Господин Андерсон стоял и наблюдал за ней с философическим спокойствием, и Рутгер вдруг решился.
— Господин Андерсон. — Он встал. — Господин Андерсон!
— Замолкни, — не оборачиваясь, скомандовал тот. Рутгер вспыхнул, но сдержался. — Господин Андерсон, так нельзя! Она ж совсем ещё девчонка! Андерсон с интересом глянул на него:
— Ну и что?
— Ей плохо!
— И ты знаешь, как ей помочь?
— Нет, но…
— Тогда молчи, — грубо осадил он его. — Ей осталось полчаса, не больше. Выживет её счастье. Если нет — судьба. Только, думается мне, всё будет совсем иначе…
Но «полчаса», как выяснилось, было слишком оптимистичным прогнозом: девушка была настоящей худышкой, на ней почти не было жира, а укус пришёлся в самый сгиб руки, поблизости от вен. Яд действовал стремительно. Господин Андерсон с неудовольствием пронаблюдал, как девчонка захрипела, повалилась навзничь и засучила ногами, и прищёлкнул пальцами:
— Эй, как тебя… — позвал он и пальцем указал на Зерги. — Подойди.
Та встала. Перекусила и выплюнула соломинку.
— Меня зовут Зерги, — хмуро сказала она.
— Не важно! — Он поморщился. — Помоги ей раздеться. Зерги молча подошла и, не тратя время на развязывание узлов, ножом распорола шнуровку корсажа и одним движением сорвала его с девушки. Не помогло: отёк уже захватил грудь, шею и поднялся выше: лицо у пленницы раздулось и потемнело; она лежала и хватала воздух синюшными губами. Рутгер сидел, сжимал кулаки, ел губы и смотрел во все глаза: он никогда не видел ничего подобного.
Зрелище было ужасное. Девушку бил тремор, тоненькие руки двигались уже совсем беспорядочно — царапали кожу, загребали грязь и мокрую солому. Даже издалека Рутгер видел дикие, расширенные зрачки. Красная сыпь появлялась внезапно, сливалась в отвратительные волдыри, которые столь же быстро исчезали, и тотчас появлялась в другом месте. Рубашку на себе она уже разодрала, в прорехе замелькала маленькая девичья грудь. На крики сил уже не оставалось. Зерги чуть приподняла и поддержала ей голову. Они чем-то походили сейчас друг на дружку, эти две молодые женщины, — обе гибкие, некрупные, светловолосые, чуть-чуть похожие на мальчиков. Одна из них умирала.
— Сейчас… — между тем всё бормотал себе под нос злосчастный Андерсон, не обращая внимания на девичьи хрипы и сухой надсадный кашель. — Сейчас… Ну что же он?.. И тут послышались шаги.
У Рутгера был превосходный слух — чуткий, избирательный, натренированный в ночных засадах и бандитских вылазках. Шумел дождь, но так и так бы грязь и лужи выдали идущего. Однако этого не случилось. Судя по тому, как вскинулись и Зерги, и Матиас, как встрепенулись лошади в загоне, было ясно, что пришелец подобрался незаметно. А ещё через мгновение дверь распахнулась, явив присутствующим человека с посохом, в белой хламиде, которая при позднем рассмотрении оказалась бернардинской рясой. Человек переступил порог, отбросил с головы промокший капюшон, и Рутгер вздрогнул, увидав скуластое лицо, шрам на виске, колючие глаза и рыжие взъерошенные волосы, стянутые сзади в хвост. Обознаться было невозможно. Это был Жуга с прозванием Лис. Убитый травник. Мёртвый травник. Человек, о коем столько всякого рассказывали по нидерландским городам и весям — правду и враньё, как на духу. Человек, которого боялись и которого ждали, Человек, который просто не мог здесь быть.
А может, мог?
А может быть, не человек?
— Матерь Божья! — выдохнул Матиас и перекрестился.
— Вот! — выдохнул господин Андерсон и умолк, будто слов у него больше не осталось. Он сложил руки на груди и теперь стоял, выпрямившись во весь рост и едва не задевая низкий потолок, как воплощение человека, достигшего цели. Глаза его сияли торжеством.
