Всё внутреннее оборудование имело скруглённые края, чтобы невзначай не порвать защитный костюм. Оливейра показала кнопки тревоги, подвела всех к столу и открыла ванночку.
В воде безжизненно плавали маленькие белые крабы.
– Гадость! – вырвалось у Рубина.
Оливейра взяла металлическую лопатку и потрогала ею по очереди всех животных. Ни одно не пошевелилось.
– Дохлые.
– В путь, по словам Ли, они отправились живыми, – сказал Йохансон и нагнулся, внимательно рассматривая крабов. – Вон тот, слева, вроде дёрнул лапкой.
Оливейра выложила краба на стол. Он несколько секунд сидел тихо, потом внезапно побежал к краю стола. Оливейра вернула его назад. Краб не сопротивлялся, но когда его отпустили, снова попытался бежать. Она повторила эту процедуру несколько раз, потом положила краба назад, в ванну.
– Есть уже какие-нибудь соображения? – спросила она.
– Я должен заглянуть ему внутрь, – сказал Роше. Рубин пожал плечами:
– Кажется, ведёт себя нормально, но вид мне незнаком. А вам, доктор Йохансон?
– Нет. – Йохансон немного подумал. – И ведёт он себя ненормально. Ему полагается воспринимать лопатку как противника. Он должен был раскрыть клешни и делать какие-то угрожающие жесты. На мой взгляд, моторика у него в порядке, а сенсорика нет. Как будто…
– Как будто кто его завёл, – сказала Оливейра. – Как игрушку.
– Да. Он бегает как краб, но ведёт себя не как краб.
– А вы могли бы определить его вид?
– Я не таксоном. Я могу сказать, кого он мне напоминает, но вы должны принять это с осторожностью.
– Ну, говорите!
– Есть два характерных признака. – Йохансон взял лопатку и потрогал одно за другим несколько тел. – Во-первых, они белые, то есть бесцветные. Цвет никогда не служит для украшения, у него всегда есть какая-то функция. Большинство бесцветных живых существ, которых мы знаем, не нуждаются в окраске лишь потому, что их никто не может видеть. Вторая особенность – полное отсутствие глаз.
– Это значит, они происходят либо из пещер, либо из лишённых света глубин, – сказал Роше.
– Да. У некоторых животных, живущих без солнечного света, глаза атрофированы, но рудиментарно всё же наличествуют. Эти же крабы… ну, я не хочу высказывать поспешных суждений, но впечатление такое, будто у них никогда не было глаз. Если это так, то они не только явились из полной черноты, но и произошли оттуда. Я знаю только один вид крабов с такими признаками.
– Жерловые крабы, – кивнул Рубин.
– И где они водятся? – спросил Роше.
– В гидротермальных глубоководных жерлах, – сказал Рубин. – Это вулканические оазисы.
– Тогда они не смогли бы выжить на суше и секунды, – возразил Роше.
Оливейра выудила одно безжизненное тело из ванны и положила на рабочую поверхность. Взяла из бюксы несколько инструментов, проехала крошечной циркулярной пилой сбоку по панцирю, и изнутри под давлением брызнуло что-то прозрачное. Оливейра распилила панцирь и сняла верхнюю крышку.
Они смотрели на вскрытое животное.
– Это не краб, – сказал Йохансон.
– Нет, – подтвердил Роше, указывая на желеобразную комковатую массу, наполнявшую панцирь. – Это та же дрянь, какую мы нашли в омарах.
Оливейра начала вычерпывать желе ложечкой в сосуд.
– Посмотрите, – сказала она. – Видите волокнистые разветвления вдоль спины? Это нервная система. Сенсорика животного невредима, но нет ничего, чему она могла бы служить.
– Как же, есть, – сказал Рубин. – Желе.
– Итак, это в любом случае не краб в полном смысле. – Роше склонился над чашкой с бесцветным студнем. – Скорее, крабовый аппарат. Функционирующий, но нежизнеспособный.
– Разве что идентифицировать это вещество внутри как новый вид крабового мяса…
– Никогда в жизни, – сказал Роше. – Это чужеродный организм.
– Тогда этот чужеродный организм отвечает за то, чтобы вывести животных на сушу, – заметил Йохансон. – И мы должны задуматься, то ли он вполз в мёртвых животных, чтобы их снова квази-оживить…
– То ли этих крабов такими вывели, – закончила Оливейра.
