Обычно смерть меня не впечатляет. В последний раз я плакал, когда умерла моя мать. А умер отец – и я даже горевать не мог. Ты знаешь эту историю. Но Лисия? Боже мой. У меня не было на её счёт никаких видов. Студентка, которая меня только раздражала, пока я к ней просто не притерпелся.
Уивер робко коснулась его плеча. Пальцы Эневека погладили её руку.
– Твоя программа, кстати, функционирует, – сказал он.
– Это значит, им в лаборатории осталось только соответственно перекроить биологию.
– Да. Но ведь это пока остаётся гипотезой.
Они снабдили виртуальных одноклеточных обучаемой ДНК, которая была в состоянии постоянно мутировать. По сути, каждая отдельная клетка в соответствии с этой моделью представляла собой маленький автаркический компьютер, который постоянно переписывал свою программу. Любая новая информация изменяла структуру генома. Когда изменённые клетки сливались с другими, они передавали свою информацию дальше – и соответственно изменялась ДНК остальных. Таким образом коллектив не только постоянно учился, – слияние обеспечивало ему постоянное равенство информации. Каждое новое знание одноклеточного обогащало общий опыт коллектива.
Эта мысль была революционной. Она могла бы означать, что знание передаётся по наследству. Обсудив её с Йохансоном, Оливейра и Рубиным, они растерялись ещё больше, поскольку идея содержала большую загвоздку.
* * *
Контрольное помещение
– Если ДНК мутирует, это приводит к изменению генетической информации, – объяснял Рубин. – А это готовит всем живым существам большие проблемы.
Посреди разбора тестов он вдруг смылся из лаборатории, – якобы снова у него начался приступ мигрени. Под этим предлогом он оказался в секретном контрольном помещении вместе с Ли, Пиком и Вандербильтом. Они прошлись по протоколам прослушивания. Естественно, каждый в этом помещении знал о программе, которую создали Эневек с Уивер, а также об их теории. Но без Рубина они не знали, как к ней подступиться.
– Организм настроен на исправную ДНК, – сказал Рубин. – Иначе он заболевает, либо его потомство рождается больным. Радиоактивное облучение, например, вызывает в ДНК непоправимые повреждения, – в итоге рождаются мутанты или люди заболевают раком.
– А как же с эволюционным развитием? – спросил Вандербильт. – Если мы развились из обезьяны в человека, значит, ДНК не оставалась всегда одинаковой.
– Правильно, но эволюция идёт на протяжении длительного времени. И она выбирает тех, у кого естественная норма мутации приводит к лучшему приспособлению. Природа многое отбраковала. Однако между генетическим изменением и отбраковкой находится ещё одно звено: ремонт. Вспомните о солнечном загаре. Солнечный свет изменяет клетки верхнего слоя кожи, это приводит к мутации ДНК. Мы становимся коричневыми, и если сгорим, то кожа отторгнет разрушенные клетки. В другом случае она их ремонтирует. Без ремонта мы были бы нежизнеспособны. Нас расшатывали бы самые мелкие мутации, никакая рана не заживала бы, никакая болезнь не излечивалась.
– Понятно, – сказала Ли. – Но как это выглядит у одноклеточных?
– Точно так же, – сказал Рубин. – Если ДНК мутирует, её нужно ремонтировать. Понимаете, такие клетки размножаются делением. Если ДНК не починить, вид не будет стабильным. Какие клетки ни возьми, природа заинтересована держать мутационную норму на приемлемом уровне. Ну, а теперь о загвоздке в теории Эневека. Геном всегда чинится целиком, по всей длине. Представьте себе ремонтные энзимы в виде полицейского патруля, который прочёсывает ДНК по всей длине на предмет неполадок. Как только находит повреждённое место, начинает чинить. Информация, которая является исходным, правильным состоянием, остаётся под охраной. Во время патрулирования они сразу узнают, где ген первоначальный, а где изменённый. Это как если бы вы учили ребёнка говорить. Едва он выучит слово, как тут же появятся ремонтные энзимы и перепрограммируют мозг назад, в оригинальное состояние, то есть в состояние незнания. Овладевание знанием невозможно.
– Тогда теория Эневека – ахинея, – констатировала Ли. – Она может функционировать только в том случае, если изменения ДНК одноклеточного будут сохраняться.
– С одной стороны, да, любая новая информация рассматривается ремонтным энзимом как повреждение, и геном быстренько чинится. Назад, к нулю, так сказать.
– Я подозреваю, – усмехнулся Вандербильт, – что сейчас последует «с другой стороны».
