.
– Я здесь для того, чтобы провести компьютерное моделирование течений, чтобы люди могли видеть, куда направляется ваш дрейфователь. Разве вы забыли?
– Ах, да, вы же не… Но я, к сожалению, не успеваю со временем. Почему бы вам просто не посмотреть, как всё делается…
– Доктор! Опять вы за своё. Вы же хотели мне рассказать, как он действует.
– Да, конечно. В моих публикациях…
– Я читала ваши публикации, доктор, и даже половину в них поняла. И у меня есть кое-какая научная подготовка. Но научно-популярные статьи должны быть занимательными и написанными на языке, понятном любому.
Бауэр взглянул на неё обиженно.
– Я нахожу мои исследования вполне понятными.
– Да, вам. И двум дюжинам ваших коллег.
– Ну что вы. Если текст внимательно изучить…
– Нет, доктор. Объясните мне.
Бауэр наморщил лоб, потом снисходительно улыбнулся:
– Ни один из моих студентов не посмел бы меня так часто перебивать. Но что поделаешь, я не могу отказать вам ни в чём. Вы мне напоминаете… ну, неважно. Идёмте, посмотрим на дрейфователь.
– А потом немного поговорим о результатах вашей работы. Меня уже расспрашивают.
– Да? И кто же?
– Журналы, телевизионные редакции и институты.
– Интересно.
– Нет, всего лишь логично. Это последствия моей работы. Иногда я спрашиваю себя, понимаете ли вы вообще, что такое работа пресс-сотрудника.
Бауэр лукаво улыбнулся:
– Ну, так объясните мне.
– С удовольствием, хоть и в десятый раз. Но вначале вы мне кое-что расскажете.
– Но, детка, меня тоже расспрашивают. Я переписываюсь с учёными всего мира! Вы не поверите, о чём только меня не спрашивают. Один спрашивает о червях, вы только представьте себе! И не отметили ли мы высокую концентрацию метана. Разумеется, отметили, но откуда ему это знать? Поэтому мне придётся…
– Всю эту работу могу сделать я, только введите меня в курс.
Дрейфователь висел на стреле, готовый к спуску. Он был длиной несколько метров, половину конструкции занимала мерцающая трубка. В верхней части были две шарообразные стеклянные ёмкости.
Бауэр потирал руки. Куртка-пуховик была ему явно великовата, и он казался в ней странной арктической птицей.
– Итак, эту штуку мы сейчас опустим в течение, – сказал он. – Её подхватит, так сказать, как виртуальную частицу воды. Вначале вниз, поскольку здесь вода обрушивается вниз, как я уже говорил… ну, самого процесса обрушения не видно, вы понимаете, но вода обрушивается… ну, как бы это объяснить?
– Желательно без иностранных слов.
– Хорошо, следите! В принципе, всё очень просто. Надо знать, что вода имеет разный удельный вес. Самая лёгкая вода – пресная и тёплая. Солёная вода тяжелее. Ведь соль тоже что-то весит, так? Холодная вода тяжелее тёплой, она плотнее. Итак, по мере охлаждения вода тяжелеет…
– И холодная солёная вода тяжелее всего, – закончила Уивер.
– Правильно! – обрадовался Бауэр. – Поэтому морские течения не просто существуют, а существуют на разных этажах. Тёплые течения – на поверхности, холодные – на дне, а между ними – глубинные течения. Тёплые течения влекутся поверху иногда на тысячи километров, пока не попадут в зону холода, где вода, естественно, остывает, так? А когда вода остывает…
– Она тяжелеет.
– Браво. Она тяжелеет и опускается вниз. Из поверхностного течения получается глубинное течение, а то и вовсе донное течение, и вода пускается в обратный путь. Из холода в тепло. Таким образом, все морские течения находятся в постоянном движении, все связаны между собой.
Дрейфователь опустили к поверхности воды. Бауэр побежал к поручням и перегнулся вниз. Потом нетерпеливо помахал рукой, подзывая Уивер.
– Ну, идите же сюда. Здесь лучше видно. – Бауэр сияющими глазами смотрел на аппарат. – Я мечтаю о том, чтобы такие дрейфователи плавали во всех течениях. Мы бы тогда узнали невероятно много.
– А для чего эти два стеклянных шара?