Повисло неуютное молчание. Наконец Роше произнёс:
– Что бы ни было причиной их появления на суше, ясно одно. Если бы мы сейчас сняли с себя эти костюмы, то были бы мертвы. Животные начинены Pfiesteria-культурой. Или чем похуже. Во всяком случае, воздух в этой лаборатории отравлен.
Йохансон размышлял о том, что сказал сегодня Вандербильт.
Биологическое оружие.
Конечно, Вандербильт прав. Но совсем не так, как он думал.
* * *
Уивер
Уивер не выходила из эйфории.
Достаточно было ввести пароль, как ей был обеспечен доступ к любой мыслимой информации. То, что перед ней тут открывалось как на ладони, в других обстоятельствах она добывала бы месяцами. Фантастика! Она сидела на балконе своего номера, соединившись с банком данных НАСА и углубившись в американскую картографию.
В восьмидесятые годы американские военно-морские силы обнаружили удивительный феномен. Радарный спутник «Геозат» ощупывал океаническую поверхность, чтобы убедиться, что уровень моря всюду одинаков – если не считать колебания прилива-отлива.
То, что показал «Геозат», превзошло все ожидания.
Подозрения, что океан даже в состоянии абсолютного покоя не вполне ровный, высказывались и раньше. Теперь же выявилась структура, которая придавала земному шару вид шишковатого клубня. На нём было множество горбов и вмятин, выпуклостей и впадин. Южнее Индии уровень моря был на 170 метров ниже, чем у берегов Исландии. К северу от Австралии море выпирало над средним уровнем горбом высотой 85 метров. Море походило на горный ландшафт, причём топография поверхности воды приблизительно повторяла подводный ландшафт.
Выводы были подкупающие. Если знаешь форму поверхности воды, примерно представишь и то, что под ней.
Виной была неравномерность гравитации. Подводная гора увеличивала массу морского дна, и сила тяготения там была выше, чем над подводными впадинами. Эта сила притягивала воду, окружающую гору по бокам, и она выдавливала на поверхности выпуклость. Над горами вода выпирала, над лощинами западала. Исключения из этого правила – например, если вода горбилась над подводной равниной, – вначале вызывали замешательство, но потом выяснилось, что некоторые придонные камни в тех местах обладали повышенной плотностью и тяжестью, то есть гравитационная топография действовала закономерно.
Склоны всех этих водных ложбин и бугров были такими пологими, что с борта корабля их нельзя было заметить. Фактически этот феномен нельзя было обнаружить без спутникового картографирования. «Геозат», кроме того, выявил в океане гигантские завихрения течений диаметром в сотни километров. Подобно кофе, который мешают в чашке, массы воды образуют в центре вращения углубление, а по краям поднимаются вверх. Эти воронки, так называемые эдди, порождают дополнительные неровности на поверхности воды. А эдди оказались составными частями более крупных завихрений. Из удалённой точки зрения – со спутника – стало видно, что все океаны в целом находятся в круговом движении. К северу от экватора гигантские кольцевые системы закручиваются по часовой стрелке, а к югу – против часовой.
Стал понятен другой принцип морской динамики: вращение Земли само по себе воздействует на степень ротации воды.
Гольфстрим, оказалось, был вовсе не течением, а западным краем гигантской, очень медленно вращающейся водной линзы, которая давила по часовой стрелке на Северную Америку. Поскольку центр водоворота находился не посередине Атлантики, а был сдвинут к западу, Гольфстрим, прижатый к американскому побережью, накапливался там и вздымался вверх. Сильные ветры и направление течения к полюсу ускоряли его, тогда как непомерное трение о берег его замедляло. Так североатлантический водоворот приходил в стабильное вращение, в соответствии с законом сохранения вращательного импульса, который гласит, что круговое движение остаётся постоянным, пока на него не будет оказано внешнее воздействие.
Эти внешние воздействия и искал Бауэр, но не был твёрдо уверен в их существовании. Исчезновение у Гренландии шлотов, через которые вода каскадами обрывалась в глубину, давало основания для тревоги, но ничего не доказывало. Глобальные изменения можно было доказать только на глобальных изображениях.
В 1995 году, после окончания холодной войны, американская армия постепенно рассекретила картографию «Геозата». Сама система «Геозат» сменилась рядом современных спутников. Со всех этих спутников Карен Уивер могла теперь получить любые данные начиная с середины девяностых годов. Она проводила целые часы, сравнивая и соотнося замеры. Данные различались в деталях – это могло произойти, например, оттого, что радар спутника ошибочно принял густой туман за поверхность волны, чего другие спутники, естественно, не подтверждали, – но в общем и целом всюду было одно и то же.
