Если они плывут достаточно плотно, возникает впечатление единого целого…
– Это был не косяк рыб, Сигур! Это было что-то плоское. Что-то стекловидное. Как большая медуза.
– Большая медуза? Вот она и была.
– Нет. Нет! – Она сделала паузу и снова села. – Сам взгляни на неё. Это не медуза.
Они некоторое время молча ели.
– Ты обманула Йоренсена, – неожиданно сказал Йохансон. – Здесь не будет СВОПа. Не будет ничего, где нашлось бы место для рабочих-нефтяников.
Лунд подняла глаза. Отпила вина и задумчиво отставила стакан.
– Верно.
– Почему? Ты боялась разбить ему сердце?
– Может быть.
Йохансон покачал головой.
– Вы всё равно разобьёте ему сердце. Работы для нефтяников больше не будет, правильно?
– Послушай, Сигур, я не хотела его обманывать, но… Ты же знаешь, вся эта индустрия претерпевает сейчас большие изменения, и людская рабочая сила становится жертвой в борьбе за существование. Что же я могу сделать? Йоренсен и без меня знает, что это так. Он знает, что численность персонала на Гульфаксе-С сократится раз в десять. Дешевле переоборудовать всю платформу, чем занимать работой двести семьдесят человек. «Статойл» носится с идеей вообще убрать людей с Гульфакса-Б. Мы могли бы управлять им с другой платформы, и даже это делается скорее из сострадания.
– Ты хочешь мне внушить, что ваш бизнес больше не приносит выгоды?
– Прибрежная индустрия окупается только тогда, когда ОПЕК поднимает цены на нефть. Как в начале семидесятых. Но с середины восьмидесятых они снова падают. И соответственно приходится искать новые источники, бурить дальше в море, на глубинах, при помощи робота и АУВ.
АУВ было сокращение от Autonomous Underwater Vehicles, они действовали в принципе как «Виктор», только не были связаны с кораблём пуповиной проводов. Прибрежная индустрия с интересом наблюдала за развитием этих новых глубинных роботов, которые словно планетарные разведчики продвигались в неосвоенные районы. Очень подвижные и чувствительные, они в некоторых случаях способны были принимать самостоятельные решения. С помощью АУВ появлялась возможность внедрять и обслуживать нефтедобывающие станции даже на глубине пять-шесть тысяч метров.
– Ты не должна чувствовать себя виноватой, – сказал Йохансон, подливая ей и себе вина. – Ты действительно бессильна против хода событий.
– Но мы все могли бы что-нибудь сделать, – угрюмо ответила Лунд. – Если бы человечество не транжирило горючее, проблемы бы не было.
– Была бы. Только чуть позже. Однако тревога об окружающем мире делает тебе честь.
– И что? – язвительно ответила она. От неё не ускользнул тон насмешки в его голосе. – Представь себе, нефтяные фирмы тоже разделяют эту тревогу.
– Да, но что они делают?
– В следующие десятилетия нам придётся заняться демонтажем шестисот платформ, поскольку они уже не оправдывают себя, а техника на них никуда не годится! Ты хоть знаешь, чего это стоит? Миллиарды! А к тому времени весь шельф будет выкачан полностью! Так что не надо выставлять нас какими-то негодяями.
– Ну хорошо, не буду.
– Разумеется, теперь всё будет зависеть от беспилотных подводных фабрик. Если мы этого не сделаем, завтра Европа целиком повиснет на нефтепроводах Ближнего Востока и Южной Америки, а нам останется кладбище в море.
– Мне нечего возразить. Я только спрашиваю себя, всегда ли вы точно знаете, что делаете.
– Что ты имеешь в виду?
– Вам придётся решить множество технических проблем, чтобы запустить автономные фабрики.
– Да. Конечно.
– Вы планируете введение техники под экстремальным давлением и с высококоррозийными примесями, к тому же ещё без обслуживающего персонала. – Йохансон помедлил. – Но вы даже не знаете, что там в действительности творится.
– Мы как раз пытаемся это узнать.
– Как сегодня? Тогда я очень сомневаюсь. Мне это напоминает туриста, который в отпуске делает моментальные снимки, а потом думает, что знает страну, в которой побывал. Вы пытаетесь найти место, застолбить участок и не сводить с него глаз, пока он не покажется вам многообещающим. Но вы так и не поняли, в какую систему вторгаетесь.
– Если, по-твоему, мы так торопимся, то почему я притащила тебе этих проклятых червей?