– Есть другая сторона, – с сомнением кивнул Рубин.
– И в чём она состоит?
– Понятия не имею.
– Минуточку, – сказал Пик, выпрямившись на своём стуле и поморщившись от боли. Его ступня была в гипсе. Вид у него был измученный. – Но вы же только что…
– Я знаю! Но теория просто чудесная, – воскликнул Рубин. Голос у него всё чаще срывался. Когда ему долго приходилось говорить, начинали сказываться последствия нападения Грейвольфа. – Она бы всё объяснила. Сегодня утром мы были свидетелями своеобразного процесса. Эта штука изучала нашего робота. Это не имело ничего общего ни с инстинктивным поведением, ни с животным любопытством. Это был чистый разум! Объяснение Эневека должно быть верным. Компьютерная модель Уивер функционирует.
– Вас не поймёшь, – вздохнул Вандербильт и промокнул лоб платком.
Рубин развёл руками:
– Возможность кроется в аномалии. Ремонтные энзимы тоже делают ошибки. Правда, редко, но в одном из 10 000 случаев они промахиваются. Одна базовая пара, которая не будет возвращена в оригинальное состояние. Это мало, но этого достаточно, чтобы кто-то родился на свет гемофиликом, или раковым больным, или с волчьей пастью. Мы видим в этом дефекты, но это доказывает, что ремонтный принцип действует не безгранично.
Ли встала и принялась широкими шагами ходить взад-вперёд.
– Значит, вы убеждены, что одноклеточные идентичны Ирр? Мы нашли нашего противника?
– Два ограничения, – быстро сказал Рубин. – Первое, мы должны разрешить проблему ДНК. Второе, должно быть что-то вроде королевы. Коллектив может быть сколь угодно разумным, но то, что попало нам в руки, на мой взгляд, лишь исполнительная часть целого.
– Королева? Как можно её себе представить?
– Такая же, как все, и всё же другая. Возьмите муравьёв. Матка – тоже муравьиха, но особенная. От неё всё исходит. Ирр – существо стаи, коллектив микроорганизмов. Если Эневек прав, они воплощают собой второй путь эволюции к разумной жизни, – но что-то должно ими управлять.
– Значит, если мы найдём эту королеву… – начал Пик.
– Нет, – Рубин отрицательно покачал головой. – Нам ничего не сделать. Королев может быть много. Миллионы. И если они умные, они нам не покажутся. – Он сделал паузу. – Но чтобы действовать в качестве королев, они должны подчиняться тем же принципам, что и остальные Ирр. Слияние и генетическая память. Сейчас мы на стадии получения пахучего вещества, которое клетки выделяют в знак того, что они хотят слиться. Феромон, рецепт которого Оливейра и Йохансон уже почти нащупали. Посредством этого феромона клетки гарантированно сливаются и с королевой. Аромат – это ключ к коммуникации Ирр. – Рубин самодовольно улыбнулся: – И он может стать ключом к решению всех наших проблем.
– Хорошо, Мик, – милостиво кивнул Вандербильт. – Мы вас опять полюбили. Хоть вы и подложили нам свинью на нижней палубе.
– Я не виноват, – обиженно сказал Рубин.
– Вы сотрудник ЦРУ, Мик. Моего ведомства. У нас нет такого понятия – «я не виноват». Разве мы забыли упомянуть об этом, принимая вас на службу?
– Нет.
– Рад слышать. Джуд сейчас будет говорить с президентом. Она доложит ему, что вы хороший мальчик. Спасибо за визит. Назад в соляные копи, братец!
* * *
Флагманский конференц-зал
Кроув и Шанкар казались уже далеко не такими уверенными, как при расшифровке первого сигнала. Подавленное и раздражённое состояние владело всей группой, которую удручали не только события, разыгравшиеся на нижней палубе. Становилось всё очевиднее, что никто не понимает действий Ирр.
– Они посылают сигнал и одновременно атакуют нас! – недоумевал Пик. – Кто так поступает?
– Перестаньте, наконец, думать в таких категориях, – сказал Шанкар. – Это не люди.
– Я просто хочу понять.
– Ничего вы не поймёте, если будете применять человеческую логику, – сказала Кроув. – Возможно, первое послание было предостережением: мол, нам известно, где вы!
– А может, это был обманный манёвр? – предположила Оливейра.
– В чём же тут, по-твоему, обман? – спросил Эневек.
– Отвлечь нас.