Жуга, казалось, не обратил на него никакого внимания и быстро оглядел собравшихся. Рутгеру показалось, что при виде их — его и Зерги — травник удивился, даже изумился, но быстро совладал с собой.
— Где она? — отрывисто спросил он.
Без пояснений было ясно, кого он имеет в виду. Зерги выпрямилась и махнула рукой.
— Сюда, — позвала она.
Травник наконец увидел пострадавшую.
— Яд и пламя… Отойди от неё!
Он почти подбежал к девчонке, отложил свой посох, опустился возле изголовья. Глянул на пчелу, затоптанную в грязь, на улей и на Андерсона — три быстрых взгляда, как три выстрела. Нахмурился. Ничего не сказал.
Девушка к тому времени уже перестала метаться, только молча боролась за каждый вдох. Отёк наступал. Лицо её совсем распухло, глазки сделались как щёлочки, серые губы едва шевелились. Лис прищурился, нагнулся, тронул её за одну руку, за другую, отыскал место укуса и перетянул его закруткой. Вырвал жало. Пощупал девушке лоб и убрал упавшую на щёку прядь волос.
— Потерпи, — сказал он. — Слышишь? Потерпи. Я тебя спасу.
Девушка с усилием приоткрыла один глаз. И узнала. Даже попыталась улыбнуться.
— Ты… — выдохнула она — мучительно, уже из смертной мглы. — Я…
И лишилась чувств. Травник резко обернулся.
— Что стоите? — гаркнул он. — Отворите двери, дайте доступ воздуху. Принесите снегу с улицы — я видел за амбаром. И вскипятите воды!
Тон его не терпел возражений. Рутгер уже ничего не понимал.
— Ты жив! — сказала Зерги.
— Что? — Травник поднял голову. — А… да… — Он отмахнулся от её слов, как от чего-то несущественного: как раз в этот момент он щупал пульс. — Так. Я просил…
Матиас бросился наружу за снегом.
— У нас есть молоко, — поспешила сказать Зерги.
— Это ещё лучше. Грейте всё, сколько есть.
— Уже согрето.
— Очень хорошо. Дай одеяло.
Зерги вытащила плед из своего рюкзака. Все переговоры с травником как-то сами собой легли на её плечи. «Они знакомы», — напомнил себе Рутгер, ощущая что-то вроде ревности, и удивился. Андерсон предпочёл не спорить и молча наблюдал за происходящим. Матиас вовсе устранился.
— Что с ней?
— Отёк, не видишь? — бросил травник, укутывая лежащую девушку. — Asphyxia. Отсутствие пульса. Она не переносит яда пчёл.
— Я не слыхала ни о чём подобном.
— Да, недуг редчайший, но известен со времён египетских. Сдаётся мне, об этом знал не только я. — Тут он прищурился на господина Андерсона, перевёл взгляд на Зерги и неожиданно спросил: — Сахар есть?
— Сахар? — растерялась та.
— Ну сахар, сахар. — Травник показал пальцами. — Есть?
— Айе, найдётся…
— Отколи кусок.
Он говорил, а сам всё время что-то делал с девушкой — массировал ей грудь, дул в рот и в нос, поил, шептал какие-то слова, поправлял ей плед, а когда она пришла в себя, заставил выпить большую кружку молока. Попутно высосал ранку и приложил кусочек сахару. «Яд вытягивает», — догадался Рутгер, запоминая на будущее. Если и была в его действиях магия, Рутгер этого не видел. В костёр подбросили поленьев, пламя вскоре разгорелось и перестало дымить. Сразу стало светлее, амбар проветрился. Внутри царило полное молчание, лишь переступали лошади за загородкой да шуршал по крыше дождь. Наконец, спустя примерно полчаса, отёк пошёл на спад. Дыхание девушки сделалось обычным, даже ровным. Она лежала, сжав травникову руку в своей, и не желала её отпускать, да, впрочем, тот и не рвался. Глаза у неё были закрыты — после шока началась светобоязнь.
— Всё. — Жуга устало выпрямился и отёр свободною рукою пот со лба. — Дальше она справится сама.
— Может, справится, — вкрадчиво заметил Андерсон из своего угла, — а может, и нет. — Он ухмыльнулся и много значительно похлопал по крышке улья. Пчёлы отозвались встревоженным гудением. — Так что не спеши уходить, Жуга с прозванием Лис… Или мне лучше звать тебя — Вацлав Рыжий?