– Ты права. Ego te absolve. – Ты прощена.
Она кусала нижнюю губу. Йохансон решил сменить тему:
– Каре Свердруп, кстати, приятный парень.
Надо же было сказать хоть что-то позитивное за этот вечер.
Лунд наморщила лоб. Потом расслабилась и засмеялась:
– Ты находишь?
– Абсолютно. – Он распрямил ладони. – Вернее, напрасно он перед этим не спросил у меня разрешения, но я могу его понять.
Лунд покачала вино в своём стакане.
– Всё ещё очень свежо, – тихо сказала она. Они помолчали.
– Настоящая влюблённость? – нарушил Йохансон тишину.
– У него или у меня?
– У тебя.
– Хм. – Она улыбнулась. – Кажется, да.
– Тебе кажется?
– Я исследовательница. Вначале надо всё испытать.
Была полночь, когда она наконец ушла. В дверях она оглянулась на пустые стаканы и корочки от сыра.
– Пару недель назад ты бы меня этим взял, – сказала она. Это прозвучало почти с сожалением.
Йохансон мягко подтолкнул её в коридор.
– В моём возрасте бывают промашки, – сказал он. – Ну, а теперь всё! Иди исследуй.
Она вышла. Потом повернулась и поцеловала его в щёку:
– Спасибо за вино.
Жизнь состоит из компромиссов между упущенными возможностями, думал Йохансон, закрывая дверь. Потом он улыбнулся и прогнал эти мысли. Он использовал слишком много возможностей, чтобы жаловаться.
18 марта
Ванкувер и остров Ванкувер, Канада
Леон Эневек замер.
Давай же, мысленно подбодрил он. Порадуй нас.
Уже в шестой раз белуха подплывала к зеркалу. Небольшая группа журналистов и студентов, собравшихся в подводном зале ванкуверского аквариума, застыла в благоговейной тишине. Сквозь гигантские стёкла они могли видеть всё, что происходило в воде. Косые лучи солнца плясали на стенах и на полу. Зал наблюдений не освещался, и непрерывная игра света и теней на поверхности воды волшебно озаряла лица стоящих.
Эневек пометил белуху безвредными чернилами. Цветной круг украсил её нижнюю челюсть. Место было выбрано так, что кит мог увидеть этот круг только в зеркале. В стеклянные стенки бассейна были вмонтированы два зеркала, и к одному из них белуха целенаправленно устремилась. Белое тело слегка развернулось в движении, будто она хотела показать зрителям свой маркированный подбородок. Потом она остановилась перед стеклянной стеной и немного опустилась, пока не достигла уровня зеркала. Замерла, встала вертикально, двинула головой в одну, потом в другую сторону, явно пытаясь узнать, из какой позиции круг виден лучше всего.
В эти секунды белуха жутким образом напоминала человека. В отличие от дельфинов белухи способны менять выражение лица. Казалось, что кит улыбается своему отражению. Многое из того, что люди охотно приписывают дельфинам и белухам, является результатом этой якобы улыбки. Поднятые вверх уголки рта и в самом деле служат для коммуникации. Но с таким же успехом белухи могут и опустить уголки рта, не выражая при этом плохого настроения. Они способны даже вытягивать губы трубочкой, будто насвистывая.
В следующий момент белуха потеряла интерес к своему отражению. Она элегантно поднялась вверх и отдалилась от стенки аквариума.
– Вот, – тихо сказал Эневек.
– И что это значит? – разочарованно спросила одна журналистка.
– Она знает, кто она. Идёмте наверх.
Они поднялись из подводного зала на солнечный свет. Под рябью волн скользили тела обеих белух. Эневек сознательно не объяснял ход эксперимента заранее. Он дал участникам высказать свои впечатления, чтобы быть уверенным, что он ничего не приписал от себя в поведение кита.
Все его наблюдения подтвердились.
– Поздравляю, – сказал он наконец. – Вы только что стали очевидцами эксперимента, который в исследовании поведения известен как «самоузнавание в зеркале». Все ли доверяют увиденному?
Студенты доверяли, журналисты меньше.
– Ничего, – сказал Эневек. – Я дам вам короткий комментарий. «Самоузнавание в зеркале» датируется семидесятыми годами. Тесты десятилетиями проводились на приматах. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь имя Гордон Гэллап… – Около половины зрителей кивнули, остальные отрицательно помотали головой. – Ну, Гэллап – психолог из университета штата Нью-Йорк, Однажды он пришёл к одной безумной идее: он ставил различные виды обезьян перед зеркалом. Большинство игнорировали своё отражение, другие пытались схватить его, думая, что это чужак. Некоторые шимпанзе узнали себя в зеркале и стали разглядывать. Это было примечательно, потому что большинство животных не осознают самих себя. Они не могут воспринимать себя как самостоятельных индивидов, которые отличаются от своих сородичей.
