Потом они увидели фабрику.
Точнее говоря, они увидели лишь поперечные стяжки, но Стоун понял, что опытного образца «Конгсберг» больше не существует. Фабрика была засыпана обрушившимся плато – метров на пятьдесят ниже, чем была установлена.
Он вгляделся пристальнее. Что-то отделилось от металлических распорок и двинулось к батискафу.
Пузыри.
Нет, не просто пузыри. Это напомнило Стоуну о колоссальных газовых завихрениях, которые они наблюдали на борту «Солнца».
Внезапно его охватила паника.
– Наверх! – крикнул он.
Эдди отцепил оставшийся балласт. Батискаф рванулся вверх, сопровождаемый гигантскими пузырями. Потом они очутились посреди завихрения и просели вниз. Море вокруг них кипело.
– Блядство! – взревел Эдди.
– Что там у вас внизу? – послышался жестяной голос техника с борта «Торвальдсона». – Эдди? Отзовись! У нас тут странные вещи, наверх поднимается жуткое количество газа и гидрата.
Эдди нажал кнопку ответа.
– Я сбрасываю оболочку! Мы поднимаемся.
– Что случилось? Неужто вы…
Голос техника потонул в громе. Всё шипело и стреляло. Эдди сбросил с батискафа пакеты батарей и части оболочки. Это были аварийные меры, чтобы скорее уменьшить вес. То, что осталось от корпуса батискафа, включая акриловый шар, начало крутиться, всплывая вверх. Потом батискаф содрогнулся от сильного толчка. Стоун увидел, как рядом с ними появился могучий обломок скалы, сорванный и увлекаемый газом наверх. В шаре всё перевернулось. Их задело ещё раз, и пилот закричал. На сей раз они получили удар справа, и этот удар вышиб их из газового пузыря вбок. Батискаф мгновенно обрёл тягу и рванулся вверх. Стоун вжался в кресло, Эдди с закрытыми глазами рухнул на него сверху. По его лицу струилась кровь. Стоун в ужасе понял, что теперь ему не на кого рассчитывать, кроме себя. Он лихорадочно силился вспомнить, как привести батискаф в равновесие.
Нажал кнопку перевода управления на себя, одновременно пытаясь отодвинуть безжизненное тело Эдди. Он не был уверен, функционирует ли винт после того, как оболочка была сброшена. Цифры измерителя глубины бешено скакали, показывая, что батискаф стремительно поднимается. В принципе, было уже несущественно, куда его направлять. Проблемы декомпрессии были этой машине не страшны. Давление в кабине соответствовало давлению на поверхности воды.
Зажглась аварийная лампочка.
Потом выключились все огни. Чернильная тьма окружила Стоуна.
Он начал дрожать.
Успокойся, говорил он себе. Есть аварийный электроагрегат. Но то ли он включится сам по себе, то ли есть где-то кнопка в верхнем ряду. Его пальцы вслепую ощупывали выключатели, а широко открытые глаза пялились в темноту.
Но что это?
Абсолютной темноты не было.
Неужто они уже так близко к поверхности? Последние показания глубиномера – перед тем, как погасли фары, – превышали семьсот метров. Батискаф ещё вне всякой досягаемости дневного света.
Наверное, обман чувств?
Он сощурил глаза.
Свет был голубоватый и такой слабый, что скорее угадывался, чем был виден. Он пробивался откуда-то из глубины и имел форму расширяющейся трубки, задний конец которой терялся в темноте бездны. Судя по всему, источник света находился на изрядном отдалении.
Стоун замер.
Трубка двигалась.
Казалось, воронка вытягивается, в то же время медленно изгибаясь. Стоун неподвижно застыл, пальцы окаменели там, где искали аварийный выключатель. Он смотрел наружу как заворожённый. То, что он там видел, было, без малейших сомнений, биолюминесценцией, отфильтрованной миллионами кубометров воды, взвеси и газа. Но какое же существо, живущее на дне моря и обладающее способностью светиться, могло быть таким невообразимо огромным? Гигантский кальмар? Но это было куда больше любого кальмара. Оно было больше, чем любая самая смелая фантазия о кальмаре.
Или всё это ему только мерещится? Обман на сетчатке, вызванный резкой сменой света на темноту? Призрак погасших прожекторов?
Чем больше он вглядывался в светящийся предмет, тем слабее становилось свечение. Световая трубка медленно оседала в глубину.
Потом она исчезла.