– Одно им, во всяком случае, удалось, – сказал Йохансон. – Мы поверили, что они заинтересованы в общении. Сэл прав, никто из людей бы так вероломно не поступил. Может быть, им это известно. Они нас убаюкали и показали себя во всём великолепии. Мы ожидали космического откровения, а получили по мордасам.
– Может, в первый раз вам следовало послать что-нибудь другое, а не это ваше дурацкое математическое задание, – сказал Вандербильт, обращаясь к Кроув.
Впервые, сколько Эневек знал её, Кроув вышла из равновесия:
– А у вас есть лучший вариант, Джек?
– Это не моя задача, а ваша – искать лучший вариант, – агрессивно заявил Вандербильт. – За коммуникацию с ними отвечаете вы.
– С кем? Вы же всегда считали, что за всем этим стоят исламисты.
– Если вы отправляете им послания, которые выдают им наше расположение, то вам и решать эту проблему. Ведь это вы запаковали в звуковой импульс всю информацию о человечестве. Это вы послали им приглашение напасть на нас!
– Если хочешь с кем-то поговорить, нужно с ним познакомиться! – ядовито ответила Кроув. – Неужто непонятно, осёл вы этакий? Я хочу знать, кто они, поэтому рассказываю им и о нас.
– Ваши послания – это тупик…
– Боже мой, да мы только начали!
– …как и весь ваш дутый SETI. Вы только начали? Мои поздравления. Скольким людям будет стоить жизни, когда вы развернётесь на всю катушку?
– Джек, – сказала Ли, и это прозвучало, как «сидеть!» или «место!».
– Эта идиотская программа контакта…
– Джек, заткнитесь! Мне нужны не ссоры, а результаты. Итак, у кого в этом зале есть результаты?
– У нас, – жёлчно ответила Кроув. – Ядро второго сигнала – формула: вода. H2O. Что означает всё остальное, мы тоже скоро выясним, если только никто не будет стоять у нас над душой!
– Мы тоже немного продвинулись, – начала Уивер.
– И мы! – перебил её Рубин. – Мы сделали большой шаг вперёд, благодаря… э-э… активному вкладу Сигура и Сью. – Он закашлялся. Его голосовые связки всё ещё были не в порядке. – Может, ты расскажешь, Сью?
– Зачем ты перебиваешь людей, – шикнула на него Оливейра. И вслух сказала: – Мы экстрагировали феромон, который приводит клетки к слиянию.
Она поставила на стол герметично закрытую мензурку с прозрачной жидкостью.
– Мы его расшифровали и теперь можем производить. Рецепт поразительно прост. Как именно они входят с его помощью в контакт, пока нельзя сказать, так же как неизвестно, кто или что инициирует слияние. Но, допустим, есть некий побудитель – для простоты назовём его королевой, – тогда остаётся выяснить, как многие миллиарды свободно парящих одноклеточных, не имея глаз и ушей, скликаются в одно место. Для этого и служит феромон – как сигнал: сливаемся! На коротком расстоянии он действует превосходно. Нам пока неясно, как слившиеся клетки общаются между собой. В нейронном компьютере или в человеческом мозгу всегда используются вещества-посыльные, лиганды. Если одна клетка хочет о чём-то проинформировать другую, она посылает сообщение. А у той, как во всяком приличном доме, есть дверь и звонок – научно выражаясь, рецептор. Лиганды звонят, звонок передаётся внутрь клетки и обогащает геном новой информацией.
Она сделала паузу.
– Судя по всему, микроорганизмы в танке так и связываются: через лиганды и рецепторы. Каждая клетка выдаёт целое облако душистых молекул, а рецепторов у неё тоже много – около 200 000. Ими она принимает феромоны и стыкуется с коллективом. 200 000 звонков, чтобы обменяться информацией с соседними клетками, – это нечто. Процесс слияния происходит как эстафета: клетка принимает феромон от коллектива и присоединяется к соседним клеткам. В момент присоединения она сама продуцирует феромоны, чтобы просигналить следующим клеткам, и так далее. Чтобы лучше всё понять, забежим немного вперёд и предположим, что клетки, которые мы исследовали, и являются нашими врагами Ирр. Что нам сразу бросилось в глаза – клетки располагают не просто рецепторами, а рецепторными парами. Мы долго ломали голову, для чего это. А это связано с сохранением здоровья коллектива. Один рецептор – универсальный – узнаёт: я есть Ирр. Парный ему – специальный – рецептор говорит: я есть здоровый Ирр с неповреждённой ДНК и гожусь для коллектива.