Эневек рассказал, как Гэллап маркировал лоб обезьян краской и затем ставил животных перед зеркалом. Шимпанзе быстро понимали, кого они видят в зеркале. Они разглядывали маркировку, ощупывали место пальцами и затем нюхали их. Гэллап провёл эксперимент с другими обезьянами, попугаями и слонами. И выдержали тест только шимпанзе и орангутанги, из чего Гэллап вывел, что они обладают самовосприятием и некоторым самосознанием.
– Однако Гэллап пошёл ещё дальше, – продолжал Эневек. – Он долгое время придерживался мнения, что животные не в состоянии вообразить душу других видов. Но зеркальный тест изменил его взгляды. Сегодня он не только верит в то, что некоторые животные осознают себя, но и в то, что они способны войти в положение другого. Шимпанзе и орангутанги приписывают другим индивидам намерения и испытывают сострадание. Они могут по собственному психическому состоянию делать заключения о состоянии других. Таков тезис Гэллапа, и он находит много сторонников.
Он смолк. Ему было ясно, что журналистов придётся окорачивать. Чтобы не прочитать потом в газетах, будто белухи – лучшие психиатры, что у дельфинов есть свой клуб спасения утопающих, а шимпанзе основали своё шахматное объединение.
– Характерно, – продолжал он, – что до девяностых годов зеркальному тесту подвергали почти исключительно сухопутных животных. При этом уже вовсю говорили о разуме китов и дельфинов, однако доказательства не очень интересовали промысловиков. Обезьянье мясо употребляет лишь малая часть населения. А охоту на китов и дельфинов тяжело сочетать с разумом и самосознанием преследуемых. Поэтому многие были не особенно воодушевлены, когда мы несколько лет назад начали проводить зеркальный тест с афалинами. Мы обшивали бассейн частично отражающими стёклами, частично настоящими зеркалами. Затем маркировали афалин чёрным фломастером. Было удивительно, что наши испытуемые обыскивали стены до тех пор, пока не находили зеркало. Им было ясно, что маркировку можно видеть тем отчётливее, чем лучше отражающая поверхность. Но мы пошли ещё дальше, помечая животных поочерёдно то краской, то просто водой, поскольку могло быть, что афалины реагируют на тактильное раздражение. Но оказалось, что они дольше задерживались перед зеркалом, когда маркировка была видимой.
– Получали ли афалины поощрение? – спросил один из студентов.
– Нет, и мы не тренировали их для теста. Мы даже маркировали разные части тела, чтобы исключить эффект обучения или привыкания. А несколько недель назад мы провели тот же тест с белухой. Мы маркировали кита шесть раз, дважды фломастером-пласебо. Вы сами видели, что было. Всякий раз она подплывала к зеркалу и искала символ. Дважды она не находила его и преждевременно прерывала осмотр. По моему мнению, мы имеем доказательство, что белухи обладают такой же степенью самоузнавания, как и шимпанзе. Киты и люди в этом пункте сходны более, чем считалось до сих пор.
Одна студентка подняла руку:
– Вы хотите сказать… Результаты свидетельствуют, что дельфины и белухи обладают сознанием и духом, правильно?
– Это так.
– На чём это может быть основано?
Эневек растерялся:
– Разве вы не были только что внизу?
– Была. Я видела, что животное регистрировало зеркальное отражение. То есть, оно знает: это я. Но разве из этого неизбежно следует самосознание?
– Вы только что сами ответили на вопрос. Оно знает: это я. Оно обладает сознанием своего Я.
– Мне так не кажется, – она выступила на шаг ближе. Эневек оглядел её, нахмурив брови. У неё были рыжие волосы, острый носик и слегка расставленные передние зубы. – Ваш опыт подтверждает у них сознание телесной идентичности. Но это ещё не значит, что животное обладает сознанием перманентной идентичности и выводит из этого для себя правила обращения с другими живыми существами.
– Этого я и не говорил.
– Говорили. Вы привели тезис Гэллапа, что некоторые животные по самим себе могут судить о других.
– Обезьяны.