Стоун тут же возобновил поиск кнопки аварийного электроснабжения. Батискаф равномерно поднимался вверх, и он почувствовал некоторое облегчение, что скоро наконец достигнет поверхности и весь этот кошмар останется позади. Зафиксировали ли видеокамеры светящуюся штуку? Смогли ли они переработать столь слабый импульс?
Эта штука ему не почудилась. Он вдруг вспомнил странные видеоснимки, сделанные «Виктором»: там тоже что-то гигантское внезапно отпрянуло из светового луча. Боже мой, подумал он. На что это мы наткнулись?
Ах, вот он, выключатель!
Аварийный электроагрегат заработал. Сперва вспыхнули контрольные лампочки, потом прожекторы.
Эдди лежал с открытыми глазами.
Стоун склонился над ним, и тут позади Эдди в свете прожектора что-то вынырнуло – плоское и красноватое. Оно опрокидывалось на батискаф, и рука Стоуна метнулась к приборам, потому что ему показалось, что сейчас они налетят на склон.
Но нет, это склон летел на батискаф.
Он нёсся прямо на них!
Это было последнее, что понял Стоун перед тем, как от мощного удара акриловый шар разлетелся на тысячи кусков.

* * *
Bell-430, Норвежское море
В Тронхейме перед вылетом ничто не предвещало неприятностей. Между тем вертолёт швыряло из стороны в сторону так, что Йохансон уже не мог читать. За каких-нибудь полчаса небо драматически потемнело и как бы опустилось вниз. Оно давило на вертолёт, будто хотело вжать его в море. Машину сотрясали резкие порывы ветра.
Пилот обернулся.
– Всё в порядке?
– Всё отлично. – Йохансон захлопнул книгу и посмотрел вниз. Поверхность моря погрузилась в сплошной туман. Буровые вышки и корабли угадывались лишь схематично. Насколько он мог судить, волнение моря усилилось. Надвигался шторм.
– Вы только не беспокойтесь, – сказал пилот. – Нам опасаться нечего.
– Я и не беспокоюсь. А что говорят синоптики?
– Обещают ветер. – Пилот взглянул на барометр. – Кажется, нам будет предложен небольшой ураган.
– Жаль, что вы не предупредили меня заранее.
– А я и не знал, – пилот пожал плечами. – Синоптики ведь тоже не всё могут предвидеть. А вы что, боитесь летать?
– Вовсе нет. Летать мне даже нравится, – сказал Йохансон с нажимом. – Вот только падать – не очень.
– Мы не упадём. Для шельфа это детские игрушки.
– Вот и хорошо.
И он вновь раскрыл книгу.
К шуму мотора примешивались тысячи других звуков. Что-то стучало, щёлкало, свистело, трепетало. Кажется, даже звенело. Тон, повторяющийся с регулярными интервалами, где-то сзади. Чего только не вытворяет с акустикой ветер! Йохансон обернулся назад, но звуки прекратились.
Он снова предался Уолту Уитмену.

* * *
Эффект Стореджиа
Восемнадцать тысяч лет назад, во время высшей фазы последнего ледникового периода, уровень моря во всём мире был на сто двадцать метров ниже, чем к началу третьего тысячелетия. Громадные количества водных масс были связаны в ледниках. Соответственно небольшой груз воды давил тогда на регионы шельфа, а некоторые из нынешних морей и вовсе не существовали. Другие в ходе оледенения становились всё мельче, а то и высыхали, превращаясь в протяжённые болота.
Падение давления воды среди прочего вело к тому, что стабильность гидрата метана драматически пошатнулась. На континентальных склонах высвободились гигантские количества газа. Ледяные клетки, в которые он был пойман и сжат, растопились. То, что тысячелетиями служило скрепляющим цементом склонов, превратилось во взрывчатку. Единым махом высвободившийся метан расширился, увеличив свой объём в сто шестьдесят пять раз, разворотил поры и щели осадочных слоёв и оставил за собой рыхлые руины, которые больше не могли выдержать собственного веса.
Как следствие, континентальные склоны начали обрушиваться, увлекая за собой обширные части шельфа. Всё это ринулось в глубины морей грязевыми лавинами. Газ попал в атмосферу и произвёл эпохальный переворот в климате, но оползни оказали и другое, непосредственное воздействие – не только на жизнь в море, но и на береговые регионы материков и островов.