– То есть как для чего? Ах, да. Для подъёмной силы. Чтобы дрейфователь вертикально парил в водяном столбе. Внизу у него груз, вверху пузыри, но главное – это штанга между ними. В ней вся начинка. Управляющая электроника, микроконтроллер, энергоснабжение. И гидрокомпенсатор. Разве это не замечательно? Гидрокомпенсатор!
– Было бы ещё замечательнее, если бы вы мне объяснили, что это такое.
– О, э-э… конечно. – Бауэр пощипал свою эспаньолку. – Мы много думали, как нам этот дрейфователь… Ну, дело вот в чём: жидкости практически несжимаемы, их не сдавить. Вода представляет собой исключение. Очень-то и её не спрессуешь, но как-то… эм-м… утрамбовать можно. И мы делаем это. Мы сжимаем её в штанге так, что там постоянный объём воды, но эта вода то лёгкая, то тяжёлая. Таким образом дрейфователь при том же объёме меняет свой вес.
– Гениально.
– Действительно! Мы можем программировать его так, что он всё делает сам: компрессию, декомпрессию, компрессию, декомпрессию, погружение, подъём, погружение – и всё совершенно без нашего участия… ну, разве не замечательно?
Уивер кивнула, глядя, как это продолговатое устройство погружается в серые волны.
– Дрейфователь может автономно плавать месяцы и годы, передавая акустические сигналы. Так мы можем определить его местонахождение и по нему реконструировать скорость и ход морских течений. А, он погружается. Ушёл.
Дрейфователь скрылся в море. Бауэр удовлетворённо кивнул.
– И куда он поплывёт теперь? – спросила Уивер.
– Боже мой, до чего вы настойчивы. Ну, хорошо, идёмте в лабораторию. Но я должен вас предостеречь. Результаты моей работы вызывают большую тревогу, мягко говоря…
– Мир любит, чтобы его тревожили, разве вы не слышали? Аномалии, нашествие медуз, кораблекрушения одно за другим, исчезновения людей. Так что вы окажетесь в хорошей компании.
– Да? – Бауэр покачал головой. – Вы правы. Я никогда толком не понимал, в чём состоит пресс-работа. Я всего лишь простой профессор. Для меня это слишком сложно.
* * *
Норвежское море, материковая окраина
– Чёрт! – простонал Стоун. – Это прорыв газа!
В контрольном помещении «Солнца» все взгляды были прикованы к монитору. Судя по всему, внизу разверзся ад. Борман сказал в микрофон:
– Немедленно уходим отсюда. В рубке, полный вперёд!
Лунд повернулась и выбежала из помещения. Йохансон поколебался, но последовал за ней. За ними другие. Началась суматоха. Йохансон выбежал на рабочую палубу, где матросы и техники под командованием Лунд подтаскивали холодильные ёмкости. Когда «Солнце» стало резко набирать ход, натянутый трос лебёдки задрожал.
Лунд увидела Йохансона и подбежала к нему.
– Что это было? – крикнул Йохансон.
– Мы наткнулись на газовый пузырь. Идём!
Она подвела его к ограждению борта. Хвистендаль, Стоун и Борман присоединились к ним. Два статойловских техника подошли к краю кормы, прямо под стрелу, и с любопытством заглядывали вниз. Борман заметил натянувшийся трос лебёдки.
– Что он там делает? – рявкнул он. – Почему этот идиот не остановит лебёдку?
Он оторвался от поручней и побежал назад, внутрь корабля.
В тот же момент море начало дико пениться. На поверхность вырывались крупные белые обломки. «Солнце» шло на полной скорости. Кто-то бежал по палубе к стреле, размахивая руками.
– Отойдите! – кричал он статойловцам. – Уйдите из-под стрелы!
Йохансон узнал его. Это был старший офицер, экипаж называл его Псом.
Потом всё произошло разом. Все оказались внутри кипящего и шипящего гейзера. Йохансон увидел очертания грейфера, показавшегося над поверхностью воды. Вокруг распространилась нестерпимая серная вонь. Корма «Солнца» просела, потом стальная пасть косо вырвалась из кипящего ада и гигантским маятником качнулась к корме. Один из двух статойловцев, увидев стремительно надвигающийся грейфер, бросился на пол, а второй, в ужасе раскрыв глаза, нерешительно отступил – и пошатнулся.
