Йохансон растерянно глянул на Уивер:
– А я думал…
– Я тоже думала. – Она в ужасе смотрела на приближавшуюся фигурку. – Надо спуститься. О боже, клянусь, я не знала, что Стивен остался здесь, я думала, они все…
Йохансон энергично замотал головой:
– Он не успеет.
– Мы не можем его бросить.
– Посмотрите же туда, чёрт побери. Мы не успеем.
Уивер оттолкнула его и бросилась к двери, но потеряла равновесие, потому что пилот направил машину боком навстречу бегущему человеку. Вертолёт задрожал от порывов ветра. Пилот изрыгал ругательства.
– Он успеет, – крикнула Уивер. – Надо спуститься!
– Нет, – прошептал Йохансон.
Она не услышала его. Она не могла его услышать. Даже рёв винтов тонул теперь в грохоте набегающего моря. Йохансон знал, что учёного уже не спасти, они только потеряют драгоценное время, и уже сомневался, что сами успеют спастись. Он заставил себя оторвать взгляд от бегущего человека и посмотрел вперёд.
Волна была гигантская. Отвесная стена бушующей чёрно-зелёной воды высотой метров тридцать. Ещё несколько сот метров отделяли её от берега, но она приближалась со скоростью экспресса, и это значило, что до столкновения оставалось несколько секунд. Времени поднять на борт человека и ускользнуть от набегающей массы воды не было, это ясно. И всё же пилот в последний раз попытался приблизиться к бегущему. Может, он надеялся, что мужчина сможет одним прыжком угодить в открытую дверь или схватиться за лыжу, – как это всегда получается в кино у Брюса Ли или у Пирса Броснана.
Учёный споткнулся и упал, растянувшись на земле.
Это конец, подумал Йохансон.
Всё потемнело. Неба больше не было – его заслонил фронт волны. Она надвигалась с бешеной скоростью. Свой шанс они упустили. Прошляпили единственную возможность. Они столкнутся с гигантским валом на половине его высоты. Если даже удирать в сторону суши, вода их всё равно догонит. Цунами быстрее, тем более что вертолёт ещё нужно развернуть передом. Оставшихся секунд не хватало.
С некоторой отстранённостью Йохансон удивился, как он выносит вид отвесного фронта воды, не теряя рассудка. Пилот сделал единственно верный ход, направив вертолёт вверх и одновременно пятясь назад. Нос машины опустился. На мгновение под стеклом кабины показалась земля, но они не падали на неё, а, наоборот, поднимались задом, удаляясь от несущейся на них волны. Йохансон никогда бы не подумал, что вертолёт способен на такой манёвр, – может быть, и сам пилот не знал об этом, – но пока получалось.
Ослабевающая волна гналась за ними с пеной у рта, как голодный зверь. Она набежала на берег и начала рушиться. Горы пены неслись за вертолётом в его смехотворном бегстве. Цунами ревело и бушевало. В следующий миг ужасный удар потряс вертолёт, и Йохансона отшвырнуло к стенке – прямо у открытого дверного проёма. Вода ударила ему в лицо. Он саданулся головой о борт, и перед глазами заплясали красные молнии. Пальцы наткнулись на распорку и вцепились в неё. Единственной мыслью было, что волна их всё-таки настигла, и он ждал конца.
Потом его взгляд прояснился. Кабина была заполнена брызгами. Над вертолётом проносились рваные серые клочья облаков.
Они ушли.
Они успели. Не рухнули в цунами, а проскочили над самым его гребнем.
Вертолёт продолжал подниматься, делая крюк, и теперь они могли видеть под собой берег. Только никакого берега больше не было. Внизу не было ничего, кроме бешеного потока, который, не снижая скорости, рвался вперёд, заглатывая сушу. Вдали, на утёсах, взрывались сверкающие пенные фонтаны, взлетая высоко в небо, гораздо выше уровня вертолёта, словно желая соединиться с облаками.
Уивер с трудом поднялась. Её швырнуло на кресла, когда вертолёт настигла водяная стена. Она смотрела наружу и только повторяла:
– Боже мой, боже мой!
Пилот молчал. Лицо его было пепельно-серым, челюсть тряслась.
Но он всё-таки успел.
Теперь они летели вслед за волной. Водные массы неслись по земле быстрее, чем мог лететь вертолёт. Впереди показалась возвышенность, и поток пронёсся над ней и залил лежащую позади неё долину, почти не затормозившись в своём беге. Йохансон увидел, что долина усеяна белыми пятнами, и понял, что это овцы, в диком испуге бегущие прочь, а потом и овцы исчезли.
Приморский город, подумал Йохансон, стёрло бы с лица земли.