– Что, кстати сказать, оспаривается. По крайней мере, вы не сделали никаких ограничений, когда говорили затем об афалинах и белухах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
– Это был не косяк рыб, Сигур! Это было что-то плоское. Что-то стекловидное. Как большая медуза.
– Большая медуза? Вот она и была.
– Нет. Нет! – Она сделала паузу и снова села. – Сам взгляни на неё. Это не медуза.
Они некоторое время молча ели.
– Ты обманула Йоренсена, – неожиданно сказал Йохансон. – Здесь не будет СВОПа. Не будет ничего, где нашлось бы место для рабочих-нефтяников.
Лунд подняла глаза. Отпила вина и задумчиво отставила стакан.
– Верно.
– Почему? Ты боялась разбить ему сердце?
– Может быть.
Йохансон покачал головой.
– Вы всё равно разобьёте ему сердце. Работы для нефтяников больше не будет, правильно?
– Послушай, Сигур, я не хотела его обманывать, но… Ты же знаешь, вся эта индустрия претерпевает сейчас большие изменения, и людская рабочая сила становится жертвой в борьбе за существование. Что же я могу сделать? Йоренсен и без меня знает, что это так. Он знает, что численность персонала на Гульфаксе-С сократится раз в десять. Дешевле переоборудовать всю платформу, чем занимать работой двести семьдесят человек. «Статойл» носится с идеей вообще убрать людей с Гульфакса-Б. Мы могли бы управлять им с другой платформы, и даже это делается скорее из сострадания.
– Ты хочешь мне внушить, что ваш бизнес больше не приносит выгоды?
– Прибрежная индустрия окупается только тогда, когда ОПЕК поднимает цены на нефть. Как в начале семидесятых. Но с середины восьмидесятых они снова падают. И соответственно приходится искать новые источники, бурить дальше в море, на глубинах, при помощи робота и АУВ.
АУВ было сокращение от Autonomous Underwater Vehicles, они действовали в принципе как «Виктор», только не были связаны с кораблём пуповиной проводов. Прибрежная индустрия с интересом наблюдала за развитием этих новых глубинных роботов, которые словно планетарные разведчики продвигались в неосвоенные районы. Очень подвижные и чувствительные, они в некоторых случаях способны были принимать самостоятельные решения. С помощью АУВ появлялась возможность внедрять и обслуживать нефтедобывающие станции даже на глубине пять-шесть тысяч метров.
– Ты не должна чувствовать себя виноватой, – сказал Йохансон, подливая ей и себе вина. – Ты действительно бессильна против хода событий.
– Но мы все могли бы что-нибудь сделать, – угрюмо ответила Лунд. – Если бы человечество не транжирило горючее, проблемы бы не было.
– Была бы. Только чуть позже. Однако тревога об окружающем мире делает тебе честь.
– И что? – язвительно ответила она. От неё не ускользнул тон насмешки в его голосе. – Представь себе, нефтяные фирмы тоже разделяют эту тревогу.
– Да, но что они делают?
– В следующие десятилетия нам придётся заняться демонтажем шестисот платформ, поскольку они уже не оправдывают себя, а техника на них никуда не годится! Ты хоть знаешь, чего это стоит? Миллиарды! А к тому времени весь шельф будет выкачан полностью! Так что не надо выставлять нас какими-то негодяями.
– Ну хорошо, не буду.
– Разумеется, теперь всё будет зависеть от беспилотных подводных фабрик. Если мы этого не сделаем, завтра Европа целиком повиснет на нефтепроводах Ближнего Востока и Южной Америки, а нам останется кладбище в море.
– Мне нечего возразить. Я только спрашиваю себя, всегда ли вы точно знаете, что делаете.
– Что ты имеешь в виду?
– Вам придётся решить множество технических проблем, чтобы запустить автономные фабрики.
– Да. Конечно.
– Вы планируете введение техники под экстремальным давлением и с высококоррозийными примесями, к тому же ещё без обслуживающего персонала. – Йохансон помедлил. – Но вы даже не знаете, что там в действительности творится.
– Мы как раз пытаемся это узнать.
– Как сегодня? Тогда я очень сомневаюсь. Мне это напоминает туриста, который в отпуске делает моментальные снимки, а потом думает, что знает страну, в которой побывал. Вы пытаетесь найти место, застолбить участок и не сводить с него глаз, пока он не покажется вам многообещающим. Но вы так и не поняли, в какую систему вторгаетесь.
– Если, по-твоему, мы так торопимся, то почему я притащила тебе этих проклятых червей?
– Ты права. Ego te absolve. – Ты прощена.