Чем глубже она вникала в картину, тем больше её начальное воодушевление сменялось тревогой.
В конце концов она поняла, что Бауэр был прав.
Его дрейфователи передавали сигналы недолго, а потом один за другим исчезали. Поэтому экспедиции Бауэра так и не удалось накопить данные. Уивер спрашивала себя, понимал ли несчастный профессор, в какой степени он был прав. Она чувствовала на себе груз его духовного завещания. Он ввёл её в курс дела настолько, что теперь она могла между строк читать то, что для других не имело смысла. Этого было достаточно, чтобы провидеть забрезжившую катастрофу.
Она ещё раз всё просчитала. Удостоверилась, что ошибки не было, но повторила всю процедуру вновь.
Всё оказывалось ещё хуже, чем она боялась.
* * *
Онлайн
Йохансон, Оливейра, Рубин и Роше приняли в своих поливиниловых костюмах душ из полуторапроцентной перуксусной кислоты, пары которой без остатка разлагали любого возможного возбудителя, потом смыли едкую жидкость водой, нейтрализовали щёлочью натрона и, наконец, покинули систему шлюзов.
Шанкар и его команда работали над расшифровкой неопознанных шумов. Они привлекли Форда и проигрывали Scratch и другие спектрограммы взад и вперёд.
Эневек и Фенвик прогуливались и спорили о возможностях постороннего воздействия на нейронные системы.
Фрост заявился в номер Бормана, мгновенно заполнив собой всё помещение, и громогласно прогудел:
– Док, надо поговорить!
Он рассказал Борману, что думает о червях. Оба с полуслова поняли друг друга настолько хорошо, что с ходу покончили со всем наличным пивом. Потом начали обмениваться прогнозами – настолько же тревожными, насколько и убедительными. И связываться через спутник с Килем. После того как интернетная связь снова заработала, Киль поставлял одно моделирование за другим. Сьюсс пытался детально реконструировать процесс на норвежском континентальном склоне, и выходило, что такой катастрофы не должно было случиться. Черви и бактерии, конечно, оказали роковое воздействие, но чего-то в этом паззле недоставало – одной детальки, дополнительного толчка.
– И если мы его не обнаружим, – заявил Фрост, – нас всех смоет к чертям собачьим! Склон перед Америкой и Японией уже пополз.
Ли сидела перед ноутбуком.
Она была одна в своём огромном номере – и в то же время повсюду. Некоторое время она наблюдала за работой в закрытом боксе и слышала всё, что там говорилось. Все помещения «Шато» прослушивались и просматривались. То же относилось и к Нанаймо, к университету Ванкувера и к аквариуму. Некоторые из частных квартир тоже были полны жучков – квартира Форда, Оливейра и Фенвика, а ещё яхта, на которой жил Эневек, равно как и его квартирка в Ванкувере. У Ли всюду были глаза и уши, и лишь то, о чём говорилось на свежем воздухе, в пивных и ресторанах, не имело шанса быть услышанным, и это сердило Ли.
Зато прекрасно функционировало наблюдение за интернетом штаба. В интернете сидели Борман и Фрост, а также Карен Уивер, журналистка, которая в эти минуты сравнивала спутниковые данные по региону Гольфстрима. Это было в высшей степени интересно, как и моделирования из Киля. Сеть вообще была очень хорошей идеей. Правда, Ли не могла ни слышать, ни читать мыслей пользователей. Но то, над чем они работали или какие данные запрашивали, сохранялось и позволяло в любое время отслеживать этот процесс. Если Вандербильт со своей гипотезой терроризма прав, в чём Ли сомневалась, то было даже законно прослушивать каждого из участников группы. Вроде бы все пока были вне подозрений. Никто не устанавливал контакт с экстремистскими объединениями или странами арабского мира, и всё же некоторый риск оставался. Но даже если подозрения замдиректора ЦРУ не имели оснований, очень полезно незаметно заглядывать учёным через плечо. Осведомлённость никогда не помешает.
Она снова переключилась на Нанаймо и послушала разговор Йохансона с Оливейра, которые шли к лифту. Они обсуждали условия работы в закрытом боксе. Оливейра говорила, что без защитного костюма из-под кислотного душа можно было выйти только в виде выбеленного скелета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
В воде безжизненно плавали маленькие белые крабы.