Нет, не так. Его сотрёт с лица земли. И не один. Пожалуй, все города, расположенные на берегах северных морей, затонут в этой чёртовой мельнице. Цунами, где бы оно ни возникло, распространяется в эти минуты кольцом – в соответствии с природой импульсной волны. Её разрушительной силы хватит и на Норвегию, и на Голландию, и на Германию, и на Шотландию, и на Исландию. Внезапно ему стало ясно, какого масштаба разворачивается катастрофа, и он охнул и скрючился, будто в живот ему вонзили раскалённое железо.
Он вспомнил, кто как раз сейчас был в Свегесунне.

* * *
Свегесунне, Норвегия
Братья Хауфен оказались компанейскими стариками. Они из кожи лезли, чтобы угодить Лунд. Дело дошло до уверений, что оба они лучшие любовники, чем Каре Свердруп, при этом они толкали друг друга кулаком в бок и перемигивались, и Лунд пришлось выпить с ними ещё по рюмочке, прежде чем они согласились, наконец, отпустить её.
Она посмотрела на часы. Если выйти прямо сейчас, она окажется в «Фискехузе» точно вовремя. Настолько точно, что это даже унизительно для неё: уж коли прибежала минута в минуту, значит, так уж ей приспичило. А несколько минут опоздания поддержали бы её суверенитет.
Глупости, конечно, но спешить в «Фискехузе» ей всё-таки не стоит.
Оба старика настаивали на прощальном объятии. Твердили, что она для Каре то, что нужно: не воротит нос от хорошей выпивки. Лунд пришлось пройти сквозь строй комплиментов, шуточек и добрых советов, прежде чем один из братьев наконец проводил её из погребка. Он открыл ей наружную дверь, увидел, что там идёт дождь, и заявил, что без зонта её не отпустит. Напрасно она заверяла его, что вообще никогда не ходит с зонтом, что профессия приучила её к любой погоде, – старик сбегал за зонтом, и последовало ещё одно объятие, прежде чем она, наконец, освободилась и зашагала в сторону ресторана, не раскрывая зонта.
Небо стало ещё чернее, и она ускорила шаг. Но ведь она решила не торопиться? Ты ничего не умеешь делать без спешки, ругала она себя. Йохансон был прав.
Но уж такова она, и, кроме того, ей уже не терпелось поскорее встретиться с мужчиной, которого она решила любить всю оставшуюся жизнь.
Откуда-то доносился тихий писк. Это был её мобильник! Чёрт возьми, она про него совсем забыла. Она торопливо расстегнула молнию куртки и выудила из кармана телефон. Может, Каре делал уже не первую попытку дозвониться, но в подвале она была недоступна.
– Тина?
Она осеклась: это был не Каре.
– Сигур? О, как приятно, что ты звонишь, я…
– Где ты была, чёрт возьми, я иззвонился весь.
– Извини, я…
– Где ты сейчас?
– В Свегесунне, – сказала она, помедлив. Его голос звучал не из помещения, и на него накладывался какой-то атмосферный грохот и ещё нечто такое, чего она никогда не слышала и что вселяло страх. – Я иду по берегу, погода мерзкая, но ты же меня знаешь…
– Беги!
– Чего?
– Беги немедленно прочь от моря!
– Сигур! Ты в своём уме?
– Сию же секунду! – Он продолжал говорить, задыхаясь. Его слова барабанили по ней, как дождь, то и дело прерываясь атмосферными помехами и шумом, так что ей казалось, что она ослышалась. Потом до неё начал доходить смысл его слов, и ноги стали ватными.
– Я не знаю, где эпицентр, – надрывался он в крике, – до вас явно дальше, но времени всё равно нет. Беги, Бога ради, куда повыше!
Она уставилась на море.
Шторм гнал к берегу рваный прибой.
– Тина? – крикнул Йохансон.
– Я… сейчас!
Она хватила воздуха, отшвырнула зонтик и бросилась бежать.
Сквозь дождь она видела огни ресторана, приветливые и зовущие. Каре, думала она. Надо взять машину, твою или мою. Джип она оставила в пятистах метрах от ресторана, но Каре всегда паркуется рядом с «Фискехузе». На бегу она пыталась разглядеть, стоит ли его машина на обычном месте. Дождь заливал ей глаза, она свирепо его вытирала. Потом сообразила, что ресторанная стоянка находится по другую сторону здания, и отсюда машину не увидеть. Она побежала ещё быстрее.
К вою ветра и рёву прибоя примешался какой-то новый шум. Громкое хлюпанье.
Она, не останавливаясь, повернула голову и остолбенела.
Происходило что-то невообразимое. Море уходило, будто кто его всасывал. Перед ней, насколько хватало глаз, обнажалось чёрное, каменистое дно.