– А одним рецептором это нельзя проделать? – спросил Шанкар.
– Видимо, нет. – Оливейра задумалась. – Это очень умная система.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Уивер робко коснулась его плеча. Пальцы Эневека погладили её руку.
– Твоя программа, кстати, функционирует, – сказал он.
– Это значит, им в лаборатории осталось только соответственно перекроить биологию.
– Да. Но ведь это пока остаётся гипотезой.
Они снабдили виртуальных одноклеточных обучаемой ДНК, которая была в состоянии постоянно мутировать. По сути, каждая отдельная клетка в соответствии с этой моделью представляла собой маленький автаркический компьютер, который постоянно переписывал свою программу. Любая новая информация изменяла структуру генома. Когда изменённые клетки сливались с другими, они передавали свою информацию дальше – и соответственно изменялась ДНК остальных. Таким образом коллектив не только постоянно учился, – слияние обеспечивало ему постоянное равенство информации. Каждое новое знание одноклеточного обогащало общий опыт коллектива.
Эта мысль была революционной. Она могла бы означать, что знание передаётся по наследству. Обсудив её с Йохансоном, Оливейра и Рубиным, они растерялись ещё больше, поскольку идея содержала большую загвоздку.
* * *
Контрольное помещение
– Если ДНК мутирует, это приводит к изменению генетической информации, – объяснял Рубин. – А это готовит всем живым существам большие проблемы.
Посреди разбора тестов он вдруг смылся из лаборатории, – якобы снова у него начался приступ мигрени. Под этим предлогом он оказался в секретном контрольном помещении вместе с Ли, Пиком и Вандербильтом. Они прошлись по протоколам прослушивания. Естественно, каждый в этом помещении знал о программе, которую создали Эневек с Уивер, а также об их теории. Но без Рубина они не знали, как к ней подступиться.
– Организм настроен на исправную ДНК, – сказал Рубин. – Иначе он заболевает, либо его потомство рождается больным. Радиоактивное облучение, например, вызывает в ДНК непоправимые повреждения, – в итоге рождаются мутанты или люди заболевают раком.
– А как же с эволюционным развитием? – спросил Вандербильт. – Если мы развились из обезьяны в человека, значит, ДНК не оставалась всегда одинаковой.
– Правильно, но эволюция идёт на протяжении длительного времени. И она выбирает тех, у кого естественная норма мутации приводит к лучшему приспособлению. Природа многое отбраковала. Однако между генетическим изменением и отбраковкой находится ещё одно звено: ремонт. Вспомните о солнечном загаре. Солнечный свет изменяет клетки верхнего слоя кожи, это приводит к мутации ДНК. Мы становимся коричневыми, и если сгорим, то кожа отторгнет разрушенные клетки. В другом случае она их ремонтирует. Без ремонта мы были бы нежизнеспособны. Нас расшатывали бы самые мелкие мутации, никакая рана не заживала бы, никакая болезнь не излечивалась.
– Понятно, – сказала Ли. – Но как это выглядит у одноклеточных?
– Точно так же, – сказал Рубин. – Если ДНК мутирует, её нужно ремонтировать. Понимаете, такие клетки размножаются делением. Если ДНК не починить, вид не будет стабильным. Какие клетки ни возьми, природа заинтересована держать мутационную норму на приемлемом уровне. Ну, а теперь о загвоздке в теории Эневека. Геном всегда чинится целиком, по всей длине. Представьте себе ремонтные энзимы в виде полицейского патруля, который прочёсывает ДНК по всей длине на предмет неполадок. Как только находит повреждённое место, начинает чинить. Информация, которая является исходным, правильным состоянием, остаётся под охраной. Во время патрулирования они сразу узнают, где ген первоначальный, а где изменённый. Это как если бы вы учили ребёнка говорить. Едва он выучит слово, как тут же появятся ремонтные энзимы и перепрограммируют мозг назад, в оригинальное состояние, то есть в состояние незнания. Овладевание знанием невозможно.
– Тогда теория Эневека – ахинея, – констатировала Ли. – Она может функционировать только в том случае, если изменения ДНК одноклеточного будут сохраняться.
– С одной стороны, да, любая новая информация рассматривается ремонтным энзимом как повреждение, и геном быстренько чинится. Назад, к нулю, так сказать.
– Я подозреваю, – усмехнулся Вандербильт, – что сейчас последует «с другой стороны».
– Есть другая сторона, – с сомнением кивнул Рубин.
– И в чём она состоит?
– Понятия не имею.