А во второй половине двадцатого столетия учёные сделали жуткое открытие у берегов Средней Норвегии. Они натолкнулись на следы одного такого оползня. Точнее, это было несколько оползней, случившихся на протяжении сорока тысяч лет. Они снесли большую часть тогдашнего континентального склона. Многие факторы способствовали этому – например, потепления, в течение которых повышалась средняя температура близких к склонам морских течений, или те же периоды оледенения, как восемнадцать тысяч лет назад, когда хоть и было холодно, но давление воды понижалось. Получалось, что фазы стабильности гидрата – с точки зрения истории Земли, – всегда были исключением.
В одно из таких исключений жили люди так называемого нового времени. И они были очень склонны к тому, чтобы обманчивое состояние покоя воспринимать как нечто само собой разумеющееся.
В общей сложности за несколько могучих лавин в глубину было унесено больше пяти с половиной тысяч кубических километров морского дна норвежского шельфа. Между Шотландией, Исландией и Норвегией учёные нашли грязевой отвал протяжённостью восемьсот километров. Собственно, тревожащим во всём этом был вывод, что самое крупное из обрушений склона произошло не так уж и давно, всего каких-нибудь десять тысяч лет назад. Этому явлению дали имя «оползень Стореджиа» и надеялись, что больше он никогда не случится.
Естественно, это была тщетная надежда. Хотя несколько тысячелетий всё же прошли в покое. И, может быть, новые оледенения или потепления вызывали бы лишь небольшие оползни, не возникни какой-то червь, начинённый бактериями.
Жан-Жак Альбан на борту «Торвальдсона» сразу понял, что уже никогда не увидит батискаф, когда контакт с ним оборвался. Но он не имел представления о масштабах того, что разворачивалось в нескольких сотнях метров под корпусом исследовательского судна. Разложение гидрата, несомненно, вошло в опустошительную стадию – за последние четверть часа вонь тухлых яиц усилилась до нестерпимости, и на расходившихся штормовых волнах болтались куски белой пены, всё более крупные. Альбан понял также, что дальнейшее промедление на этом месте равносильно самоубийству. Выход газа ослабит поверхностное натяжение воды, и они затонут. Мысль, что батискаф и его команда безнадёжны, была нестерпима для Альбана, но что-то подсказывало ему, что Стоун и пилот погибли.
Между тем, среди учёных и экипажа царило весёлое оживление. Не каждый понимал значение пены и вони. Но шторм внёс в состояние команды свои поправки. Он обрушился, словно разгневанный бог с небес, и с нарастающим ожесточением вздымал волны Норвежского моря. Они бились о корпус «Торвальдсона», распадаясь на мириады сверкающих капель. Скоро было уже невозможно устоять на ногах.
Альбан взвешивал возможные варианты. Безопасность «Торвальдсона» он рассматривал не сквозь призму интересов собственности пароходства и не с точки зрения ценности корабля для науки. Он учитывал единственную ценность – человеческие жизни. А об участи пассажиров батискафа Альбан гораздо вернее судил нутром, чем головой. И остаться, и уйти было одинаково ошибочно, но и то, и другое было одинаково правильно.
Альбан смотрел в чёрное небо и стирал с лица дождевые капли. Растревоженное море на несколько мгновений успокоилось. Это не было настоящим отступлением шторма, – скорее передышкой перед удвоенным натиском.
Однако Альбан принял решение остаться.
Внизу творилась катастрофа.
Каждую минуту всё активнее распадались разрушенные гидраты – совсем ещё недавно стабильные ледяные поля, а теперь проеденная червями и бактериями труха. На отрезке в сто пятьдесят километров ледяное соединение воды и метана взрывообразно превращалось в газ. В то время, когда Альбан принимал решение, газ пробивался наверх, взрывал стенки, разбивал скалы на куски, вздымал шельф и заставлял его проседать. Кубические километры породы рушились вниз. Вся верхняя окраина материка пришла в движение, захватывая новые, более глубокие слои. В мощной цепной реакции сползающие массы увлекали друг друга, обрушивались на последние прочные структуры и перемалывали их в грязь.
Шельф между Шотландией и Норвегией с его платформами, вышками и нефтепроводами образовал первый разрыв.
Кто-то сквозь шторм что-то крикнул Альбану. Он повернулся и увидел, как заместитель научного руководителя машет ему руками. Слов было не разобрать.
– Склон, – только и услышал Альбан. – Склон.
После короткого обманчивого покоя море по-настоящему взъярилось. Тяжёлые волны терзали «Торвальдсон». Альбан бросил отчаянный взгляд в сторону стрелы, с которой был спущен батискаф. Воды кипели. Вонь метана становилась нестерпимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127