Потом раздался гром.
Она проморгалась и снова стёрла из уголков глаз дождевую воду. На горизонте среди непогоды обозначилось что-то мутное, мощное, медленно приобретая очертания. Сперва ей показалось, что это надвигается более тёмный облачный фронт. Но этот фронт приближался слишком быстро, и верхний его край был чересчур ровным.
Лунд непроизвольно отступила на шаг.
И потом снова побежала.
Без машины она погибла, тут даже вопроса не было. Возвышенность начиналась лишь за городком, в сторону материка, туда ещё надо было доехать. Она старалась дышать равномерно и глубоко, чтобы подавить поднимавшуюся панику, и почувствовала выброс адреналина в мышцы. Теперь сил было достаточно, чтобы бежать сколько угодно, но что толку, волна всё равно быстрее.
Впереди была развилка: направо отходила дорога на пригорок, к той площадке, где Лунд оставила джип Йохансона. Если свернуть сейчас, она кратчайшим путём попадала к машине. И – на улицу, и – в сторону холмов, сколько хватит мочи у мотора. Но что будет с Каре, если она уедет? Тогда он погиб. Нет, немыслимо, невозможно, она не может удрать, бросив его. Старики в винокурне сказали, что он поехал прямиком в «Фискехузе». Значит, он ждёт её там, и он ничем не заслужил, чтобы его бросили. И она не заслужила оставаться одной.
Она миновала развилку, стремясь к освещённому зданию. Оно было уже рядом. Она уповала на то, что его машина на месте. Гром приближался с ужасающей скоростью, но она старалась не думать о нём, чтобы страх не парализовал её, и продолжала быстро бежать. Она опередит эту проклятую волну, быстроты у неё хватит на двоих.
Распахнулась дверь ресторана, ведущая на террасу. Кто-то выбежал наружу и оцепенел, глядя на море.
То был Каре.
Она стала кричать ему, но её крики тонули в рёве ветра и грохоте накатывающейся волны. Свердруп не сводил глаз с моря и не оглядывался по сторонам, как отчаянно ни выкрикивала она его имя.
Потом он бросился бежать.
Он скрылся за зданием ресторана, и Лунд застонала, но продолжала бежать. В следующую секунду до неё донёсся сквозь шторм рёв мотора. Мгновение спустя машина Каре вылетела из-за ресторана, мчась в сторону дороги, ведущей на возвышенность.
У неё чуть не остановилось сердце.
Он не мог так поступить. Он должен был, обязан был её увидеть!
Но не увидел.
Каре успеет. Он должен успеть.
Силы покинули её. Она продолжала бежать, теперь уже не к ресторану, а через кусты и камни на пригорок, к парковке. Это был единственный путь, какой ей оставался. Джип был её последней надеждой. Через несколько метров она упёрлась в изгородь – металлическую сетку двухметровой высоты. Она вцепилась в ячейки и подтянулась вверх. Одним рывком она была уже на другой стороне, но снова потеряла драгоценные секунды, а волна грохотала всё ближе. Зато она уже различала за завесой дождя очертания джипа, до него было рукой подать.
Она припустила ещё быстрей. Скалы закончились, началась трава. А вот и бетон под ногами. Славно-то как! Вот и машина. Ещё метров сто. Даже меньше. Может быть, пятьдесят.
Сорок.
Беги, Тина, беги!
Бетон задрожал под ногами. В ушах у Лунд гремело, молотком стучала кровь.
Беги!
Рука скользнула в карман куртки, нащупала ключ. Подошвы отбивали такт по бетону. На последних метрах она поскользнулась, поехала, но ничего, ударилась о машину, быстрее открывай!
Она почувствовала, как ключ выпал из рук.
Нет, подумала она, пожалуйста, нет. Только не это.
Она панически шарила вокруг себя по земле. О боже, где же проклятый ключ, куда же он упал!
Её накрыла темнота.
Она медленно подняла голову и увидела волну.
Внезапно стало некуда спешить. Она знала, что всё равно не успеет. Она жила быстро и быстро умрёт. По крайней мере, она надеялась, что быстро. Раньше она иногда спрашивала себя, каково это – умирать и о чём человек думает, когда конец неминуем. Когда смерть уже здесь и говорит: вот она я. Даю тебе пять секунд, подумай о чём хочешь, пока я добрая, и можешь даже заново просмотреть всю твою жизнь, я дам тебе время. Разве не так всё происходит? Разве в переворачивающейся машине, под дулом пистолета, в падении с обрыва в пропасть перед глазами не пробегает удивительным образом вся твоя жизнь, картинки детства, первая любовь – этакий томик избранного? Все говорят, значит, так оно и есть.
Но единственное, что чувствовала Лунд, был страх:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127