Травник внимательно вгляделся в его круглое, гладко выбритое лицо, осторожно высвободил руку из цепкой хватки маленькой девушки, подобрал посох и встал во весь рост.
— Мы знакомы? — спросил он.
— В некотором роде. А знаешь, — толстяк усмехнулся, — я ведь до самого конца сомневался, что ты придёшь. Вообще сомневался, что ты жив. Знал, но сомневался.
— Я тебя не помню.
— Меня зовут Андерсон. Ян Андерсон.
— Я тебя не помню, Ян Андерсон. И всё же… — Тут Жуга поколебался. — Всё же у меня такое чувство, будто мы с тобой встречались.
— Один раз, — подтвердил голландец.
— Это ты её ужалил?
— Я.
Травник сделал странный, очень быстрый жест — будто повернул в руках большую невидимую сферу, после — сжал ладони, вновь развёл и посмотрел на них, сначала на одну, потом на другую. Поднял взгляд.
— Так вот в чём дело, — медленно проговорил он. Ты — босоркун. Двоедушник! Немудрено, что я тебя не помню. Хм… — Жуга потряс руками. — Давно я не встречал вашего брата… Правда, что с того? Думаешь, нашёл девчонку, так теперь сможешь меня удержать при себе?
— Думаю, смогу, — кивнул господин Андерсон и вынул кинжал из ножен у себя под плащом. Потрогал пальцем лезвие. — Ты видел, что творится с этой девочкой, и пришёл. Ведь ты не хочешь, чтобы это повторилось? А? Не хочешь? Вот и славно! А меня ты не станешь убивать.
— Почему это не стану? — хмуро поинтересовался травник.
— Потому, что ты для себя так решил. — Тут толстый поднял взгляд и расплылся в торжествующей улыбке. Я прав?
Жуга промолчал. Молчали и все остальные в амбаре. Девушка у ног травника подобралась и села. Её всё ещё колотила мелкая прерывистая дрожь.
— Зачем я тебе? — отрывисто спросил Жуга, обращаясь к Андерсону. — Что ты задумал? Кто ты, наконец, на самом деле, ты, кто со мной говорит?
— Я тот, — ответил Андерсон, — кто будет Летописцем.
— Ах вот оно что! — горько сказал Жуга. — Хочешь стать новым Иоанном… Не выйдет. Не знаю, кто ты и откуда взялся, но у тебя ничего не получится.
— Получится, — заверил его Андерсон. — Ещё как получится.
— Нет. — Травник покачал головой. — Этого я не позволю. Я не дам тебе такого шанса. Андерсон ухмыльнулся в ответ и погладил клинок.
— Тебе не справиться со мной. Убить меня не так-то просто. Да ведь ты и не станешь убивать?
— Ни в коем разе, — с достоинством ответил рыжий знахарь. — Справлюсь так.
Дальнейшего не ожидал никто. Лис прыгнул — далеко, молниеносно, только не к Матиасу и Андерсону, не к Рутгеру и Зерги, а куда-то между ними. Толстый Андерсон вскочил с клинком на изготовку, отбивая выпад — чувствовались школа и сноровка, — но атаки не последовало.
Вместо этого Жуга ударил улей. Просто так, без всякой магии.
Белый посох оказался сделан из какого-то замечательно прочного дерева, он выдержал, и более того: удар наотмашь развалил колоду пополам, не помогли ни штыри, ни обвязка. Соты выпали, как потроха, в огонь и грязь, — пустые, тёмные после зимы. Пчёлы вырвались на волю, словно только этого и ждали, злые и безумные, как тысяча чертей. Все завопили, в амбаре мгновенно сделалось тесно. Лошади метались, дико ржали и лягали загородку. Рутгер бросился к выходу, натолкнулся на Матиаса, и оба повалились на пол. Жуга не медлил ни секунды и вторым ударом опрокинул котелок на угли. Зашипело. Молоко перемешалось с мёдом, в нос ударило вонючей сластью, а костёр погас. Прежде чем кто-то смог опомниться и что-то предпринять, Жуга скакнул назад что твой кузнечик, — только посох стукнул в пол. Даже в рясе, в полутьме, среди рассыпанных вещей он двигался легко и грациозно, словно кошка. Нагнулся, подхватил орущую девчонку (благо весила она не больше, чем овечка), с нею на плечах шмыгнул за дверь и был таков.