– Гадость! – вырвалось у Рубина.
Оливейра взяла металлическую лопатку и потрогала ею по очереди всех животных. Ни одно не пошевелилось.
– Дохлые.
– В путь, по словам Ли, они отправились живыми, – сказал Йохансон и нагнулся, внимательно рассматривая крабов. – Вон тот, слева, вроде дёрнул лапкой.
Оливейра выложила краба на стол. Он несколько секунд сидел тихо, потом внезапно побежал к краю стола. Оливейра вернула его назад. Краб не сопротивлялся, но когда его отпустили, снова попытался бежать. Она повторила эту процедуру несколько раз, потом положила краба назад, в ванну.
– Есть уже какие-нибудь соображения? – спросила она.
– Я должен заглянуть ему внутрь, – сказал Роше. Рубин пожал плечами:
– Кажется, ведёт себя нормально, но вид мне незнаком. А вам, доктор Йохансон?
– Нет. – Йохансон немного подумал. – И ведёт он себя ненормально. Ему полагается воспринимать лопатку как противника. Он должен был раскрыть клешни и делать какие-то угрожающие жесты. На мой взгляд, моторика у него в порядке, а сенсорика нет. Как будто…
– Как будто кто его завёл, – сказала Оливейра. – Как игрушку.
– Да. Он бегает как краб, но ведёт себя не как краб.
– А вы могли бы определить его вид?
– Я не таксоном. Я могу сказать, кого он мне напоминает, но вы должны принять это с осторожностью.
– Ну, говорите!
– Есть два характерных признака. – Йохансон взял лопатку и потрогал одно за другим несколько тел. – Во-первых, они белые, то есть бесцветные. Цвет никогда не служит для украшения, у него всегда есть какая-то функция. Большинство бесцветных живых существ, которых мы знаем, не нуждаются в окраске лишь потому, что их никто не может видеть. Вторая особенность – полное отсутствие глаз.
– Это значит, они происходят либо из пещер, либо из лишённых света глубин, – сказал Роше.
– Да. У некоторых животных, живущих без солнечного света, глаза атрофированы, но рудиментарно всё же наличествуют. Эти же крабы… ну, я не хочу высказывать поспешных суждений, но впечатление такое, будто у них никогда не было глаз. Если это так, то они не только явились из полной черноты, но и произошли оттуда. Я знаю только один вид крабов с такими признаками.
– Жерловые крабы, – кивнул Рубин.
– И где они водятся? – спросил Роше.
– В гидротермальных глубоководных жерлах, – сказал Рубин. – Это вулканические оазисы.
– Тогда они не смогли бы выжить на суше и секунды, – возразил Роше.
Оливейра выудила одно безжизненное тело из ванны и положила на рабочую поверхность. Взяла из бюксы несколько инструментов, проехала крошечной циркулярной пилой сбоку по панцирю, и изнутри под давлением брызнуло что-то прозрачное. Оливейра распилила панцирь и сняла верхнюю крышку.
Они смотрели на вскрытое животное.
– Это не краб, – сказал Йохансон.
– Нет, – подтвердил Роше, указывая на желеобразную комковатую массу, наполнявшую панцирь. – Это та же дрянь, какую мы нашли в омарах.
Оливейра начала вычерпывать желе ложечкой в сосуд.
– Посмотрите, – сказала она. – Видите волокнистые разветвления вдоль спины? Это нервная система. Сенсорика животного невредима, но нет ничего, чему она могла бы служить.
– Как же, есть, – сказал Рубин. – Желе.
– Итак, это в любом случае не краб в полном смысле. – Роше склонился над чашкой с бесцветным студнем. – Скорее, крабовый аппарат. Функционирующий, но нежизнеспособный.
– Разве что идентифицировать это вещество внутри как новый вид крабового мяса…
– Никогда в жизни, – сказал Роше. – Это чужеродный организм.
– Тогда этот чужеродный организм отвечает за то, чтобы вывести животных на сушу, – заметил Йохансон. – И мы должны задуматься, то ли он вполз в мёртвых животных, чтобы их снова квази-оживить…
– То ли этих крабов такими вывели, – закончила Оливейра.