Пёс подскочил к нему и попытался притянуть его к полу, но не успел. Многотонная пасть грейфера с размаху ударила мужчину, и тот пролетел несколько метров по воздуху, потом рухнул на палубу, проехал по ней и остался лежать на спине.
– Проклятье! – воскликнула Лунд.
Они с Йохансоном одновременно бросились к бездвижному телу. Старший офицер и члены экипажа склонились над ним. Пёс поднял голову:
– Никому не трогать его. Позвать врача.
Лунд тревожно кусала ногти. Йохансон знал, чего ей стоило быть обречённой на бездействие. Она подошла к грейферу. С него стекала грязь, он медленно останавливался.
– Открывайте! – крикнула она. – Всё, что ещё осталось, – в холодильные камеры.
Из моря всё ещё поднимались шипящие вонючие пузыри. Постепенно их становилось меньше. «Солнце» быстро уходило от места газового прорыва. Последние куски всплывшего метанового льда плавали на поверхности и распадались.
Грейфер со скрежетом раскрыл пасть и вывалил на палубу несколько центнеров льда и грязи. Вокруг бегали люди Бормана и матросы, стараясь как можно больше гидрата упрятать в жидкий азот. Азот дымился, гидрат шипел. Палуба была усеяна щетинистыми телами червей. Некоторые дрожали, извивались и высовывали свои хоботки. Но большинство не выдержало быстрого подъёма. Резкая смена температуры и давления убила их.
Йохансон поднял кусок льда и рассмотрел его поближе. Он был пронизан каналами. В них застряли черви. Он вертел кусок, пока шорох и щелчки распадающейся массы не напомнили ему о том, что надо скорее спасать лёд в жидком азоте. Распад льда начинался прежде всего в каналах. Во льду зияли кратеры, покрытые слизистыми нитями.
Что с ним произошло?
Йохансон забыл про холодильные ёмкости. Он растёр слизь между пальцами. Вещество походило на остатки колонии бактерий. Что эти бактерии делали в глубине льда?
Он огляделся. Палубу покрывала грязная лужа. Человека, которого ударило грейфером, унесли. Йохансон увидел у ограждения Бормана и подошёл к нему.
– Что это было?
– Прорыв газа. Такое случается. Грейфер провалился на двадцать метров в глубину. Снизу поднялся свободный газ. Вы же видели на экране огромный пузырь.
– Да. А какой толщины лёд в этом месте?
– Был метров семьдесят-восемьдесят. Как минимум.
– Должно быть, от него остались одни обломки.
– Наверняка. Надо скорее выяснить, единичный ли это случай.
– Вы хотите взять ещё пробы?
– Естественно, – прорычал Борман. – Если бы не этот несчастный случай на борту… Матрос на лебёдке продолжал поднимать грейфер на полном ходу судна. Он должен был остановить лебёдку. – Он посмотрел на Йохансона. – А вы ничего не заметили, когда поднимался газ?
– Мне показалось, будто мы просели.
– Мне тоже показалось. Газ понижает плотность воды.
– Вы хотите сказать, мы могли бы затонуть?
– Трудно сказать. Вы же слышали про ведьмины дыры?
– Нет.
– Десять лет назад кто-то вышел в море и не вернулся. Последнее, что от него слышали по радио, было то, что он собирается сварить кофе. Вскоре научное судно обнаружило затонувшие останки. В пятидесяти милях от берега, в необычно глубокой впадине. Моряки называют это место ведьминой дырой. На затонувшей лодке не было никаких повреждений, и она лежала на дне, даже не перевернувшись. Будто камнем ушла на дно.
– Как в Бермудском треугольнике.
– Вы попали в точку. Гипотеза именно такая. Единственное, что выдерживает критику. Между Бермудами, Флоридой и Пуэрто-Рико тоже часто происходят прорывы газа. Если газ поднимется в атмосферу, он может даже воспламенить турбины самолёта. Прорыв метана, многократно превышающий тот, который мы только что пережили, – и вместо воды под вами оказывается газ. Вы камнем падаете на дно. – Борман указал на холодильные ёмкости. – Мы пошлём эти пробы в Киль и тогда определённо будем знать, что произошло внизу. Из-за этой дряни мы человека потеряли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127