В амбаре разразился ад. Гнедая Рутгера порвала постромки и заметалась в замкнутом пространстве, молотя копытами и не даваясь в руки. Пчёлы были всюду и везде. Матиас прыгал и вопил как резаный, Ян Андерсон ругался и махал плащом, Рутгер с бранью высаживал дверь, которую травник подпер снаружи. Только Зерги не теряла головы: она бросилась к ближайшему окну, подставила чурбак, залезла, подтянулась и теперь протискивалась, самым непотребным образом являя взорам тыл и поминая всех чертей. Вскоре её дёргающиеся ноги в сапогах исчезли из виду, арбалетчица спрыгнула, обежала амбар и вышибла подпорку. Створка распахнулась, Рутгер при очередном ударе вылетел под дождь и шлёпнулся в грязь. Холодная вода легла на раны, как бальзам. Почуяв свежий воздух, следом бросилась гнедая; наёмник едва успел прикрыть голову. По счастью, копыта его миновали. Протерев глаза и отплевавшись, он успел увидеть, как Зерги прикрылась рукавом и снова заскочила внутрь, не иначе — спасать свою лошадь.
Вертя руками, как ветряк о двух ногах, наружу выбежал Матиас. Лицо его распухло как подушка, он ничего перед собой не видел. Вслепую пробежав десятка два шагов, он столкнулся с навозной кучей, рухнул в неё и задрыгал ногами.
Зерги возникла в воротах, волоча сразу двух коней — своего солового германца и серую в яблоках кобылу Андерсона. Звери бились и храпели, рвали удилами губы; фигурка девушки в зелёном дёргалась меж ними на поводьях, словно ниточная кукла. Рутгеру стало стыдно, он покраснел, вскочил и бросился на помощь. Всё это время пчёлы с гулом вились в воздухе, но, слава богу, вроде больше не кусали, или это дождь поумерил их пыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Господин Андерсон. — Он встал. — Господин Андерсон!
— Замолкни, — не оборачиваясь, скомандовал тот. Рутгер вспыхнул, но сдержался. — Господин Андерсон, так нельзя! Она ж совсем ещё девчонка! Андерсон с интересом глянул на него:
— Ну и что?
— Ей плохо!
— И ты знаешь, как ей помочь?
— Нет, но…
— Тогда молчи, — грубо осадил он его. — Ей осталось полчаса, не больше. Выживет её счастье. Если нет — судьба. Только, думается мне, всё будет совсем иначе…
Но «полчаса», как выяснилось, было слишком оптимистичным прогнозом: девушка была настоящей худышкой, на ней почти не было жира, а укус пришёлся в самый сгиб руки, поблизости от вен. Яд действовал стремительно. Господин Андерсон с неудовольствием пронаблюдал, как девчонка захрипела, повалилась навзничь и засучила ногами, и прищёлкнул пальцами:
— Эй, как тебя… — позвал он и пальцем указал на Зерги. — Подойди.
Та встала. Перекусила и выплюнула соломинку.
— Меня зовут Зерги, — хмуро сказала она.
— Не важно! — Он поморщился. — Помоги ей раздеться. Зерги молча подошла и, не тратя время на развязывание узлов, ножом распорола шнуровку корсажа и одним движением сорвала его с девушки. Не помогло: отёк уже захватил грудь, шею и поднялся выше: лицо у пленницы раздулось и потемнело; она лежала и хватала воздух синюшными губами. Рутгер сидел, сжимал кулаки, ел губы и смотрел во все глаза: он никогда не видел ничего подобного.
Зрелище было ужасное. Девушку бил тремор, тоненькие руки двигались уже совсем беспорядочно — царапали кожу, загребали грязь и мокрую солому. Даже издалека Рутгер видел дикие, расширенные зрачки. Красная сыпь появлялась внезапно, сливалась в отвратительные волдыри, которые столь же быстро исчезали, и тотчас появлялась в другом месте. Рубашку на себе она уже разодрала, в прорехе замелькала маленькая девичья грудь. На крики сил уже не оставалось. Зерги чуть приподняла и поддержала ей голову. Они чем-то походили сейчас друг на дружку, эти две молодые женщины, — обе гибкие, некрупные, светловолосые, чуть-чуть похожие на мальчиков. Одна из них умирала.