– Минуточку, – сказал Пик, выпрямившись на своём стуле и поморщившись от боли. Его ступня была в гипсе. Вид у него был измученный. – Но вы же только что…
– Я знаю! Но теория просто чудесная, – воскликнул Рубин. Голос у него всё чаще срывался. Когда ему долго приходилось говорить, начинали сказываться последствия нападения Грейвольфа. – Она бы всё объяснила. Сегодня утром мы были свидетелями своеобразного процесса. Эта штука изучала нашего робота. Это не имело ничего общего ни с инстинктивным поведением, ни с животным любопытством. Это был чистый разум! Объяснение Эневека должно быть верным. Компьютерная модель Уивер функционирует.
– Вас не поймёшь, – вздохнул Вандербильт и промокнул лоб платком.
Рубин развёл руками:
– Возможность кроется в аномалии. Ремонтные энзимы тоже делают ошибки. Правда, редко, но в одном из 10 000 случаев они промахиваются. Одна базовая пара, которая не будет возвращена в оригинальное состояние. Это мало, но этого достаточно, чтобы кто-то родился на свет гемофиликом, или раковым больным, или с волчьей пастью. Мы видим в этом дефекты, но это доказывает, что ремонтный принцип действует не безгранично.
Ли встала и принялась широкими шагами ходить взад-вперёд.
– Значит, вы убеждены, что одноклеточные идентичны Ирр? Мы нашли нашего противника?
– Два ограничения, – быстро сказал Рубин. – Первое, мы должны разрешить проблему ДНК. Второе, должно быть что-то вроде королевы. Коллектив может быть сколь угодно разумным, но то, что попало нам в руки, на мой взгляд, лишь исполнительная часть целого.
– Королева? Как можно её себе представить?
– Такая же, как все, и всё же другая. Возьмите муравьёв. Матка – тоже муравьиха, но особенная. От неё всё исходит. Ирр – существо стаи, коллектив микроорганизмов. Если Эневек прав, они воплощают собой второй путь эволюции к разумной жизни, – но что-то должно ими управлять.
– Значит, если мы найдём эту королеву… – начал Пик.
– Нет, – Рубин отрицательно покачал головой. – Нам ничего не сделать. Королев может быть много. Миллионы. И если они умные, они нам не покажутся. – Он сделал паузу. – Но чтобы действовать в качестве королев, они должны подчиняться тем же принципам, что и остальные Ирр. Слияние и генетическая память. Сейчас мы на стадии получения пахучего вещества, которое клетки выделяют в знак того, что они хотят слиться. Феромон, рецепт которого Оливейра и Йохансон уже почти нащупали. Посредством этого феромона клетки гарантированно сливаются и с королевой. Аромат – это ключ к коммуникации Ирр. – Рубин самодовольно улыбнулся: – И он может стать ключом к решению всех наших проблем.
– Хорошо, Мик, – милостиво кивнул Вандербильт. – Мы вас опять полюбили. Хоть вы и подложили нам свинью на нижней палубе.
– Я не виноват, – обиженно сказал Рубин.
– Вы сотрудник ЦРУ, Мик. Моего ведомства. У нас нет такого понятия – «я не виноват». Разве мы забыли упомянуть об этом, принимая вас на службу?
– Нет.
– Рад слышать. Джуд сейчас будет говорить с президентом. Она доложит ему, что вы хороший мальчик. Спасибо за визит. Назад в соляные копи, братец!
* * *
Флагманский конференц-зал
Кроув и Шанкар казались уже далеко не такими уверенными, как при расшифровке первого сигнала. Подавленное и раздражённое состояние владело всей группой, которую удручали не только события, разыгравшиеся на нижней палубе. Становилось всё очевиднее, что никто не понимает действий Ирр.
– Они посылают сигнал и одновременно атакуют нас! – недоумевал Пик. – Кто так поступает?
– Перестаньте, наконец, думать в таких категориях, – сказал Шанкар. – Это не люди.
– Я просто хочу понять.
– Ничего вы не поймёте, если будете применять человеческую логику, – сказала Кроув. – Возможно, первое послание было предостережением: мол, нам известно, где вы!
– А может, это был обманный манёвр? – предположила Оливейра.
– В чём же тут, по-твоему, обман? – спросил Эневек.
– Отвлечь нас.
– Одно им, во всяком случае, удалось, – сказал Йохансон. – Мы поверили, что они заинтересованы в общении. Сэл прав, никто из людей бы так вероломно не поступил. Может быть, им это известно. Они нас убаюкали и показали себя во всём великолепии. Мы ожидали космического откровения, а получили по мордасам.