Повисло неуютное молчание. Наконец Роше произнёс:
– Что бы ни было причиной их появления на суше, ясно одно. Если бы мы сейчас сняли с себя эти костюмы, то были бы мертвы. Животные начинены Pfiesteria-культурой. Или чем похуже. Во всяком случае, воздух в этой лаборатории отравлен.
Йохансон размышлял о том, что сказал сегодня Вандербильт.
Биологическое оружие.
Конечно, Вандербильт прав. Но совсем не так, как он думал.
* * *
Уивер
Уивер не выходила из эйфории.
Достаточно было ввести пароль, как ей был обеспечен доступ к любой мыслимой информации. То, что перед ней тут открывалось как на ладони, в других обстоятельствах она добывала бы месяцами. Фантастика! Она сидела на балконе своего номера, соединившись с банком данных НАСА и углубившись в американскую картографию.
В восьмидесятые годы американские военно-морские силы обнаружили удивительный феномен. Радарный спутник «Геозат» ощупывал океаническую поверхность, чтобы убедиться, что уровень моря всюду одинаков – если не считать колебания прилива-отлива.
То, что показал «Геозат», превзошло все ожидания.
Подозрения, что океан даже в состоянии абсолютного покоя не вполне ровный, высказывались и раньше. Теперь же выявилась структура, которая придавала земному шару вид шишковатого клубня. На нём было множество горбов и вмятин, выпуклостей и впадин. Южнее Индии уровень моря был на 170 метров ниже, чем у берегов Исландии. К северу от Австралии море выпирало над средним уровнем горбом высотой 85 метров. Море походило на горный ландшафт, причём топография поверхности воды приблизительно повторяла подводный ландшафт.
Выводы были подкупающие. Если знаешь форму поверхности воды, примерно представишь и то, что под ней.
Виной была неравномерность гравитации. Подводная гора увеличивала массу морского дна, и сила тяготения там была выше, чем над подводными впадинами. Эта сила притягивала воду, окружающую гору по бокам, и она выдавливала на поверхности выпуклость. Над горами вода выпирала, над лощинами западала. Исключения из этого правила – например, если вода горбилась над подводной равниной, – вначале вызывали замешательство, но потом выяснилось, что некоторые придонные камни в тех местах обладали повышенной плотностью и тяжестью, то есть гравитационная топография действовала закономерно.
Склоны всех этих водных ложбин и бугров были такими пологими, что с борта корабля их нельзя было заметить. Фактически этот феномен нельзя было обнаружить без спутникового картографирования. «Геозат», кроме того, выявил в океане гигантские завихрения течений диаметром в сотни километров. Подобно кофе, который мешают в чашке, массы воды образуют в центре вращения углубление, а по краям поднимаются вверх. Эти воронки, так называемые эдди, порождают дополнительные неровности на поверхности воды. А эдди оказались составными частями более крупных завихрений. Из удалённой точки зрения – со спутника – стало видно, что все океаны в целом находятся в круговом движении. К северу от экватора гигантские кольцевые системы закручиваются по часовой стрелке, а к югу – против часовой.
Стал понятен другой принцип морской динамики: вращение Земли само по себе воздействует на степень ротации воды.
Гольфстрим, оказалось, был вовсе не течением, а западным краем гигантской, очень медленно вращающейся водной линзы, которая давила по часовой стрелке на Северную Америку. Поскольку центр водоворота находился не посередине Атлантики, а был сдвинут к западу, Гольфстрим, прижатый к американскому побережью, накапливался там и вздымался вверх. Сильные ветры и направление течения к полюсу ускоряли его, тогда как непомерное трение о берег его замедляло. Так североатлантический водоворот приходил в стабильное вращение, в соответствии с законом сохранения вращательного импульса, который гласит, что круговое движение остаётся постоянным, пока на него не будет оказано внешнее воздействие.
Эти внешние воздействия и искал Бауэр, но не был твёрдо уверен в их существовании. Исчезновение у Гренландии шлотов, через которые вода каскадами обрывалась в глубину, давало основания для тревоги, но ничего не доказывало. Глобальные изменения можно было доказать только на глобальных изображениях.
В 1995 году, после окончания холодной войны, американская армия постепенно рассекретила картографию «Геозата». Сама система «Геозат» сменилась рядом современных спутников. Со всех этих спутников Карен Уивер могла теперь получить любые данные начиная с середины девяностых годов. Она проводила целые часы, сравнивая и соотнося замеры. Данные различались в деталях – это могло произойти, например, оттого, что радар спутника ошибочно принял густой туман за поверхность волны, чего другие спутники, естественно, не подтверждали, – но в общем и целом всюду было одно и то же.