— Сейчас… — между тем всё бормотал себе под нос злосчастный Андерсон, не обращая внимания на девичьи хрипы и сухой надсадный кашель. — Сейчас… Ну что же он?.. И тут послышались шаги.
У Рутгера был превосходный слух — чуткий, избирательный, натренированный в ночных засадах и бандитских вылазках. Шумел дождь, но так и так бы грязь и лужи выдали идущего. Однако этого не случилось. Судя по тому, как вскинулись и Зерги, и Матиас, как встрепенулись лошади в загоне, было ясно, что пришелец подобрался незаметно. А ещё через мгновение дверь распахнулась, явив присутствующим человека с посохом, в белой хламиде, которая при позднем рассмотрении оказалась бернардинской рясой. Человек переступил порог, отбросил с головы промокший капюшон, и Рутгер вздрогнул, увидав скуластое лицо, шрам на виске, колючие глаза и рыжие взъерошенные волосы, стянутые сзади в хвост. Обознаться было невозможно. Это был Жуга с прозванием Лис. Убитый травник. Мёртвый травник. Человек, о коем столько всякого рассказывали по нидерландским городам и весям — правду и враньё, как на духу. Человек, которого боялись и которого ждали, Человек, который просто не мог здесь быть.
А может, мог?
А может быть, не человек?
— Матерь Божья! — выдохнул Матиас и перекрестился.
— Вот! — выдохнул господин Андерсон и умолк, будто слов у него больше не осталось. Он сложил руки на груди и теперь стоял, выпрямившись во весь рост и едва не задевая низкий потолок, как воплощение человека, достигшего цели. Глаза его сияли торжеством.
Жуга, казалось, не обратил на него никакого внимания и быстро оглядел собравшихся. Рутгеру показалось, что при виде их — его и Зерги — травник удивился, даже изумился, но быстро совладал с собой.
— Где она? — отрывисто спросил он.
Без пояснений было ясно, кого он имеет в виду. Зерги выпрямилась и махнула рукой.
— Сюда, — позвала она.
Травник наконец увидел пострадавшую.
— Яд и пламя… Отойди от неё!
Он почти подбежал к девчонке, отложил свой посох, опустился возле изголовья. Глянул на пчелу, затоптанную в грязь, на улей и на Андерсона — три быстрых взгляда, как три выстрела. Нахмурился. Ничего не сказал.
Девушка к тому времени уже перестала метаться, только молча боролась за каждый вдох. Отёк наступал. Лицо её совсем распухло, глазки сделались как щёлочки, серые губы едва шевелились. Лис прищурился, нагнулся, тронул её за одну руку, за другую, отыскал место укуса и перетянул его закруткой. Вырвал жало. Пощупал девушке лоб и убрал упавшую на щёку прядь волос.
— Потерпи, — сказал он. — Слышишь? Потерпи. Я тебя спасу.
Девушка с усилием приоткрыла один глаз. И узнала. Даже попыталась улыбнуться.
— Ты… — выдохнула она — мучительно, уже из смертной мглы. — Я…
И лишилась чувств. Травник резко обернулся.
— Что стоите? — гаркнул он. — Отворите двери, дайте доступ воздуху. Принесите снегу с улицы — я видел за амбаром. И вскипятите воды!
Тон его не терпел возражений. Рутгер уже ничего не понимал.
— Ты жив! — сказала Зерги.
— Что? — Травник поднял голову. — А… да… — Он отмахнулся от её слов, как от чего-то несущественного: как раз в этот момент он щупал пульс. — Так. Я просил…
Матиас бросился наружу за снегом.
— У нас есть молоко, — поспешила сказать Зерги.
— Это ещё лучше. Грейте всё, сколько есть.
— Уже согрето.
— Очень хорошо. Дай одеяло.