– Может, в первый раз вам следовало послать что-нибудь другое, а не это ваше дурацкое математическое задание, – сказал Вандербильт, обращаясь к Кроув.
Впервые, сколько Эневек знал её, Кроув вышла из равновесия:
– А у вас есть лучший вариант, Джек?
– Это не моя задача, а ваша – искать лучший вариант, – агрессивно заявил Вандербильт. – За коммуникацию с ними отвечаете вы.
– С кем? Вы же всегда считали, что за всем этим стоят исламисты.
– Если вы отправляете им послания, которые выдают им наше расположение, то вам и решать эту проблему. Ведь это вы запаковали в звуковой импульс всю информацию о человечестве. Это вы послали им приглашение напасть на нас!
– Если хочешь с кем-то поговорить, нужно с ним познакомиться! – ядовито ответила Кроув. – Неужто непонятно, осёл вы этакий? Я хочу знать, кто они, поэтому рассказываю им и о нас.
– Ваши послания – это тупик…
– Боже мой, да мы только начали!
– …как и весь ваш дутый SETI. Вы только начали? Мои поздравления. Скольким людям будет стоить жизни, когда вы развернётесь на всю катушку?
– Джек, – сказала Ли, и это прозвучало, как «сидеть!» или «место!».
– Эта идиотская программа контакта…
– Джек, заткнитесь! Мне нужны не ссоры, а результаты. Итак, у кого в этом зале есть результаты?
– У нас, – жёлчно ответила Кроув. – Ядро второго сигнала – формула: вода. H2O. Что означает всё остальное, мы тоже скоро выясним, если только никто не будет стоять у нас над душой!
– Мы тоже немного продвинулись, – начала Уивер.
– И мы! – перебил её Рубин. – Мы сделали большой шаг вперёд, благодаря… э-э… активному вкладу Сигура и Сью. – Он закашлялся. Его голосовые связки всё ещё были не в порядке. – Может, ты расскажешь, Сью?
– Зачем ты перебиваешь людей, – шикнула на него Оливейра. И вслух сказала: – Мы экстрагировали феромон, который приводит клетки к слиянию.
Она поставила на стол герметично закрытую мензурку с прозрачной жидкостью.
– Мы его расшифровали и теперь можем производить. Рецепт поразительно прост. Как именно они входят с его помощью в контакт, пока нельзя сказать, так же как неизвестно, кто или что инициирует слияние. Но, допустим, есть некий побудитель – для простоты назовём его королевой, – тогда остаётся выяснить, как многие миллиарды свободно парящих одноклеточных, не имея глаз и ушей, скликаются в одно место. Для этого и служит феромон – как сигнал: сливаемся! На коротком расстоянии он действует превосходно. Нам пока неясно, как слившиеся клетки общаются между собой. В нейронном компьютере или в человеческом мозгу всегда используются вещества-посыльные, лиганды. Если одна клетка хочет о чём-то проинформировать другую, она посылает сообщение. А у той, как во всяком приличном доме, есть дверь и звонок – научно выражаясь, рецептор. Лиганды звонят, звонок передаётся внутрь клетки и обогащает геном новой информацией.
Она сделала паузу.
– Судя по всему, микроорганизмы в танке так и связываются: через лиганды и рецепторы. Каждая клетка выдаёт целое облако душистых молекул, а рецепторов у неё тоже много – около 200 000. Ими она принимает феромоны и стыкуется с коллективом. 200 000 звонков, чтобы обменяться информацией с соседними клетками, – это нечто. Процесс слияния происходит как эстафета: клетка принимает феромон от коллектива и присоединяется к соседним клеткам. В момент присоединения она сама продуцирует феромоны, чтобы просигналить следующим клеткам, и так далее. Чтобы лучше всё понять, забежим немного вперёд и предположим, что клетки, которые мы исследовали, и являются нашими врагами Ирр. Что нам сразу бросилось в глаза – клетки располагают не просто рецепторами, а рецепторными парами. Мы долго ломали голову, для чего это. А это связано с сохранением здоровья коллектива. Один рецептор – универсальный – узнаёт: я есть Ирр. Парный ему – специальный – рецептор говорит: я есть здоровый Ирр с неповреждённой ДНК и гожусь для коллектива.
– А одним рецептором это нельзя проделать? – спросил Шанкар.
– Видимо, нет. – Оливейра задумалась. – Это очень умная система.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127