Она кусала нижнюю губу. Йохансон решил сменить тему:
– Каре Свердруп, кстати, приятный парень.
Надо же было сказать хоть что-то позитивное за этот вечер.
Лунд наморщила лоб. Потом расслабилась и засмеялась:
– Ты находишь?
– Абсолютно. – Он распрямил ладони. – Вернее, напрасно он перед этим не спросил у меня разрешения, но я могу его понять.
Лунд покачала вино в своём стакане.
– Всё ещё очень свежо, – тихо сказала она. Они помолчали.
– Настоящая влюблённость? – нарушил Йохансон тишину.
– У него или у меня?
– У тебя.
– Хм. – Она улыбнулась. – Кажется, да.
– Тебе кажется?
– Я исследовательница. Вначале надо всё испытать.
Была полночь, когда она наконец ушла. В дверях она оглянулась на пустые стаканы и корочки от сыра.
– Пару недель назад ты бы меня этим взял, – сказала она. Это прозвучало почти с сожалением.
Йохансон мягко подтолкнул её в коридор.
– В моём возрасте бывают промашки, – сказал он. – Ну, а теперь всё! Иди исследуй.
Она вышла. Потом повернулась и поцеловала его в щёку:
– Спасибо за вино.
Жизнь состоит из компромиссов между упущенными возможностями, думал Йохансон, закрывая дверь. Потом он улыбнулся и прогнал эти мысли. Он использовал слишком много возможностей, чтобы жаловаться.
18 марта
Ванкувер и остров Ванкувер, Канада
Леон Эневек замер.
Давай же, мысленно подбодрил он. Порадуй нас.
Уже в шестой раз белуха подплывала к зеркалу. Небольшая группа журналистов и студентов, собравшихся в подводном зале ванкуверского аквариума, застыла в благоговейной тишине. Сквозь гигантские стёкла они могли видеть всё, что происходило в воде. Косые лучи солнца плясали на стенах и на полу. Зал наблюдений не освещался, и непрерывная игра света и теней на поверхности воды волшебно озаряла лица стоящих.
Эневек пометил белуху безвредными чернилами. Цветной круг украсил её нижнюю челюсть. Место было выбрано так, что кит мог увидеть этот круг только в зеркале. В стеклянные стенки бассейна были вмонтированы два зеркала, и к одному из них белуха целенаправленно устремилась. Белое тело слегка развернулось в движении, будто она хотела показать зрителям свой маркированный подбородок. Потом она остановилась перед стеклянной стеной и немного опустилась, пока не достигла уровня зеркала. Замерла, встала вертикально, двинула головой в одну, потом в другую сторону, явно пытаясь узнать, из какой позиции круг виден лучше всего.
В эти секунды белуха жутким образом напоминала человека. В отличие от дельфинов белухи способны менять выражение лица. Казалось, что кит улыбается своему отражению. Многое из того, что люди охотно приписывают дельфинам и белухам, является результатом этой якобы улыбки. Поднятые вверх уголки рта и в самом деле служат для коммуникации. Но с таким же успехом белухи могут и опустить уголки рта, не выражая при этом плохого настроения. Они способны даже вытягивать губы трубочкой, будто насвистывая.
В следующий момент белуха потеряла интерес к своему отражению. Она элегантно поднялась вверх и отдалилась от стенки аквариума.
– Вот, – тихо сказал Эневек.
– И что это значит? – разочарованно спросила одна журналистка.
– Она знает, кто она. Идёмте наверх.
Они поднялись из подводного зала на солнечный свет. Под рябью волн скользили тела обеих белух. Эневек сознательно не объяснял ход эксперимента заранее. Он дал участникам высказать свои впечатления, чтобы быть уверенным, что он ничего не приписал от себя в поведение кита.
Все его наблюдения подтвердились.
– Поздравляю, – сказал он наконец. – Вы только что стали очевидцами эксперимента, который в исследовании поведения известен как «самоузнавание в зеркале». Все ли доверяют увиденному?
Студенты доверяли, журналисты меньше.
– Ничего, – сказал Эневек. – Я дам вам короткий комментарий. «Самоузнавание в зеркале» датируется семидесятыми годами. Тесты десятилетиями проводились на приматах. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь имя Гордон Гэллап… – Около половины зрителей кивнули, остальные отрицательно помотали головой. – Ну, Гэллап – психолог из университета штата Нью-Йорк, Однажды он пришёл к одной безумной идее: он ставил различные виды обезьян перед зеркалом. Большинство игнорировали своё отражение, другие пытались схватить его, думая, что это чужак. Некоторые шимпанзе узнали себя в зеркале и стали разглядывать. Это было примечательно, потому что большинство животных не осознают самих себя. Они не могут воспринимать себя как самостоятельных индивидов, которые отличаются от своих сородичей.