Зерги вытащила плед из своего рюкзака. Все переговоры с травником как-то сами собой легли на её плечи. «Они знакомы», — напомнил себе Рутгер, ощущая что-то вроде ревности, и удивился. Андерсон предпочёл не спорить и молча наблюдал за происходящим. Матиас вовсе устранился.
— Что с ней?
— Отёк, не видишь? — бросил травник, укутывая лежащую девушку. — Asphyxia. Отсутствие пульса. Она не переносит яда пчёл.
— Я не слыхала ни о чём подобном.
— Да, недуг редчайший, но известен со времён египетских. Сдаётся мне, об этом знал не только я. — Тут он прищурился на господина Андерсона, перевёл взгляд на Зерги и неожиданно спросил: — Сахар есть?
— Сахар? — растерялась та.
— Ну сахар, сахар. — Травник показал пальцами. — Есть?
— Айе, найдётся…
— Отколи кусок.
Он говорил, а сам всё время что-то делал с девушкой — массировал ей грудь, дул в рот и в нос, поил, шептал какие-то слова, поправлял ей плед, а когда она пришла в себя, заставил выпить большую кружку молока. Попутно высосал ранку и приложил кусочек сахару. «Яд вытягивает», — догадался Рутгер, запоминая на будущее. Если и была в его действиях магия, Рутгер этого не видел. В костёр подбросили поленьев, пламя вскоре разгорелось и перестало дымить. Сразу стало светлее, амбар проветрился. Внутри царило полное молчание, лишь переступали лошади за загородкой да шуршал по крыше дождь. Наконец, спустя примерно полчаса, отёк пошёл на спад. Дыхание девушки сделалось обычным, даже ровным. Она лежала, сжав травникову руку в своей, и не желала её отпускать, да, впрочем, тот и не рвался. Глаза у неё были закрыты — после шока началась светобоязнь.
— Всё. — Жуга устало выпрямился и отёр свободною рукою пот со лба. — Дальше она справится сама.
— Может, справится, — вкрадчиво заметил Андерсон из своего угла, — а может, и нет. — Он ухмыльнулся и много значительно похлопал по крышке улья. Пчёлы отозвались встревоженным гудением. — Так что не спеши уходить, Жуга с прозванием Лис… Или мне лучше звать тебя — Вацлав Рыжий?
Травник внимательно вгляделся в его круглое, гладко выбритое лицо, осторожно высвободил руку из цепкой хватки маленькой девушки, подобрал посох и встал во весь рост.
— Мы знакомы? — спросил он.
— В некотором роде. А знаешь, — толстяк усмехнулся, — я ведь до самого конца сомневался, что ты придёшь. Вообще сомневался, что ты жив. Знал, но сомневался.
— Я тебя не помню.
— Меня зовут Андерсон. Ян Андерсон.
— Я тебя не помню, Ян Андерсон. И всё же… — Тут Жуга поколебался. — Всё же у меня такое чувство, будто мы с тобой встречались.
— Один раз, — подтвердил голландец.
— Это ты её ужалил?
— Я.
Травник сделал странный, очень быстрый жест — будто повернул в руках большую невидимую сферу, после — сжал ладони, вновь развёл и посмотрел на них, сначала на одну, потом на другую. Поднял взгляд.
— Так вот в чём дело, — медленно проговорил он. Ты — босоркун. Двоедушник! Немудрено, что я тебя не помню. Хм… — Жуга потряс руками. — Давно я не встречал вашего брата… Правда, что с того? Думаешь, нашёл девчонку, так теперь сможешь меня удержать при себе?
— Думаю, смогу, — кивнул господин Андерсон и вынул кинжал из ножен у себя под плащом. Потрогал пальцем лезвие. — Ты видел, что творится с этой девочкой, и пришёл. Ведь ты не хочешь, чтобы это повторилось? А? Не хочешь? Вот и славно! А меня ты не станешь убивать.
— Почему это не стану? — хмуро поинтересовался травник.
— Потому, что ты для себя так решил. — Тут толстый поднял взгляд и расплылся в торжествующей улыбке. Я прав?
Жуга промолчал. Молчали и все остальные в амбаре. Девушка у ног травника подобралась и села. Её всё ещё колотила мелкая прерывистая дрожь.