Чем глубже она вникала в картину, тем больше её начальное воодушевление сменялось тревогой.
В конце концов она поняла, что Бауэр был прав.
Его дрейфователи передавали сигналы недолго, а потом один за другим исчезали. Поэтому экспедиции Бауэра так и не удалось накопить данные. Уивер спрашивала себя, понимал ли несчастный профессор, в какой степени он был прав. Она чувствовала на себе груз его духовного завещания. Он ввёл её в курс дела настолько, что теперь она могла между строк читать то, что для других не имело смысла. Этого было достаточно, чтобы провидеть забрезжившую катастрофу.
Она ещё раз всё просчитала. Удостоверилась, что ошибки не было, но повторила всю процедуру вновь.
Всё оказывалось ещё хуже, чем она боялась.
* * *
Онлайн
Йохансон, Оливейра, Рубин и Роше приняли в своих поливиниловых костюмах душ из полуторапроцентной перуксусной кислоты, пары которой без остатка разлагали любого возможного возбудителя, потом смыли едкую жидкость водой, нейтрализовали щёлочью натрона и, наконец, покинули систему шлюзов.
Шанкар и его команда работали над расшифровкой неопознанных шумов. Они привлекли Форда и проигрывали Scratch и другие спектрограммы взад и вперёд.
Эневек и Фенвик прогуливались и спорили о возможностях постороннего воздействия на нейронные системы.
Фрост заявился в номер Бормана, мгновенно заполнив собой всё помещение, и громогласно прогудел:
– Док, надо поговорить!
Он рассказал Борману, что думает о червях. Оба с полуслова поняли друг друга настолько хорошо, что с ходу покончили со всем наличным пивом. Потом начали обмениваться прогнозами – настолько же тревожными, насколько и убедительными. И связываться через спутник с Килем. После того как интернетная связь снова заработала, Киль поставлял одно моделирование за другим. Сьюсс пытался детально реконструировать процесс на норвежском континентальном склоне, и выходило, что такой катастрофы не должно было случиться. Черви и бактерии, конечно, оказали роковое воздействие, но чего-то в этом паззле недоставало – одной детальки, дополнительного толчка.
– И если мы его не обнаружим, – заявил Фрост, – нас всех смоет к чертям собачьим! Склон перед Америкой и Японией уже пополз.
Ли сидела перед ноутбуком.
Она была одна в своём огромном номере – и в то же время повсюду. Некоторое время она наблюдала за работой в закрытом боксе и слышала всё, что там говорилось. Все помещения «Шато» прослушивались и просматривались. То же относилось и к Нанаймо, к университету Ванкувера и к аквариуму. Некоторые из частных квартир тоже были полны жучков – квартира Форда, Оливейра и Фенвика, а ещё яхта, на которой жил Эневек, равно как и его квартирка в Ванкувере. У Ли всюду были глаза и уши, и лишь то, о чём говорилось на свежем воздухе, в пивных и ресторанах, не имело шанса быть услышанным, и это сердило Ли.
Зато прекрасно функционировало наблюдение за интернетом штаба. В интернете сидели Борман и Фрост, а также Карен Уивер, журналистка, которая в эти минуты сравнивала спутниковые данные по региону Гольфстрима. Это было в высшей степени интересно, как и моделирования из Киля. Сеть вообще была очень хорошей идеей. Правда, Ли не могла ни слышать, ни читать мыслей пользователей. Но то, над чем они работали или какие данные запрашивали, сохранялось и позволяло в любое время отслеживать этот процесс. Если Вандербильт со своей гипотезой терроризма прав, в чём Ли сомневалась, то было даже законно прослушивать каждого из участников группы. Вроде бы все пока были вне подозрений. Никто не устанавливал контакт с экстремистскими объединениями или странами арабского мира, и всё же некоторый риск оставался. Но даже если подозрения замдиректора ЦРУ не имели оснований, очень полезно незаметно заглядывать учёным через плечо. Осведомлённость никогда не помешает.
Она снова переключилась на Нанаймо и послушала разговор Йохансона с Оливейра, которые шли к лифту. Они обсуждали условия работы в закрытом боксе. Оливейра говорила, что без защитного костюма из-под кислотного душа можно было выйти только в виде выбеленного скелета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127