Эневек рассказал, как Гэллап маркировал лоб обезьян краской и затем ставил животных перед зеркалом. Шимпанзе быстро понимали, кого они видят в зеркале. Они разглядывали маркировку, ощупывали место пальцами и затем нюхали их. Гэллап провёл эксперимент с другими обезьянами, попугаями и слонами. И выдержали тест только шимпанзе и орангутанги, из чего Гэллап вывел, что они обладают самовосприятием и некоторым самосознанием.
– Однако Гэллап пошёл ещё дальше, – продолжал Эневек. – Он долгое время придерживался мнения, что животные не в состоянии вообразить душу других видов. Но зеркальный тест изменил его взгляды. Сегодня он не только верит в то, что некоторые животные осознают себя, но и в то, что они способны войти в положение другого. Шимпанзе и орангутанги приписывают другим индивидам намерения и испытывают сострадание. Они могут по собственному психическому состоянию делать заключения о состоянии других. Таков тезис Гэллапа, и он находит много сторонников.
Он смолк. Ему было ясно, что журналистов придётся окорачивать. Чтобы не прочитать потом в газетах, будто белухи – лучшие психиатры, что у дельфинов есть свой клуб спасения утопающих, а шимпанзе основали своё шахматное объединение.
– Характерно, – продолжал он, – что до девяностых годов зеркальному тесту подвергали почти исключительно сухопутных животных. При этом уже вовсю говорили о разуме китов и дельфинов, однако доказательства не очень интересовали промысловиков. Обезьянье мясо употребляет лишь малая часть населения. А охоту на китов и дельфинов тяжело сочетать с разумом и самосознанием преследуемых. Поэтому многие были не особенно воодушевлены, когда мы несколько лет назад начали проводить зеркальный тест с афалинами. Мы обшивали бассейн частично отражающими стёклами, частично настоящими зеркалами. Затем маркировали афалин чёрным фломастером. Было удивительно, что наши испытуемые обыскивали стены до тех пор, пока не находили зеркало. Им было ясно, что маркировку можно видеть тем отчётливее, чем лучше отражающая поверхность. Но мы пошли ещё дальше, помечая животных поочерёдно то краской, то просто водой, поскольку могло быть, что афалины реагируют на тактильное раздражение. Но оказалось, что они дольше задерживались перед зеркалом, когда маркировка была видимой.
– Получали ли афалины поощрение? – спросил один из студентов.
– Нет, и мы не тренировали их для теста. Мы даже маркировали разные части тела, чтобы исключить эффект обучения или привыкания. А несколько недель назад мы провели тот же тест с белухой. Мы маркировали кита шесть раз, дважды фломастером-пласебо. Вы сами видели, что было. Всякий раз она подплывала к зеркалу и искала символ. Дважды она не находила его и преждевременно прерывала осмотр. По моему мнению, мы имеем доказательство, что белухи обладают такой же степенью самоузнавания, как и шимпанзе. Киты и люди в этом пункте сходны более, чем считалось до сих пор.
Одна студентка подняла руку:
– Вы хотите сказать… Результаты свидетельствуют, что дельфины и белухи обладают сознанием и духом, правильно?
– Это так.
– На чём это может быть основано?
Эневек растерялся:
– Разве вы не были только что внизу?
– Была. Я видела, что животное регистрировало зеркальное отражение. То есть, оно знает: это я. Но разве из этого неизбежно следует самосознание?
– Вы только что сами ответили на вопрос. Оно знает: это я. Оно обладает сознанием своего Я.
– Мне так не кажется, – она выступила на шаг ближе. Эневек оглядел её, нахмурив брови. У неё были рыжие волосы, острый носик и слегка расставленные передние зубы. – Ваш опыт подтверждает у них сознание телесной идентичности. Но это ещё не значит, что животное обладает сознанием перманентной идентичности и выводит из этого для себя правила обращения с другими живыми существами.
– Этого я и не говорил.
– Говорили. Вы привели тезис Гэллапа, что некоторые животные по самим себе могут судить о других.
– Обезьяны.
– Что, кстати сказать, оспаривается. По крайней мере, вы не сделали никаких ограничений, когда говорили затем об афалинах и белухах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127