— Зачем я тебе? — отрывисто спросил Жуга, обращаясь к Андерсону. — Что ты задумал? Кто ты, наконец, на самом деле, ты, кто со мной говорит?
— Я тот, — ответил Андерсон, — кто будет Летописцем.
— Ах вот оно что! — горько сказал Жуга. — Хочешь стать новым Иоанном… Не выйдет. Не знаю, кто ты и откуда взялся, но у тебя ничего не получится.
— Получится, — заверил его Андерсон. — Ещё как получится.
— Нет. — Травник покачал головой. — Этого я не позволю. Я не дам тебе такого шанса. Андерсон ухмыльнулся в ответ и погладил клинок.
— Тебе не справиться со мной. Убить меня не так-то просто. Да ведь ты и не станешь убивать?
— Ни в коем разе, — с достоинством ответил рыжий знахарь. — Справлюсь так.
Дальнейшего не ожидал никто. Лис прыгнул — далеко, молниеносно, только не к Матиасу и Андерсону, не к Рутгеру и Зерги, а куда-то между ними. Толстый Андерсон вскочил с клинком на изготовку, отбивая выпад — чувствовались школа и сноровка, — но атаки не последовало.
Вместо этого Жуга ударил улей. Просто так, без всякой магии.
Белый посох оказался сделан из какого-то замечательно прочного дерева, он выдержал, и более того: удар наотмашь развалил колоду пополам, не помогли ни штыри, ни обвязка. Соты выпали, как потроха, в огонь и грязь, — пустые, тёмные после зимы. Пчёлы вырвались на волю, словно только этого и ждали, злые и безумные, как тысяча чертей. Все завопили, в амбаре мгновенно сделалось тесно. Лошади метались, дико ржали и лягали загородку. Рутгер бросился к выходу, натолкнулся на Матиаса, и оба повалились на пол. Жуга не медлил ни секунды и вторым ударом опрокинул котелок на угли. Зашипело. Молоко перемешалось с мёдом, в нос ударило вонючей сластью, а костёр погас. Прежде чем кто-то смог опомниться и что-то предпринять, Жуга скакнул назад что твой кузнечик, — только посох стукнул в пол. Даже в рясе, в полутьме, среди рассыпанных вещей он двигался легко и грациозно, словно кошка. Нагнулся, подхватил орущую девчонку (благо весила она не больше, чем овечка), с нею на плечах шмыгнул за дверь и был таков.
В амбаре разразился ад. Гнедая Рутгера порвала постромки и заметалась в замкнутом пространстве, молотя копытами и не даваясь в руки. Пчёлы были всюду и везде. Матиас прыгал и вопил как резаный, Ян Андерсон ругался и махал плащом, Рутгер с бранью высаживал дверь, которую травник подпер снаружи. Только Зерги не теряла головы: она бросилась к ближайшему окну, подставила чурбак, залезла, подтянулась и теперь протискивалась, самым непотребным образом являя взорам тыл и поминая всех чертей. Вскоре её дёргающиеся ноги в сапогах исчезли из виду, арбалетчица спрыгнула, обежала амбар и вышибла подпорку. Створка распахнулась, Рутгер при очередном ударе вылетел под дождь и шлёпнулся в грязь. Холодная вода легла на раны, как бальзам. Почуяв свежий воздух, следом бросилась гнедая; наёмник едва успел прикрыть голову. По счастью, копыта его миновали. Протерев глаза и отплевавшись, он успел увидеть, как Зерги прикрылась рукавом и снова заскочила внутрь, не иначе — спасать свою лошадь.
Вертя руками, как ветряк о двух ногах, наружу выбежал Матиас. Лицо его распухло как подушка, он ничего перед собой не видел. Вслепую пробежав десятка два шагов, он столкнулся с навозной кучей, рухнул в неё и задрыгал ногами.
Зерги возникла в воротах, волоча сразу двух коней — своего солового германца и серую в яблоках кобылу Андерсона. Звери бились и храпели, рвали удилами губы; фигурка девушки в зелёном дёргалась меж ними на поводьях, словно ниточная кукла. Рутгеру стало стыдно, он покраснел, вскочил и бросился на помощь. Всё это время пчёлы с гулом вились в воздухе, но, слава богу, вроде больше не кусали, или это дождь поумерил их пыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98